Едва курьер ускакал с письмом, Бекетов стал собираться сам. В дормез запрягли шестерку лучших лошадей. По накатанной дороге карета неслась быстро. Когда выехали за сады, стало нестерпимо душно. Пыль дымным облаком клубилась позади. Захлестывало ее и под кожаный полог. От солончаковой супеси во рту была горечь.
Тошнехонько
В знойном тумане все яснее проступали купола церквей и шпили крепостных башен. Вскоре дормез уже громыхал по ухабистым городским улицам. Въехали на деревянный мостик и у строящегося канала увидели толпу колодников. По берегу суетливо бегали смотрители-десятники.
Никита Афанасьевич ткнул кучера в спину:
Обожди!
Вышел сенатор, развалисто подошел к краю мостика, оперся о балясину. Пригляделся. Солдаты с лодки баграми щупали воду. Офицер тыкал плетью с берега, указывал что-то.
Потеряли чего, служивые? крикнул Бекетов.
Офицер поднял голову, узнал сенатора и, ничего не сказав, стал подниматься по откосу на мост. Утирая рукавом мундира потное лицо, докладывал:
Да вот беда, ваше превосходительство. Колодник один утоп. Сваю забивал посреди канала. Да, видно, припекло солнцем-то, он и сомлел. Упал, как куль Все видели.
А может, не утоп? Может засомневался Никита Афанасьевич.
Куда ж ему деться? На руках железо, на ногах кандальники. Суводью, видно, закрутило и отнесло Третий год на канальной работе.
Кто же таков?
Казачишко. Гришка Касьянов из Копановской станицы.
Касьянов? Царство ему небесное. Знал я его. Шалый был мужик. Туда, непутевому, и дорога
Оно, конечно, мразь, а не люди, поддакнул офицер, токмо мне перед обер-комендантом ответ держать. Вы уж, ваше превосходительство, подтвердите, что не сбег он, а то тела-то пока не нашли. Вон шапка его плавает.
По воде, медленно набухая, плыл войлочный колодничий колпак
Не тревожься, я донесу об этом не только обер-коменданту, но и губернатору! В голосе Бекетова слышалась открытая радость.
И он, действительно, радовался. Словно гора с плеч свалилась. «Вот, значит, почему икона упала! Не мне, а Васятке знак былего отец утоп. Хорошо еще, не отодрал мальчишку».
Сенатор глядел, как мелкой волной прибило к берегу так и не утопшую шапку, и вспомнил давнюю встречу
Ехал тогда Бекетов в Астрахань из Саратова с графом Владимиром Орловым. Под Саратовом у графа имение, и он часто заезжал в Астрахань погостить у губернатора Бекетова. В июньскую жарынь тягостным показался им путь. Да и от дорогого вина разморило. Сбросили они камзолы, отороченные золотыми галунами, поснимали шелковистые парики.
Вскоре подул ветерок, и граф оживился. Стал с интересом оглядывать окрестности. Вдруг брови графа изумленно поползли вверх, а в глазах, устремленных в небо, появилось выражение удивления и растерянности. Посмотрел ввысь Бекетов и тоже опешил. Среди белых легких облаков колыхался желтый квадрат. На квадрате вздыбился конь. И настоящий конский хвост, прикрепленный к квадрату, трепетал в воздухе.
«Да это же змей!»понял губернатор. Воздушный змей, сделанный умелой, искусной рукой. И кто бы мог сделать так в этом захолустье?
За купой пыльных ветел показались камышовые крыши, ветловые стропила недостроенных домишек, сторожевая вышка. Копановка.
Завернем в станицу, посмотрим, кто сего чудного змея соорудил, да заодно и молочка изопьем из погребца, предложил Никита Афанасьевич.
Орлов согласно кивнул.
Свернули в первую улицу, выехали на площадь. Мальчишки, бывшие на площади, разбежались. Змей желтым пятном опустился за дальним лесом. Не спеша стали собираться жители. Подходили, молча снимали шапки и кланялись. И это общее молчание смутило губернатора. Он обратился к собравшимся:
Казаки, не скажете ли, кто здесь чудного змея сделал, того, что за лес упал?
Казаки молчали, видно полагая, что за это может быть наказание.
Чего молчите? Обиды вам не будет! крикнул форейтор.
Змея мой сын смастерил, смущенно ответил коренастый рыжебородый казак. Он так изловчился их раскрашивать, что даже взрослые диву даются.
А где же сам чудодей? спросил губернатор.
Чудодея выдернули из толпы, как редиску из грядки. Был он худ. Рыжие кудрявые волосы и смуглое лицо. Широкие вразлет брови и маленькие припухлые губы. Растерянно хлопали черные смышленые глаза.
На́, возьми. Губернатор протянул мальчику коробку в золоченой бумаге. Там лежали ароматные пастилки.
Мальчик попятился, стараясь затеряться в толпе.
Возьми, возьми шептали форейторы.
Да вели, чтоб взял, чего упрямится, обратился к отцу граф Орлов.
Рыжебородый казак насупил брови и сказал угрюмо:
За что моему сыну такая честь? Давать, так всем. И он кивнул на станичных ребятишек.
Бекетов побледнел, золоченый коробок дрогнул в его руках, и он возвысил голос:
Как говоришь, казак! Разве не видишьперед тобой губернатор, а рядомего сиятельство.
Много на Руси господ, каждого не упомнишь.
Горд ты, братец, и неучтив очень.
Что ж нам учтивыми быть? Живем хуже некуда. Все наше добро на растрюк пошло. Когда на казакованье переселяли, много сулили. А теперь, почитай, пять месяцев жалованья нет. А тут, окромя обязательной эстафетной гоньбы, надобно снаряжать конвой и иметь разъезды в степи к отвращению воровских набегов
Где атаман станишный? уже грозно спросил Бекетов.
Атаман разъезды проверять уехал, я за атамана, все так же спокойно ответил рыжебородый.
Лицо губернатора передернуло. Он только скрипнул зубами. Взять бы смутьяна, да в охране всего четыре драгуна, а казаков десятка три, и все при оружии. У кого пистоли, у кого сабли.
Смотрите же у меня только и прошипел Бекетов.
Возок дернулся. Лошади понеслись вскачь. Губернатор приговорил Григория Касьянова, яко первого возмутителя, всего зла зачинщика, в силу статей воинского артикула, к жестокому наказанию. Велено было, на страх другим, нещадно стегать его на астраханском базаре, а затем на станичной площади. После заклепать в железа и послать на канальную работу. Остальных копановских казаков приказано было отправить в Кизляр на вновь заводимые плантации.
Жену и десятилетнего сына Касьянова губернатор взял к себе в имение, в дворовую работу
Но Григорий не утоп. Падая в воду, целил глазом на смолистое днище завозни. В плоскодонной завозне возили кирпич и лес для крепления берегов. Рассохлось судно, и вытащили его на берег, осмолили. Вода прибыла, и оказался нос перевернутой завозни в воде. Видел Касьянов, как не раз, купаясь, подныривали туда городские мальчишки. Тогда и решил осуществить давний замысел.
Самой тяжкой работой астраханские острожники считали канальную. Многие годы роют этот канал, и конца работе не видно. Будучи в Астрахани, император Петр I указал строить адмиралтейство ближе к порту, и кругом соорудить палисад со рвом и валом, и ворота сделать к Волге, и служителям адмиралтейским строиться там же
Забили сваи порта, возвели адмиралтейство, построили казармы, но отошла Волга в сторону, песчаную косу намела у причала. Адмиралтейство совсем на сухом месте осталось. Тогда решили астраханские власти прорыть к адмиралтейству канал и вести его далее на соединение с рекой Кутумом. Рядом с адмиралтействомцерковь во имя апостолов Петра и Павла. Прямо против Мочаговских ворот Белого города высился окруженный частоколом деревянный острог. На работу колодников водили мимо церкви. С недоброй ухмылкой они говорили: «Петру и Павлу помолимся, офицеру поклонимся, железа и разломятся» Однако редко побег удавался. Пойманных засекали насмерть. Да и жизнь колодничья не лучше. В вязкой болотной хляби забивать сваи, копать зыбучий мокрый песок, бросая его на трехаршинную высоту, протаскивать по мелководью тяжелогруженые барки и завознитакой удел выдерживал не каждый. И нет возможности стряхнуть с потного лица налипших комаров и мошек, нет времени прихлопнуть присосавшегося к шее овода. За малейшую остановкухлесткий ожог калмыцкой плетью вдоль спины. Или удар в пах кованым офицерским штиблетом.
Отводили душу вечером, в острожной вонючей клети, когда солдаты, замкнув засовы, играли в зернь. Судьба свела Григория с людьми такого закала, для которых не было другого дела, как жить на воле, бродить без паспорта, перебиваться временной работой, при случае ходить на разбой, а уж когда попадалисьсидеть на цепи.