Единственным светом в том темном времени была Бронвен. Несмотря на недоумение из-за ухода отца, она была веселой, мудрой явно не по своим шести годам. Я с головой погрузилась в материнские заботы и была вознаграждена моментами тесной связи, которые редко случались прежде. Даже младенцем Бронвен тянулась к отцу она была крохотной луной, вращавшейся вокруг планеты по имени Тони, боготворящей и постоянной. Она прибегала ко мне с разбитыми коленками, чтобы я налепила пластырь и пожалела, но потом всегда спешила к Тони, зная, что только он может поцелуями успокоить боль, прогнать неприятности, добиться улыбки на ее младенческих губках.
Но после ухода Тони мы стали по-настоящему близки. Бронвен хихикала как безумная и обнимала меня за талию, настаивая, что я самая красивая, лучшая, приятнейшая мама на всем свете и эти моменты меня и спасли.
Я вздохнула.
Черт побери, Тони. Зачем тебе понадобилось еще и умиреть?
Мы познакомились в художественной школе. В семнадцать лет я была катастрофически застенчивой, но преисполненной решимости утвердиться в качестве фотографа. Я выросла рядом с тетей Мораг и после ее смерти нашла в ее вещах бокс-камеру «брауни». Я быстро превратилась в одержимую фотографией, а когда узнала, что есть люди, которые зарабатывают на жизнь этим ремеслом, то твердо решила включить себя в их число. Не зная, с чего начать, я поступила в Викторианский колледж искусств.
Тони учился на отделении живописи и был на несколько курсов старше. Талантливый, загадочный, популярный, забавный и это привлекало, он был, однако же, странно уязвимым. Почти полгода мы постоянно встречались в местном баре, прежде чем я набралась смелости заговорить с ним. К моему недоумению и удовольствию, мы быстро сошлись. Не прошло и года, как я забеременела. Я забросила занятия, не в состоянии думать ни о чем, кроме Тони и малыша. По мере того как внутри меня развивался наш ребенок, росла и моя уверенность. Тони любил меня, и мир был счастливым местом обитания. Тоненькой струйкой текли заказы на фотоработы, и впервые в жизни я почувствовала, будто нахожусь на своем месте по-настоящему на своем.
Успех пришел к Тони быстро. Он начал продавать картины через первоклассные галереи, создавая себе имя, работая как никогда много. Его пригласили на Венецианскую биеннале в то время для него это было кульминацией карьеры, а также памятной вехой в нашей совместной жизни. Бронвен родилась вскоре после его возвращения с выставки, и казалось, что жизнь не может быть лучше. Она была настолько, как во сне, хороша, настолько сказочно идеальна, что делалось не по себе. Тогда-то и начался разлад. Медленно, так медленно поначалу, что я едва это замечала.
Тони стал больше времени проводить вне дома. Он работал в студии, по его словам, готовясь к большой групповой выставке в Национальной галерее. За последующие несколько лет ситуация усугубилась. Чем больше Тони занимался своей карьерой, тем крепче я за него цеплялась И чем крепче я за него цеплялась, тем дальше он отстранялся.
Я грызла ногти до мяса, целыми ночами бродила по дому, не в состоянии уснуть. Мои снимки сделались темными и какими-то тревожными: дети с ввалившимися глазами; одинокие старики, кормящие голубей или смотрящие на море. Голые деревья, разрушенные здания, пустые детские площадки. Страх выхватывал куски из моего счастья, оставляя дыры, залатать которые у меня не было способов. На поверхности жизнь продолжалась как обычно. Мы возили Бронвен на пляж или совершали долгие поездки за город, мы помогали организовывать школьные концерты, посещали балетные спектакли, а потом матчи по нетболу, как безумно любящие родители, какими, собственно, и были Но внутри мы оба чувствовали отчаяние.
Мы постоянно ссорились. Причиной оказались деньги. Мы перестали заниматься любовью. Поэтому, когда Тони начал приходить домой все позже и позже, а затем вообще не приходить, я поняла, что конец близок.
Как же я ошибалась. Конец уже наступил без моего ведома.
Пронзительно зазвонил телефон на кухонном стеллаже, прервав поток моих мыслей. Я слушала звонки, дожидаясь, чтобы проснулся автоответчик. Впереди меня ждал целый вечер депрессии, и я собиралась насладиться им по максимуму. Но потом, в последнюю минуту, я запаниковала и рванулась к трубке.
Алло?
Мисс Кеплер, это Марго Фрейзер, адвокат Тони. Простите, что звоню так поздно, но мне нужно обсудить с вами неотложное дело. Вы свободны завтра?
Я замерла. Адвокат Тони? Мозг забурлил, взбивая в грязную пену вину и тревогу. Мой долго спавший инстинкт самосохранения вырвался наружу. «Скажи что-нибудь, предостерег он, сойдет любой предлог, чтобы выиграть время».
Завтра суббота, неуклюже сообщила я.
Это касается завещания Тони, объяснила адвокат, и дело довольно срочное. Завтра я буду в офисе до четырех часов, но могу заехать к вам домой, если это удобнее.
Страх пронзил меня и узлом связал желудок. Меньше всего я хотела, чтобы здесь появлялись официальные лица. Глупо, но меня так и подмывало сказать ей о свободной комнате там я хранила все коробки с книгами, старый велосипед Бронвен и груды нетронутого шитья, которое годами собирало пыль. Наверняка она не собирается настаивать, чтобы мы немедленно освободили дом?
Мисс Кеплер, вы меня слышите?
Да, завтра подойдет. Я заскочу в офис.
Она продиктовала адрес, потом добавила:
Где-то после обеда, скажем, в два часа? Это ненадолго, но если у вас возникнут какие-то вопросы, у нас будет время с ними разобраться.
Отлично, торопливо ответила я, вечная трусиха. Увидимся.
* * *
Вот, держи.
Субботним утром в кухне пахло подсушенным хлебом и свежим кофе. За окном лил дождь. Стекла затуманились, отрезая нас от остального мира. Обычно я любила слушать, как дождь барабанит по крыше и шипит в водостоках. Сегодня этот звук выводил из равновесия, он напоминал, что безопасный мирок, который мы здесь создали, вот-вот рухнет.
Бронвен толкнула меня локтем, постукивая пальцем по разделу объявлений о сдаче жилья в газете, которую развернула перед собой на столе.
Что скажешь?
Я бессмысленно смотрела на море печатного текста. Минувшей ночью сон опять обманул меня, заманив на край столь необходимого забытья и сбежав в тот самый момент, когда я начала погружаться в дремоту. Я видела могилу Тони в окружении промокших цветов, быстро наполняющуюся водой, и постоянно слышала нетерпеливые слова Кэрол: «Почему он это сделал, Одри? Почему?»
Я глотнула кофе.
Сколько?
Бронвен одобрительно хмыкнула.
Триста девяносто в неделю. Вторая ванная. Выглядит мило.
Кофе обжег мне горло, и я слегка поперхнулась. Вторая ванная комната это прекрасно, но триста девяносто? Наш беспорядочный дом имел свои недостатки, но он был бесплатным. Тони никогда не платил алиментов я отказала ему в этом удовольствии. Вместо этого согласилась остаться в старом доме после его переезда к Кэрол. За пять лет, что мы с Бронвен прожили здесь одни, я отложила приличную сумму, которая в один прекрасный день пойдет на покупку нашего собственного дома. Мне требовалось всего-то еще несколько лет
А подешевле ничего нет?
Это самая дешевая, мама. Разве только втиснуться в однокомнатную.
Я потерла глаза, живо представляя, как отложенные мной деньги стремительно засасывает воронка чужой ипотеки.
Может, в завтрашней газете что-то будет.
Завтра воскресенье. Скользя пальцем по странице, Бронвен со знанием дела продолжала просматривать объявления. По воскресеньям про недвижимость они не печатают.
Я воззрилась на нее, удивляясь, откуда одиннадцатилетнему ребенку известны такие вещи. Удивляясь, как ей удается сохранять такое спокойствие, когда у меня немилосердно сосет под ложечкой. Я взглянула на часы над холодильником. Предстояло еще полдня пытки. Затылок у меня просто одеревенел. Я повела плечами, чтобы ослабить напряжение, затем попыталась сосредоточиться на пальце дочери, прокладывавшем путь по лабиринту списка потенциального нового жилья.
Палец резко остановился. Бронвен внимательно на меня посмотрела:
Ты без конца смотришь на часы. Мы куда-то едем?
Адвокат твоего отца хочет увидеться со мной сегодня днем. Это не займет много времени. Я заброшу тебя на нетбол и очень скоро вернусь, чтобы забрать.