Спадс, возбужденно лая, прыгал среди детей. Джордж окликнул собаку и прибавил шагу. Впервые перед ним предстали во всей своей наготе нищета и убожество этих лачуг, построенных по преимуществу из гофрированного железа и камня, а сверху обмазанных глиной.
Но и такие жилища были здесь роскошью. В глубине квартала многодетные семьи ютились в крошечных однокомнатных хибарках, сооруженных из листов ржавого железа, старых банок из-под бензина, мешковины и досок от ящиков. Утренняя буря снесла некоторые из этих хрупких сооружений, и сейчас пострадавшие обитатели их трудились над восстановлением своих жилищ.
Спадс нырнул в маленькую пондокки. Джордж подошел и стал звать собаку. В отверстие, заменявшее дверь, он увидел женщину в лохмотьях, лежавшую на старом рваном одеяле; большими глотками она отхлебывала вино из бутылки, стараясь облегчить родовые муки. Около нее хлопотала другая женщина. Джордж поспешил прочь. Громкие крики роженицы и ругань ее товарки неслись ему вслед.
Вскоре лачуги и хибарки стали попадаться все реже, и Джордж облегченно вздохнул, увидев перед собой побуревший, иссушенный вельд. Пустынно и тоскливо было кругом, но после убожества и грязи, оставленных позади, здесь казалось даже красиво. Под палящим солнцем среди сухого колючего кустарника стоял неумолчный звон цикад.
Конечно, не все цветные Стормхока живут в Клопписе, Джордж это знал. Те немногие, кому позволяли средства, селились в более благоустроенных районах города. Ютиться в Клопписе вынуждены были бедняки, заработки которых не давали им возможности выбраться из нужды. Иные из них находили утешение в религии. Другие проводили субботние вечера за стаканом дешевого вина, заливая им свое горе. И нет ничего удивительного, что более обеспеченные старались жить там, где им не всегда напоминали об их презренном происхождении.
Тем не менее цветного, который переезжал с семьей в европейский квартал, новые соседи всегда встречали в штыки. Джордж вспомнил, что месяц спустя после того, как они с Мэри поселились на Плейн-стрит, две семьи, долгое время проживавшие по соседству, переехали в другое место. Однако оставшиеся соседи вскоре перестали относиться к ним враждебнослучай ведь был не совсем обычный. Многие хорошо знали Джорджа. Мужчины были настроены к нему по-дружески, женщинам импонировал его общительный характер. И все-таки ни одна из них никогда не навестила Мэри. А если бы это и произошло, он, пожалуй, удивился бы не меньше жены.
Что она сейчас делает?подумал Джордж. Занимается шитьем или читает, а может быть, убирает в доме или нянчится с малышом?
Он почувствовал внезапные угрызения совести. Как он был к ней жесток! Условия, в которых она живет, правда, лучше тех, которые он только что наблюдал, но ее принадлежность к цветным дает себя знать по-иному. Разве не приходится ей иногда скрывать свои мысли? Разве не должен был он помочь ей излить свою душу в те минуты, когда она в этом нуждалась? Ему вспомнился суровый утренний разговор с Мэри за завтраком, после того как улеглась буря... Как все это жестоко и нехорошо с его стороны!
Он остановился на иссушенной зноем песчаной дорожке, пролегавшей через вельд, и задумчиво потер подбородок. Спадс подбежал к хозяину и, вертясь у его ног, выжидающе залаял.
Джордж быстро зашагал в обратном направлении. Как ни хотелось ему поскорее попасть домой, он выбрал более длинный, кружной путь мимо фермы Вентера, чтобы не возвращаться через Клоппис.
Когда он подошел к дому, Мэри сидела у порога на стуле и занималась вязаньем. Он лукаво взглянул на нее.
Ну, моя девочка, как мы себя теперь чувствуем?
Она улыбнулась ему.
Извини меня, Джордж, я была такой несносной утром.
Он почесал свою рыжеволосую голову.
Никогда больше не думай об этом. Не надо. Не принижай себя. Ты ведь не хуже других, Мэри.
Джордж принес из комнаты старую биту и несколько пробок и поставил их в ряд на земле.
Мне не нравится, продолжал он,когда ты унижаешь себя из-за того, что ты... ты...
Цветная,подсказала она.
К чорту!
Он так яростно ударил битой по пробкам, что они взлетели в воздух. Удар был хороший. Джордж обернулся и смерил взглядом жену.
Цветная, цветная, цветная!возбужденно произнесла она. Красивые глаза ее сверкнули.Нам никуда от этого не уйти.
Ну что ж, начнем все сначала? Бог мой, Мэри, ребенок ведь белый. Ты месяцами молилась, чтобы ребенок был белым. Вот он и белый, не так ли?
Да, он белый.
Разве ты не счастлива?
Я безумно счастлива.
Так в чем же дело?
Она внимательно посмотрела на него, потом медленно опустила глаза. Хотя Джорджее муж, но он принадлежит к высшей расе. На нем нет позорного клейма, и он не способен понять ее.
Просто я вспомнила о расовых предрассудках, это может навредить ему,стараясь быть спокойной, пояснила Мэри.Мне известно, что это значитбыть цветной. Достаточно одного подозрения, что в тебе капля цветной крови,и тебя уже считают отщепенцем. Не знаю, понимаешь ли ты, Джордж, насколько ужасно мое нынешнее положение. Я теперь не принадлежу ни к белым, ни к цветным. Не встречаюсь даже с теми благовоспитанными цветными женщинами, с которыми дружила до замужества. Я знаю, миссис Карелс и прочим это не по душе, но ведь иного выхода у меня нет, правда?
Он неохотно кивнул головой.
Я просто должна была порвать с ними,продолжала она,а жены твоих приятелей так и не признали меня. И мне, видимо, надо с этим смириться. Они, наверное, много обо мне болтаютмиссис Хайнеман, миссис Мак-Грегор и остальные, мужья которых выдают себя за твоих друзей. А я, выходит, ни то ни се. Так вот, я не допущу, чтобы то же самое повторилось с Энтони. Я хочу, чтобы он вырос всеми уважаемым европейцем. Он должен поступить в европейскую школу. Тебе необходимо позаботиться об этом, Джордж.
Боже мой, ты слишком далеко заглядываешь,недовольно пробормотал он.
Это необходимо, Джордж. Я беспокоюсь за судьбу своего сына. В этом мы с тобой не сходимся,сказала она, бросив слегка презрительный взгляд на мужа.
Джордж сделал нетерпеливый жест, но промолчал. Из спальни донесся плач ребенка. Мэри вскочила и побежалав дом. В дверях она секунду помедлила и улыбнулась мужу.
Джордж поглядел ей вслед и покачал головой. Ему хотелось быть с ней поласковей, но это как-то не получалось.
Трудно,сказал он самому себе и, нагнувшись, старательно расставил новый ряд пробок.
III
Привязав к ногам жестяные банки, громко тарахтящие на ходу, четыре мальчугана тащили их за собой, шаркая башмаками по пыльной выгоревшей траве; ребята надували щеки, время от времени плевались и энергично размахивали руками. Они носились среди перцовых деревьев и колючего кустарника, соревнуясь между собой в скорости и стараясь произвести как можно больше шума.
Мэри стояла на веранде и с нежностью смотрела на ребятишек. Ее сын играл с соседскими детьми. Он рос вместе с ними. В их компанию входил маленький Вилли Хайнемансын директора банка, Томми Стаффордотец его заведовал пекарней, и даже малыш Джой Мак-Грегор, мать которого напускала на себя неприступный вид при встрече с Мэри на улице. Мальчики играли все вместе. Ее сыневропейский ребенок. Товарищи то и дело обращались к Энтони за разъяснением правил игры, и сердце матери при этом особенно радовалось.
Мэри стояла так несколько минут. Потом, с неохотой нарушая игру детей, она громко позвала сына, стараясь перекричать шум тарахтящих банок:
Энтони, Энтони!
Мальчик недовольно поплелся через поле к матери.
Помоги мне, Энтони. Снеси-ка этот сверток папе в гостиницу.
Лицо его сразу оживилось.
Я? Мне можно одному сходить к папе, да, мамочка?
Конечно, Энтони. Ведь ты уже большой сталдолжен быть самостоятельным.
Энтони захлопал в ладоши, голубые глаза его весело блестели.
Смешной ты мой малыш!Мэри поцеловала сына и протянула ему коричневый бумажный сверток.Не потеряй! Здесь папин свитер. Он забыл его утром. Никуда не заходи по дороге, Энтони, и будь осторожен. Ведь тебе через неделю уже пять лет, а на будущий годчерез несколько месяцевты пойдешь в школу.