Пообедай у нас, а потом пойдешь, а то промокнешь, заболеешь еще.
Да здесь ходу-то всего ничего, пять лии дома, ответил Лао Пай.
Он одолжил у Лао Гуна дождевик и, накрывшись им, побежал в свою деревню. На входе в деревню стоял коровник, приблизившись к нему, Лао Пай заметил под его карнизом прятавшегося от дождя подростка. Лао Пай думал пройти мимо, но тот вдруг окликнул его: «Дядя!» Лао Пай остановился, внимательно посмотрел на подростка и узнал в нем Чуньшэнастаршего сына своей старшей сестры. Шестнадцать лет назад его сестра вышла замуж и обосновалась в деревне Юаньцзячжуан, что находилась в двадцати двух ли от их родной деревни. Чуньшэну уже исполнилось пятнадцать лет. С утра пораньше он отправился в уездный город продавать ткань, а продав, пошел обратно домой. Когда он проходил через деревню Пайцзячжуан, его застал дождь, поэтому он решил переждать его под карнизом. С тех пор как десять лет тому назад с Лао Паем приключился «монгольский инцидент», его жена, Лао Цай, запретила ему поддерживать всякие отношения с сестрой, и Лао Пай ее послушался. Иной раз, пользуясь своими отлучками по работе, он втихаря все-таки заходил в деревню Юаньцзячжуан, чтобы проведать сестру. А тут, случайно увидав Чуньшэна в своей собственной деревне, Лао Пай растерялся, не зная, как ему поступить. Будь то в любой другой день, Лао Пай перекинулся бы с Чуньшэном парой фраз и распрощался. Но сейчас на улице шел дождь, поэтому увидеть родного племянника и пройти мимо было для Лао Пая просто немыслимо. Тогда, собравшись с духом, он повел Чуньшэна к себе домой. Лао Цай как раз в это время занималась стряпней, сегодня она делала яичные лепешки. Обычно они питались скромнее, но сегодня в их семье, где было трое детей, две девочки и мальчик, младшей дочери, которую звали Мэйдо, справляли день рождения. Так что когда Лао Пай решил в дождь бежать домой, он в том числе думал и про Мэйдо. Лао Цай не любила сестру Лао Пая, соответственно, его племянник ее тоже раздражал. Увидев, что Лао Пай заявился с племянником, Лао Цай пошла на уловки и стала делать лепешки заметно тоньше. Простодушный Чуньшэн посчитал, что раз он оказался в гостях у родного дяди, то вести себя можно как дома. К тому же не каждый день ему выпадало счастье полакомиться лепешками, поэтому за столом он не стеснялся и съел одиннадцать лепешек. Когда они отобедали, дождь уже закончился, и Чуньшэн, вытерев рот, ушел восвояси. Лао Цай сразу стала отчитывать мужа, что его племянник мало того что свалился как снег на голову, так еще и съел за раз десять с лишним лепешек.
Когда в доме лепешек не готовили, он почему-то не приходил, а тут за двадцать с лишним ли почуял. Разве это не вредительство с его стороны? Он, значит, съел десять с лишним лепешек и сытый отвалился, а бедняжка Мэйдо осталась голодной.
Мэйдо, слушая мать, жалобно расплакалась. Лао Пай, в общем-то, был согласен, что племянник забыл про всякие приличия. Это вовсе не означало, что он должен был совсем отказываться от лепешек, но ведь он потерял им счет. Пусть бы он съел хотя бы девять лепешек, чтобы в памяти осталось слово «несколько»; съешь он десять лепешек, говорили бы уже «десяток», но съев одиннадцать, Чуньшэн предоставил Лао Цай полное право говорить про «десять с лишним» лепешек. Лао Пай удивлялся, что его племянник думал только о себе, забыв, что тем самым подставляет своего дядю, также ему было странно, что Чуньшэн не подумал о разнице между девятью и одиннадцатью лепешками. Если бы Лао Цай выказывала свое недовольство исключительно по поводу племянника и съеденных им лепешек, то Лао Пай и слова бы не сказал против. Но та от племянника перешла на сестру Лао Пая. Вообще-то, за все десять лет, с тех пор как Лао Пай разорвал открытые отношения со своей сестрой, Лао Цай и Лао Пай никогда про нее не разговаривали. Но вся эта ситуация с лепешками весьма зацепила Лао Цай. Если бы она, вспомнив сестру Лао Пая, просто поворчала, Лао Пай бы все снес молча, однако Лао Цай, распаляясь все сильнее, назвала его сестру «потаскухой». Когда сестра Лао Пая еще ходила в девушках, по деревне прошел слух, что она спуталась с бродячим торговцем. Даже если это так и было, ну так что с того? С тех пор прошло уже семнадцать лет. Но Лао Цай не унималась и от сестры Лао Пая перешла к его «монгольскому выродку», и в конце концов заключила, что все их семействоэто сборище подонков. И даже эти ее слова Лао Пай бы стерпел. Но Лао Цай пошла еще дальше и наконец, войдя в раж, вдруг выпалила:
Раз уж вы с сестрой одного поля ягоды, то на кой вам вообще пару искать понадобилось? Творили бы свои гнусные делишки вместе, и делу край!
Последняя фраза переполнила чашу терпения Лао Пая, и он залепил жене хорошую пощечину. После этой пощечины дело приняло серьезный оборот. Про день рождения Мэйдо тотчас все забыли. Еще больше положение обострило то, что Лао Цай вместо создания нового витка ссоры, тряся задом, ушла к родителям. А на следующее утро она подослала к Лао Паю своего старшего брата. Тот вошел в дом, уселся и начал обрабатывать Лао Пая насчет того, кто прав, кто виноват. Лао Пай боялся этих словесных баталий, поскольку у брата Лао Цай имелся не только свой особый взгляд на вещи, но и хорошо подвешенный язык. Лао Пай с Лао Цай повздорили, можно сказать, из-за лепешек, но ее брат оставил лепешки в покое и стал спрашивать с Лао Пая сразу за несколько десятков лет, начав аж с его родителей. Родители Лао Пая по молодости тоже часто ссорились. Отец был человеком прямым, а вот мать его, по мнению брата Лао Цай, «всегда считала правой только себя». А что это означает? Это означает «отсутствие всякой логики». И вообще, если бы мать Лао Пая не умерла так рано, то семейство Цай ни за что бы не отдало свою дочь в их семью. Потом брат Лао Цай стал перечислять все многочисленные ссоры, которые пережила его сестра, будучи замужем за Лао Паем. Сам Лао Пай уже давно забыл как эти ссоры, так и их причины, зато брат Лао Цай помнил каждую из них в мельчайших подробностях. Он стал выуживать такие мелочи и лезть в такие дебри, что у Лао Пая стала раскалываться голова. Под конец он уже не испытывал к брату Лао Цай ничего, кроме большого уважения к силе его памяти. В итоге брат Лао Цай свел разговор к тому, что уподобил Лао Пая его матери, у которой «отсутствовала всякая логика», причем сделал он это настолько аргументированно, что Лао Пай даже растерялся. И только к полудню брат Лао Цай наконец вернулся к лепешкам. Но, вернувшись к лепешкам, он стал говорить не о них, а о том, как сестра Лао Пая спуталась по молодости с бродячим торговцем, и о том, что он сам натворил в Монголии. И если про то, что там было у его сестры с тем торговцем, наверняка никто не знал, то похождения Лао Пая в Монголииправда. Иначе со стороны Лао Цай было бы неправильно из-за какой-то лепешки раздувать скандал до такого размера. Но поскольку это правда, Лао Пай разозлился, причем злился он не на других, а на самого себя. Если бы жена бранила его зазря, то его поступок с пощечиной еще можно было простить, но бросаться на людей из-за злобы на себянеправильно. Когда брат подытожил свои логические изыскания, в комнате уже пора было зажигать свет. Логика брата Лао Цай казалась настолько железной, что Лао Пай стал сомневаться в своей правоте. Он даже забеспокоился, что еще немного, и он даст себя одурачить. Тем не менее Лао Пай сделал вид, что признает свою вину и готов извиниться и перед Лао Цай, и перед ее братом. Однако Лао Цай не соглашалась на простое извинение, а потребовала ответить пощечиной. Лао Пай подставил ей свою щеку, и на этом инцидент был исчерпан.
Брат Лао Цай, довольный, откланялся, и все посчитали, что буря, как это уже не раз случалось, миновала. Однако когда Лао Пай отправился спать, его обуяли досадные мысли. Он силился сообразить, как можно было собрать в кучу совершенно не связанные друг с другом вещи и свести разговор от какой-то лепешки к «потаскухе», а потом еще к Монголии и к его родителям? К тому же, если его сестру называли потаскухой совершенно безосновательно, то зачем брат Лао Цай вообще приплел это дело, почему не ограничился только проступком Лао Пая в Монголии? К чему было навешивать на это дело еще и другое? Вдруг Лао Пай вспомнил, что пощечину жене он залепил не после того, как Лао Цай назвала его сестру потаскухой, а после заявления о том, что Лао Паю надо спариваться с его гнусной сестрой. Но как так вышло, что брат Лао Цай обошел стороной этот скользкий момент и все переиначил? Казалось бы, Лао Пай залепил пощечину жене, та залепила такую же пощечину в ответ, но эти пощечины, по сути своей, все-таки отличались. Лао Цай, вместо того чтобы лечь спать, пошла по гостям и, скорее всего, сейчас пересказывала этот анекдот соседям. Сердце Лао Пая вмиг закипело яростью. Он слез с кровати, взял тесак и отправился на расправу. Убивать он собрался не Лао Цай, а ее брата, ушедшего домой. Ему требовалось расправиться даже не столько с братом Лао Цай, сколько с его логикой, и даже не столько с его логикой, сколько с его изворотливостью, ведь именно из-за нее Лао Пай представал совершенно в другом свете. Он понимал, что в будущем ему никак не избежать новых перебранок с женой. Но если каждый раз их ссоры, наподобие той, что произошла сегодня из-за каких-то лепешек, будут переиначиваться братом Лао Цай, то Лао Пай точно сойдет с ума. Если тебя просто убивают, то это еще ничего, но если тебя дурачатвот это обидно. Когда Лао Пай связался с монголкой, ему потом из-за ее ребенка пришлось отдуваться за какого-то хэбэйца. Однако отдуваться за кого-то все-таки не так обидно, как отдуваться за самого себя.