Косматый не испугался, но все же от неожиданности и удивления остановился, и волчица, которая не ждала этого, ткнулась мордой в невылизанный от колючек и репьев всклокоченный его бок. Она зло щелкнула зубами.
До сих пор Микола знал о волках только из рассказов. Поговаривали, что в прошлом году здесь, в степи, волки загрызли женщину. Остались от нее лохмотья одежды и валенки с ногами. Волки наелись, им было лень извлекать из валенок еще и ноги. «Брехня! -говорил Миколин отец, который никогда ни во что не верил. - Брехня! Как же так: живого человека да съели волки? Не может быть такого!»
И Микола теперь тоже думал по-отцовски: «Брехня! Да я!» А дорога ехала из-под ног, и валенки были неудержимо скользкие, как санные полозья, и что-то сжимало горло и не давало как следует дышать. Хотя бы имел что-нибудь в руках -палку или какой-нибудь камень! Вспомнил, будто волки боятся огня и можно отбиться от целой стаи, бросая волкам между глаз зажженные спички. Но где же эти спички! Они исчезли, как только началась война. Самые простые вещи: соль, спички. И еще: человеческая жизнь. Война, соль, спички и - человеческая жизнь. «И сказал тогда» Вот ерунда! Микола сунул руку в карман. У него же была «катюша»! Угловатый кремень, кресало из рессорной стали, сплетенный из пакли трут. Выхватил из кармана орудие огня, прижал пальцем трут к кремню, махнул кресалом-р-раз! Произошло чудо: будто бы из самого рукава вылетел пучок больших ярких искр, заслепив Миколе глаза, колюче рассверкался на всю степь.
Волчата сгрудились позади волчицы и Косматого, готовые в любой момент дать стрекача. Волчица тяжело дышала в закудланный бок вожака. Даже сам Косматый немного растерялся. Еще никогда не видел он, чтобы из рук человека вылетало сразу столько огней.
Однако замешательство в волчьей стае было недолгим. Опыт неисчислимых поколений, собранный в каждой клеточке тела Косматого, подсказал старому волку, что этого искрящегося необычного огня, пожалуй, не следует бояться. Искры разлетались из рук человека холодные и молчаливые, как звезды, а разве волки когда-нибудь боялись звезд? Не сопровождался огонь, вызванный человеком, и тем страшным громом, который убил многих родичей Косматого, не долетали искры до их временного стойбища, не обжигали волчьей шерсти, не пахло паленым. Искры падали, как звезды, а Косматый привык гонять под звездами. Он напружинил могучие мускулы своих челюстей, открыл пасть, хотел было завыть низким волчьим басом, но поборол это дурацкое желание, молча побежал за человеком, который медленно отходил от них, рассеивая веера красных искр. Волчица согнала с места перепуганных волчат. Стая снова пристроилась за человеком.
Он выиграл у волков самую малость: десяток с лишним метров. Стая снова шла за ним след в след, снова зловеще светили на него глазищи. Он шел, ослепленный искрами из-под кресала и волчьими фонарями, вымахивал кресалом, прижимал трут к кремню. Трут уже тлел довольно ярко, но Микола до сих пор не знал, зачем он его жжет. Разве ткнуть волку в пасть? Или поджечь на себе кожушок?
Чуть ускорил шаг, подмывало сорваться на бег, но хорошо знал, что от волков все равно не убежишь, и в то же время понимал, что они только и ждут, чтобы он выказал свой страх. Тогда мигом набросятся на него и «Брехня!» - обливаясь холодным потом, подумал он. Рука с кресалом сделала холостой взмах: не попал по кремню. На миг опять очутился в раздолье заснеженной степи, глаза жадно скользнули по притемненной белизне снегов и зацепились за что-то темное, округлое, загадочное. А впрочем, какая там загадочность! Микола обрадованно ударил по кремню, повернулся к волкам, сорвал, обжигая пальцы, клочок тлеющего трута, бросил его в самую середину стаи. Он знал, что темнеет впереди! Терновый куст, за которым в сотне шагов стоит старое высохшее дерево, всегда одинокое и печальное, но какое желанное в эту минуту для Миколы! Только продержаться бы еще эти несколько сот шагов! Добраться до дерева. Добраться!
Огонь прижег подвздошье самому меньшому волчонку. Тот от испуга и боли рванул в сторону, но волчица зорко следила за своими чадами и сразу же кинулась наводить порядок. Косматый упорно бежал вперед, не внимая тому, что делалось сзади, и совсем не пугаясь действий человека. У него теперь было преимущество над всеми: и над своими, и над человеком. Он знал то, чего не знал еще никто: ни волчица, ни человек, ни тем более глупые волчата. Он почуял то, чего не чувствовал еще никто: к человеку приближалось спасение. Как постиг это Косматый, он и сам не ведал, но ощущение было столь остро и безошибочно, что вожак решил напасть на человека без малейшего промедления. Косматый напряг свой толстый хвост, собрал в клубок могучие мускулы груди, сделал резкий прыжок прямо на дорогу и с бешеной скоростью проскочил мимо человека, ударив его ниже колен камеяно-твердым хвостом. Не оглядывался назад, знал: от его хвоста падает все живое. Знал также, что волчица со своим выводком мгновенно доканает жертву, а уж он вернется только затем, чтобы съесть самый лакомый кусок, который принадлежит ему по праву старшего.
Умом Микола еще не постиг того, что произошло, но какая-то таинственная сигнальная система в его теле отреагировала быстрее, чем разум, ноги его напружинились так, что он словно врос ими в дорогу, и, когда повеяло мимо него волчьим духом, а под колени ударило будто тяжелым дубовым бревном, он только чуть пошатнулся, но не упал, устоял и еще увидел, как шарахнулась от него стая, устрашенная тем, что он не упал.
И тогда Микола, не раздумывая, что было силы кинулся вперед, туда, где должно было находиться спасительное дерево.
Косматый не озирался, он знал все, что происходило позади: и то, что человек устоял, и что стая пробежала мимо жертвы, напуганная небывалым случаем, и что человек бросился бежать.
Он немного растерялся. То ли был уже такой старый, что утерял силу его хвост, то ли имел перед собой невиданной силы противника? Но ощущал в своем, пусть и отощавшем от длительного голода, теле столько дикой силы, что немедленно одолел короткий наплыв растерянности и стал заходить новый круг, чтобы снова напасть на человека сзади. Забегал издалека еще и затем, чтобы дать стае догнать его; о том же, что человек побежал, не беспокоился: все равно его спасение было еще слишком далеко. Человек не знал этого и бежал просто гонимый страхом, он даже забыл про свои искры, он убегал растерянный и обессиленный, а Косматый наполнялся новой силой и новой уверенностью, вгонялся в синюю тьму снежной целины - единый безраздельный хозяин этих омертвевших просторов.
Волчица с волчатами догнала Косматого. Хотела укусить его в сердцах, но тот наддал ходу, все дальше углубляясь в ночь, шалея от полной безнаказанности за свои поступки, наслаждаясь властью, которую имел и над своей стаей, и над одиноким человеком там, на шляху, над той жалкой жертвой, которая, теряя остатки сил, бежала по скрипучему снегу, надеясь уйти от смерти, а на самом деле - приближая собственную гибель.
Уверенным молодым скоком шел Косматый впереди стаи, снова выходил на твердый шлях, выходил теперь уже намного своевременнее, чтобы разогнаться еще больше на твердом и сбить обессиленного человека. Все мускулы в его теле сбились в камень, он мчался, словно расстеленный над снегами. Но когда он уже должен был ударить всем телом, а потом еще добить жертву хвостом, ударился в пустоту и от неожиданности пошел кувырком и заскулил, как побитый пес. А человек взлетел в темное, подсвеченное звездами небо и исчез там. Волчица перехваченным яростью горлом только сухо клекотнула и кинулась на ошалевшего от неудачи Косматого, готовая растерзать его. Волчата набежали сзади на помощь матери, но Косматый наконец вскочил на свои четыре, увернулся из-под клыков дружной семеечки и снова прыгнул на то место, где был перед этим человек. И он нашел его и только теперь понял, куда тот бежал. Человек висел на сухом дереве. Черный большой комок на невидимых в темноте ветвях. Косматый хорошо знал это дерево: не раз задирал возле него заднюю ногу. Но опыт не подсказал ему, что человек может спастись тут. Теперь имел этот опыт, да уже было поздно.
Коротко завыв, Косматый повел стаю в ночь.
В Миколе все оцепенело. Он сидел на ветке съеженный, весь захолодевший, замерший. Не удивился, когда волки ушли, знал только одно: жив, спасен, цел! Почему-то очень холодило правую пятку, но до пятки ли было в такую минуту!