Екатерина
Нуждаясь в деньгах своего господина, испанские генералы находили значительные суммы под заклад своих усов.
Первая глава
1
21 апреля 1729 года в городе Штетине у генерал-майора прусской службы, проживавшего в угловом доме 791 по Домштрассе, родилась дочь.
Для углового дома это явилось событием. Впрочем, по случаю рождения девочки несколько раз выпалили из пушки в пехотном полку 8, которым командовал генерал-майор.
Нельзя сказать, чтобы тридцатидевятилетний отец был особенно счастлив. Какой же уважающий себя солдат мечтает о дочери?
Роды были тяжелые, и потребовалось немалое акушерское искусство, чтобы в конце концов появилась на свет девочка.
Когда отцу принесли новорожденную, он ее оглядел с вымуштрованной добросовестностью, но из чужих рук.
У генерал-майора были круглые глаза, по-лошадином красивые. Для полного сходства с глазами благородного животного им не хватало лошадиной задумчивости.
Оглядев дочь, генерал-майор сказал резким некомнатным голосом:
Унести.
Казалось, что он отдал приказ своему пехотному полку, проводившему экзерциции на городском плацу.
Оставшись один, отец крупным солдатским шагом подошел к двери и запер ее на ключ, словно для того, чтобы убежать от стыда. У его ребенка было жидкое воспаленное тельце и непомерно большая лысая и лобастая голова, и слезящиеся глаза в красных веках, и руки словно корешки, а ноготки прелестныеминдалинками. Но их увидела только мать, находящаяся в полубеспамятстве. А все остальное она проглядела.
Генерал час от часу становился мрачнее. Он маршировал по комнате. Ему казалось, что его колебали мысли. Но как человек, не привыкший думать, он все время одну и ту же фразу, обидную для своего ребенка, ворочал и переворачивал в голове. Потом генерал сел в кресло, подставив кулаки под мясистые щеки. Отвис второй подбородок. Все та же фраза разбухала в мозгу. Генерал физически ощущал, как тесно мыслям в черепной коробке. Ему чудилось, что лобные кости болезненно растягиваются, что они растягиваются от мыслей, которых не было. Генерал думать не умел, а подумать ему не мешало бы. Ну, хотя бы о своих победах над трактирными служанками в дни Нидерландского похода. А девки с острова Рюгена? А померанские солдатки? А война за Испанское наследство? Хорошенькие чертовки таскались за армией.
Но у генерал плохая память.
* * *
Несколькими годами позже, уже в чине генерал-лейтенанта, небо подарит ему наследника (Боже мой, до чего же неточно мы выражаемся!). Мальчик родится с усыхающей ножкой. Его детским товарищем станет костыль.
Вторая и третья дочь генерала не задержатся на белом свете. А на пятьдесят втором году жизни у главы дома, после удара, отнимется левая половина тела. Нам кажется, что в жилах генерал-майора прусской службы князя Христиана-Августа из Ангальт-Цербстского дома текла грязна кровь.
2
Вдовствующая герцогиня Брауншвейг-Вольфенбютельская являлась родственницей, крестной матерью и, что самое важное, благодетельницей Голштин-Готторпской принцессы Иоганны-Елисаветы.
Поэтому, когда герцогиня-благодетельница решила, что генерал-майор прусской службы князь Христиан-Август Ангальт-Цербстский будет прекрасным мужем для хорошенькой принцессы, последней ничего не оставалось, как с этим согласиться.
В Брауншвейг-Вольфенбютельском забавном замке сыграли свадьбу. Герцогиня дала своей воспитаннице кой-какое приданое. Между молодыми была разница в годах малым меньше, чем в четверть века.
Супруги, в ожидании смерти владетельного принца Ангальт-Цербстского княжества, поселились в Штетине в угловом доме по Соборной улице, принадлежавшем господину Ашерслебену, председателю местной торговой палаты.
Ждать смерти владетельного принца нашим супругам пришлось пятнадцать лет. Наконец, в 1742 году, они облегченно вздохнули: душа принца-кузена отлетела. Управление княжеством перешло к Христиану-Августу и его старшему брату. Обширности ангальт-цербстских земель вряд ли позавидовал бы пензенский помещик не бог весть какой вельможности.
Штетинское семейство перебралось в Цербст. Однако и это удовольствие было испорчено тем, что в одном доме очутилась целая куча родственников. Но не станем забегать вперед.
3
Девятнадцатилетняя кормилица, жена барабанщика, с античным бесстыдством вынула розовую грудь, имевшую форму мяча, и заткнула соском как пробкой маленькую орущую пасть.
В комнату вошло солнце.
Генерал улыбался. Радость его была неподдельна, а улыбка чем-то напоминала виляющий собачий хвост. Генерал не мог бы, подобно собаке, словами выразить свое настроение.
Итак,сказал он,мы наречем ее Софией-Августой-Фредерикой в честь теток.
Молоко, перелившись через губки ребенка, потекло по розовому подбородку и окапало кружева, пенящиеся вокруг воспаленного тельца.
Мы будем называть ее Фике. Правда, это отличное имя?
Да, это отличное имя,повторила мать, распластанная на простыне.
Роженица была так худа, что казалось, будто одеяло неряшливо брошено прямо на кровать: тело не образовало никакой горки.
Большие синие глаза смотрели на мужа и не понимали, чему он радуется. «Впрочем,подумала роженица,он может радоваться, у него мясистые щеки и два подбородка».
А почему у Фике заплаканные глаза? Не мучилась ли она животом?спросил отец.
Вместо ответа прозрачная женщина провела рукой по вискам: генерал не умел говорить тихо, по-комнатному.
Это они у нее слезятся,ответила кормилица.
Чепуха, у Фике отличные глаза! Они горят, как пуговицы на мундире,сказал генерал и заулыбался.
Блаженная родительская слепота осенила его своей благодатью с небольшим запозданием.
А Иоганна-Елисавета успела даже забыть, что у дочери необыкновенные ноготки-миндалинки. Молодая женщина думала о себе.
Принесите мне ручное зеркальце,попросила она мужа.
Генерал ткнулся туда-сюда и не нашел. Хотел переложить с кресла на столик молитвенник. Из него выпало зеркало. Оно не разбилось. Генерал выпрямился. Он был к Богу прилежен. Красная сеточка затянула белки круглых глаз, лишенных лошадиной мечтательности. Видимо, кровь прилила к голове. Генерал несколько раз провел прямой ладонью по волосам, гладко зачесанным и связанным назади в пучок, согласно моде Фридриха-Вильгельма.
Каким образом ваше зеркало попало в молитвенник?спросил он жену недовольным голосом.
Больная лежала с опущенными веками. Ей почему-то было приятно, что она обеспокоила и озлила этого прусского служаку с мясистыми щеками.
Каким образом ваше зеркало попало в молитвенник?
Женщина молчала.
К счастью, генерал был воспитанником Рыцарской академии в Берлине. Орден Великодушия он получил не за то, что колотил женщин, но потому, что стрелял в людей, рубил их и отдавал команду прикалывать штыками.
4
Христиан-Август стал штетинским комендантом. Из углового дома господина Ашерслебена семейство переехало в замок древнего строения. Ему полагалась казенная квартира.
В свое время в замке проживали герцоги померанские. Прямые башни как прусские гренадеры. А башня южного флигеля даже ворочала глазами, пугая ребят. На ней были часы с циферблатом, сделанным как лицо человека. Когда часы билидвигались мертвые глаза. Каменный прусский солдат держал в зубах цифру, которая означала месяц.
Маленькую Фике водворили в сводчатой комнате рядом с колокольней, а нежная мать предпочла устроиться в противоположном крыле здания.
У Иоганны-Елисаветы было много забот, из Парижа ей присылали кукол, одетых по самой последней моде. Но муж был скареден, а штетинские портнихи сплошь дуры. Кроме того, король прусский не любил французских затей. Он, уподобляясь варвару, восставал против тростниковых, стальных или китового уса обручей, диаметром до четырех аршин, которые носились под юбками; а также восставал против мельничных крыльев и кораблей, которыми франтихи украшали свои прически. Фридрих-Вильгельм желал, чтобы немецкие дамы были одеты менее красиво.
Как тут не потерять голову хорошенькой супруге коменданта: молодая мать, получившая светское воспитание в Брауншвейге, награждала Фике колотушками, не всегда справедливыми.
Фике была поручена Магдалине Кардель. Как истая француженка, Кардель прежде всего стала обучать свою воспитанницу улыбаться.
Перед отцом, перед матерью, перед прусскими офицерами и штетинскими дамами ребенок должен был появляться улыбающимся. У знатных особ Фике целовала платье.
Песочную горку в городском сквере возле мрачного храма с золотым крестом Фике любила гораздо больше, чем замок герцогов померанских, и даже больше, чем свою сводчатую комнату с окнами во двор.
Из влажного песка Фике выпекала хлеба для громадной булочной, сооруженной из щепок. У Фике было пять помощников-пекарей: дочь суконщика, дочь цирюльника и три дочери часовщика; а сын аптекаря был хозяином булочной.
Когда Магдалина Кардель вышла замуж за адвоката, около Фике в качестве воспитательницы очутилась толстуха Бабет, сестра Магдалины. Красногубая, пышущая здоровьем толстуха вначале относилась к ребенку с брезгливостью, потому что маленькая Фике почти постоянно была покрыта золотушной корочкой. Когда болячки образовывались на голове, ребенка стригли наголо; замшевые перчатки скрывали болячки на руках. Впоследствии эта голая напудренная головенка в чепце, эти худенькие ручонки в замшевых перчатках вызывали у толстухи Бабет не брезгливость, а теплое и почему-то щекочущее в носу чувство жалости. Сколько раз она с мокрыми глазами умудряла своего заморыша французской азбукой.
5
Учитель по танцеванию приходил к Фике через день.
Раз-два-три!
И девочка с грустными глазами вскарабкивалась на стол.
Раз-два-три!отщелкивал из кресла тонконогий человек в белых шелковых чулках.Раз-два-три!
По-птичьи трепыхались ручонки в перчатках.
Раз-два-три!продолжал отщелкивать тонконогий человек в шелковых чулках.Раз-два-три!
Изнемогающая девочка улыбалась.
Раз-два-три раз-два-три раз-два-три
По часу и долее тоненькая девочка с напудренной голой головкой ухищрялась на столе в скоках и вывертах.
* * *
Немецкому письму обучал Фике господин Вагнер. Он был прекрасным пруссаком. Бережливый король Фридрих-Вильгельм ставил таких в образец. Перед началом занятий господин Вагнер подвязывал себе передник и надевал на рукава холщовые чехлы. Однако это не сделало его богатым. А Христиан-Август никак не мог предположить, что хороший пруссак может быть плохим педагогом.
Историю, географию и закон Божий преподавал местный пастор.
Что было раньше мирозданья?спрашивала девочка почтенного слугу господа Бога.
Хаос.
А что такое хаос?
Это вам объяснит розга,отвечал находчивый законоучитель. И девочка сразу все понимала.
6
В нижнем этаже померанского замка жил старый умный господин Больхаген. Он был другом и помощником коменданта города. Господин Больхаген иногда думал за Христиана-Августа, а князь делился своими мыслями с господином Больхагеном. Нищета тоже бывает щедрой.
Давно известно, что неверные жены не испытывают особой привязанности к верным друзьям своего мужа. А Иоганна-Елисавета даже не желала этого скрывать. «Но какое, наконец, дело брюзгливому старику до ее юбок! Ах так, господин Больхаген уверяет, что под ее юбкой может свободно поместиться круглый стол с двадцатью пирующими? Но она, право же, не имеет ни малейшего желания их там помещатьэтих семидесятилетних подагриков, друзей господина Больхагена».
А в прошлое воскресенье молодая женщина слыхала собственными ушами, как старый черт сказал мужу: «Ваша супруга бывает в Штетине только проездом».
«Нет, это уже превосходит всякое терпение!»
На крепостном валу, как девушки, трепетали липы. Поднимался туман с Одера, на илистых берегах которого сидел город.
Иоганна-Елисавета никому не давала раскрыть рта: «В конце концов она не какая-нибудь дочь цирюльника. На нее падает отблеск двух северных корон. Глава ее Домаплемянник шведского короля Карла XII и муж дочери Петра Великого. Ее родной брат был женихом дочери русского императора. Берлин, Гамбург, Кведлинбург, Эйтин, Брауншвейг переполнены ее родственниками и друзьями».
«И любовниками»,мысленно добавил старый Больхаген, покачивая на коленях Фике. Ему бы очень хотелось знать, что делается на душе у ребенка. Кося левый глаз, старик взглянул на девочку и увидел только улыбку, словно приклеенную к ее лицу.
«Да! Да! Да!» Иоганна-Елисавета имела привычку придерживать груди, когда волновалась.
«Это благоразумно,подумал друг ее мужа,мода последних лет покровительствует бесстыдству; вырез на корсаже с каждым месяцем опускается все ниже и ниже: скоро женщины станут показывать нам живот».
«Да! Да! Да!»,разгорячившаяся молодая женщина на мгновенье опустила руку, и это уже было неблагоразумно.
Старик отвел глаза.
«Гамург, Кведлинбург, Эйтин, Берлин, Брауншвейг переполнены ее родственниками и друзьями, и это прекрасно знает господин Больхаген. Может ли она лишить их своего общества?»
Старик хотел бы сказать: «А как относительно мужа и детей? Их, милостивая государыня, вы можете лишить своего общества?»
Но Иоганна-Елисавета не выложила еще и половины имеющихся доводов. «В ней, например, души не чает бабушка герцога Карла. Какая необыкновенная старуха! Одна ее дочь замужем за императором Карлом VI, другая была за русским венценосцем, третья за герцогом. О, больше половины королей, королев, императоров и императриц Европы окажутся скоро ее внуками и внучками. Ради одной этой почтенной особы следовало бы как можно чаще посещать Брауншвейг».
Старик сказал:
Брауншвейгхороший город. В нем родился Ганс Юрген, изобретатель прялки.
«Нет, этот господин Больхаген, этот морщинистый гриб положительно издевается надо мной»,решила молодая женщина.
Ей пришлось снова придерживать груди: «О, совершенно напрасно господин Больхаген столь уменьшительного мнения о Брауншвейге. Герцогский двор во всем превосходит двор прусский. Какое величие! Какое великолепие! Балы, оперы, концерты, охоты, прогулки. Там уже никто не будет закатывать глаза к небу при виде фижм.