Я направилась прямиком к бунгало. С его дощатой обшивки, изъеденной временем и непогодой, отслаивалась краска. Ни на одном из окон не было занавесок. Кровельное железо загнулось с одной стороны, как крышка на банке из-под сардин. Лишь пышная виноградная лоза, затенявшая входную дверь, придавала уютности этому во всех остальных отношениях неказистому жилищу. Широкие листья, облитые солнечным светом, укрывали вход прохладной зеленой тенью.
Когда я поднималась на крыльцо, где-то внутри залаяла собака.
Заткнись, Альма! раздался ворчливый голос, и лай прекратился.
Сетчатая дверь со стуком открылась. На веранду вышел высокий, похожий на пугало мужчина. Ему было лет шестьдесят, редеющие белоснежные волосы нимбом торчали вокруг его головы. Поношенные рабочие штаны в черных пятнах, ветхая рубашка из фланелета. Одно из стекол в очках заклеено непрозрачной липкой лентой.
Простите за вторжение, сказала я, но мы немного заблудились.
А что вы ищете? спросил мужчина.
Я ищу поместье под названием Торнвуд. В адресе сказано, что оно находится на Брайарфилд-роуд, но я проехала туда и обратно и, похоже, не могу его найти.
Пока я говорила, сетчатая дверь снова скрипнула и появился второй мужчина. Он был почти не отличим от первого, лишь выше ростом и более худой. Штанины его джинсов были завернуты до колен, обнажая тощие ноги с костлявыми голыми ступнями. Редкие седые волосы были всклокочены, а на лице застыло выражение озадаченности. Он нерешительно меня разглядывал.
Что происходит? проскрипел он, и я узнала голос, который успокаивал собаку.
Все в порядке, старина, сказал первый мужчина. Она заблудилась.
А что она ищет?
Пауза.
Торнвуд.
Более высокий мужчина вздрогнул и бросил на меня испуганный взгляд. Не говоря больше ни слова, он юркнул назад в полумрак входной двери и исчез в доме.
В Торнвуде никто не живет, сказал мне первый мужчина. Его тон переменился, он заговорил более отрывисто: Дом многие годы стоял пустой. Вы уверены, что ищете именно это владение?
Да.
Мужчина смерил меня взглядом прищуренных глаз, надеясь, возможно, на дополнительные объяснения. Когда таковых не последовало, он шагнул ближе, свысока глядя на меня с явным недоверием.
Вы забрались слишком далеко. Торнвуд стоит на Олд-Брайарфилд-роуд, но ее нет ни на одной карте. Видите вон тот холм? Он указал на крутой бугор позади дома, его подножие густо заросло эвкалиптом, голая вершина представляла собой груду булыжника. Торнвуд по другую сторону. Видите тот блеск вдалеке за деревьями? Это крыша усадьбы.
Я прищурилась, но увидела только бесконечные серые стволы и блестящие, залитые солнцем листья. Я снова посмотрела на мужчину. Он по-прежнему хмурился в сторону холма, что дало мне возможность рассмотреть мужчину с близкого расстояния. У него были резкие черты лица, задубевшая кожа; его легкие, пепельно-белые волосы жили, казалось, своей собственной жизнью. Когда-то это было дружелюбное лицо, но время сделало его угрюмым. По бокам рта скобками залегли складки, щеки прорезаны морщинами. Из-за клейкой ленты на стекле очков виднелся рубчик шрама.
Отсюда всего полчаса пешком, пояснил он, но по дороге пара миль. Просто вернитесь в город. Олд-Брайарфилд-роуд будет первым поворотом налево.
Я поблагодарила его и направилась к машине. Услышала, как за спиной у меня хлопнула сетчатая дверь. Потом, в последовавшей прозрачной тишине, с другой стороны сетки донеслись два приглушенных голоса. О чем они говорили, я разобрать не могла, но тихие голоса звучали взволнованно, на грани паники.
Я дошла до автомобиля и села в него.
Мы здорово заблудились? пожелала узнать Бронвен.
Вообще не заблудились, ответила я. Осталось всего несколько минут, и мы у цели.
Дочь испустила сдавленный вопль, поудобнее уселась на пассажирском сиденье, возбужденно барабаня каблуками по полу.
Шины автомобиля заскрежетали по гравию. У подножия холма я вышла и задвинула ворота. Набрасывая цепь, я посмотрела на ветхое бунгало, но двух мужчин видно не было. Позади домика наползала на склон холма чернильно-черная тень, окрашивая голые скальные выходы в оттенки серо-фиолетового.
Бронвен болтала. Радостно, нетерпеливо. Что-то о семействе черных валлаби, припавших к земле на обочине и наблюдавших, как мы едем мимо, но ее слова плыли, не затрагивая моего разума. Я вдруг почувствовала себя не в своей тарелке незваным гостем в мире, в котором у меня не было права находиться. Горожанка на просторах, которые если и не были в буквальном смысле враждебны, все же определенно заставляли меня нервничать.
Автомобиль потряхивало на пыльном асфальте, колеса подскакивали на выбоинах и железных прутьях над канавами. Я так крепко сжимала руль, что у меня заболели суставы. «С каким облегчением я продам этот старый дом, сказала я себе. Наконец-то избавлюсь от Тони и заживу своей жизнью». И все же не могла отделаться от ощущения, что в игру вступила судьба и несмотря на мои усилия освободиться, стремительно несет меня навстречу чему-то, но к этой встрече я совершенно не готова.
* * *
Это же трущоба!
Бронвен распахнула дверцу машины, прежде чем я успела выключить двигатель. Кинувшись по обочине к старому поместью, она пробежала по кирпичной дорожке и взбежала на парадное крыльцо. Я услышала, как она забарабанила в дверь, а мгновение спустя дочь растворилась в густой тени веранды.
Выбравшись из автомобиля, я стояла на упругой траве и разглядывала дом, оставленный мне Тони. Выстроенный на взгорке, слабо отсвечивающий под ослепительным солнцем, он представал во всем великолепии убожества, обветшания и запущенности. Краска отслаивалась, часть водостоков выпала из креплений и повисла, цветущие лианы душили веранду и, поднимаясь по стенам, завоевывали крышу. Другие ползучие растения и сорняки заполонили сад, а очаровательная старая беседка была заброшена, ее розы давно погибли. Торнвуд и близко не напоминал ухоженное поместье из папки адвоката, и на предпродажный косметический ремонт потребуется далеко не один день.
И тем не менее он был красив. Фестоны чугунного кружева на карнизах, парадная дверь, обрамленная панелями из травленого стекла. Широкие лестницы манили, а громадные витражные окна в свинцовых переплетах подмигивали на солнце красным, синим и янтарным цветом, приглашая подойти поближе.
Пока я шла по извилистой кирпичной дорожке, одуванчики хлестали меня по ногам, и я испытала забавное ощущение возвращения назад во времени. В памяти промелькнуло детское чувство предвкушения и тоски, какое переполняет тебя рождественским утром.
Поднявшись по ступенькам, я прошла по веранде к парадной двери и достала ключ. Вставляя его в замочную скважину, отметила, что пальцы дрожат. Дверь со скрипом открылась, и меня окутал запах плесени. Собрав тающие запасы мужества, я смахнула паутину и шагнула внутрь.
Узкая передняя вела в обширную гостиную. Высокий потолок был затянут паутиной, частью обитаемой. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь грязные окна, усеивая беспорядочными мазками протертый персидский ковер. Доски пола вокруг ковра были тусклыми от пыли, усеянными мертвыми насекомыми, сухими листьями и большими, легко перемещающимися клубками, похожими на кошачью шерсть.
Мебель была в основном старинной, но скорее колониальной, чем английской, с мягкими сиденьями, и вполне уместно смотрелась бы в нашем доме в Альберт-Парке. Стояли тут буфеты черного дерева на изогнутых ножках, горки со стеклянными дверцами в свинцовых переплетах и громадные кожаные кресла, которые, несмотря на свои пыльные накидки, вызывали во мне желание немедленно свернуться калачиком среди их объемистых подушек и забыться с хорошей книгой.
Украшенная затейливой лепниной арка вела в просторную кухню. Над раковиной окно с частым переплетом, которое отбрасывало на половицы прямоугольник золотого света. Деревянные кухонные шкафы, а в центре помещения квадратный стол, вокруг которого очень ровно расставлены стулья. Подойдя к раковине, я повернула кран и набрала в горсть воды. Понюхала ее, сделала осторожный глоток. Она была прохладной и сладкой.