Перестань, ты всё правильно сделала. Ты же лучшая акушерка среди нас. Я уверена, что ты тут ни при чём.
Нельзя быть уверенной, прошептала она. Поэтому и нужно вскрытие.
Некоторое время мы шли молча. Мне не хотелось мешать её размышлениям, но я всё же не удержалась от вопроса:
А как ты поступила, когда увидела, что он мёртв?
Попыталась сделать искусственное дыхание, но было уже поздно.
Она вся дрожала, и я с трудом разбирала её слова.
Давай свернём на какую-нибудь улицу потише, предложила я. Шум раздражает. Там всё и расскажешь.
Мы завернули за угол и продолжили путь по более тихой улочке. Здесь на тротуарах играли дети, а женщины мыли пороги или вытряхивали коврики. Некоторые здоровались с нами.
Я побежала к телефонной будке, продолжила Синтия, и позвонила сестре Джулианне. Она сразу же приехала, и тут я немного успокоилась. Сестра окрестила ребёнка, хотя он уже умер, мы помолились с родственниками, а потом она пошла говорить с врачами и полицейскими, а я осталась сидеть с остывшим малышом.
Синтия снова расплакалась, и я обняла её.
Долго ждать не пришлось, врач осмотрел тело и сказал, что не видит никаких причин для внезапной смерти, но, чтобы оформить свидетельство, понадобится вскрытие. Родственники были в ужасе и говорили, что не хотят, чтобы их ребёнка резали, и просили тихо похоронить его по-христиански, но доктор объяснил, что пока это невозможно.
Мы обошли компанию девочек, играющих в классики.
Пришли два полицейских, поговорили с врачом, все записали. Потом начали допрашивать меня. Это был кошмар. Они не грубили и не давили, но всё равно, когда тебя расспрашивают о смерти и записывают каждое твоё слово ужасно. Видимо, я была белой как мел, потому что доктор принялся меня утешать и говорить, что я ни в чём не виновата. Меня попросили рассказать, что мне известно, и забрали подписанные мною бумаги. Кажется, я всё правильно заполнила. Не знаю. Это всё напоминает дурной сон.
Синтия выглядела очень плохо.
Тебе нужна чашечка горячего чаю, сказала я. Смотри, мы уже почти пришли. У тебя усталый вид.
Видимо, из-за шока.
Надо думать!
А ещё мне холодно.
Неудивительно. Ты вообще спала прошлой ночью?
Пару часов, потом меня разбудили.
Мы дошли до Ноннатус-Хауса. Я занялась велосипедами, а Синтия сказала, что прежде всего ей надо доложиться сестре Джулианне.
В сарае я встретила сестру Бернадетт, которая пристёгивала свой велосипед.
А, сестра Ли, я как раз хотела с вами поговорить. Это вас я сегодня видела едущей по Ист-Индия-Док-роуд?
Что? Ну, может быть
Вас, вас. Остальные не позволяют себе кататься, отпустив руль, по главной улице. Если я не ошибаюсь, вы при этом пели?
Пела? Не уверена, уже не помню, но может быть.
Пели, пели. Значит так, сестра Ли, вы не уличная девчонка, а взрослая женщина, и не можете себя вести подобным образом. Это неприлично и просто-напросто недопустимо! Вы наносите урон нашей репутации.
Простите, сестра.
Впредь не позволяйте себе таких шалостей.
Нет, сестра, конечно.
Но, разумеется, я и дальше вела себе точно так же и сестра Бернадетт прекрасно об этом знала!
Синтия не пришла на обед. Её отправили в постель с парой таблеток аспирина и кружкой горячего шоколада. Сестра Джулианна прочла молитву, а когда мы расселись, рассказала нам о случившемся.
В шесть утра он, значит, жив-здоров, а в десять уже остыл, проворчала сестра Евангелина. Как по мне, так его придушили втихаря.
Сестру Джулианну подобное предположение шокировало.
Ну что вы, сестра, этого не может быть! Это прекрасное семейство, они мечтали о ребёнке и никогда бы так не поступили.
Не знаю, не знаю, тут ни в чём нельзя быть уверенной. Подобными секретами не делятся. Нежеланных детей, знаете ли, частенько душат, таких историй пруд пруди! Отчаявшиеся люди и не на такое готовы.
Но это совсем другая ситуация, ответила сестра Джулианна. Соглашусь, в прежние времена голодающая семья могла решиться на убийство младенца, но эти дни давно позади.
Мы с Чамми и Трикси слушали, затаив дыхание: наши семьи принадлежали к среднему классу, и мы никогда не слышали о подобных историях. Но сестра Евангелина родилась в 1890-е годы в трущобах Рединга и повидала такую нищету и лишения, какие нам и не снились.
Разве их не арестовывают? спросила Чамми.
Обычно нет, ответила сестра Евангелина и оглядела нас троих. Эх вы, молодые, ничего не знаете о жизни! Тогда рождалось и умирало столько детей, что никто и не замечал, если их становилось на несколько штук меньше. Особенно, если рожали дома, без врача. Можно было сказать, что ребёнок родился мёртвым, и все дела.
Но зачем? спросила Трикси.
Говорю же, во всём виновато отчаяние. У людей не было ни еды, ни денег, ни крыши над головой. Почитайте учебники истории!
Сестра Евангелина была крайне грозной особой, вспыльчивой и гневливой. Мы старались лишний раз не задевать её.
Сестра Моника Джоан, аристократичного вида дама девяноста с лишним лет, чей разум был уже не вполне ясен, в тот день ела очень мало. Она поклевала пюре с луковой подливкой, которое ей с любовью приготовила миссис Би, отставила тарелку и принялась крутить в руках ложку, зажав её между большим и указательным пальцем и оттопырив три остальных на манер веера. Она следила за тем, как ложка отбрасывает блики на окружающих, и тихо хихикала.
Поверну тебя вверх ногами, а теперь обратно, и у тебя стало толстое лицо хи-хи, теперь, наоборот, узкое! Очень весело, взгляните-ка.
Казалось, она была совершенно поглощена этим занятием и собственными мыслями и не обращала внимания на разговор вокруг. Это было не так.
Сестра Моника Джоан обладала безошибочным театральным чутьём и умела точно выбрать момент. Она вдруг со звоном уронила ложку, и все мы подпрыгнули. Теперь она оказалась в центре внимания, и наслаждалась этим. Поочередно смерив нас ледяным взглядом, она сообщила:
Я сталкивалась с несколькими случаями подобного рода, вернее сказать, я несколько раз была практически уверена в том, что детей удушили, но не смогла это доказать.
Она оглядела стол, чтобы убедиться в том, что произвела эффект.
К нам в монастырь не в этот, а в тот, который разбомбили, как-то раз пришла горничная, очень милая, из хорошего дома. Несколько месяцев спустя стало ясно, что она беременна. Ей было всего четырнадцать. Мы были потрясены, но с разрешения матери оставили её у себя до родов. Потом одна из наших сестёр приняла роды в их домике. Всё прошло хорошо если можно так выразиться о незаконнорождённом ребёнке в приличной семье. В любом случае, когда сестра уходила, мать и младенец были живы и здоровы. Несколько часов спустя в монастырь принесли записку, в которой говорилось, что малыш скончался. Сестра пошла к ним и обнаружила младенца мёртвым, а мать крепко спящей. Её никак не удавалось разбудить похоже было, что она приняла лауданум. Провели расследование, но всё безрезультатно.
Сестра Моника Джоан вновь подняла ложку и покрутила её.
Всё зависит от угла зрения, не так ли? Мы смотрим на ситуацию по-своему и считаем, что наш взгляд верен. Но если немного сместить фокус она повернула ложку. Всё уже кажется совсем другим. Зачастую смерть ребёнка становилась избавлением, а не трагедией.
Совершенно верно, проворчала сестра Евангелина. Если в семье уже имелась полудюжина голодных ртов, а работы и еды не было, это считалось настоящим избавлением.
Нищета. Отчаянная, беспросветная нищета, сестра Моника Джоан продолжала разглядывать отражения в ложке. Мы были величайшей империей, что когда-либо видел мир. Богатейшей нацией в мире. Но стоит лишь немного повернуться, и мы увидим взрослых, которые настолько отчаялись, что убивают собственных детей.
Вы, должно быть, преувеличиваете, недоверчиво сказала сестра Джулианна.
Сестра Моника Джоан повернулась к ней и приподняла бровь. В этот момент она напоминала посла бедняков всего мира!
Я не говорю, что это случалось повсеместно или часто. Но случалось. Вы слишком молоды, чтобы помнить, в каких условиях жили рабочие. Люди тысячами ютились в трущобах без туалета, мебели, отопления, одеял. Единственным источником воды был дождь, который лил через прохудившуюся крышу. Кроме того, им вечно недоставало еды.