Гай снова заговорил:
Моя мать плакала, и ты знаешь, что она скрывала это, чтобы никто не видел. Почему мой отец сказал ей лишь: «Имей терпение, возьми себя в руки» ? И почему никто не захотел со мной говорить, словно я ничего не могу понять?
Даже в обычном разговоре, выражая свои чувства, мальчик соблюдал синтаксис и правильно употреблял время и наклонение каждого глагола. Он поднял голову с шапкой каштановых волос, чуть вьющихся на лбу.
Никто не узнает, что мы об этом говорили,пообещал он и стал ждать ответа.
Трибун вздохнул, как с ним бывало за мгновение до атаки, и сказал:
Ты уезжаешь в Рим. И теперь я должен поведать одну историю, которую до сих пор мне не разрешали тебе рассказывать. Ты знаешь, что Юлия, единственная дочь божественного Августа, мать твоей матери, имела от Марка Агриппы, великого флотоводца, ещё и трёх сыновей.
Знаю, ты сам мне это сказал,ответил Гай, расправив плечи; он здорово вырос за последние недели.Другие никогда не хотят говорить со мной об этом.
Двое старших были сильные, мужественные, и мы все возлагали на них большие надежды,прямо заявил трибун.Но их обоих послали в очень отдалённые от Рима провинции. И вместо обоих в Рим вернулся только прах.
Кто решил отправить их так далеко, одного за другим?спросил Гай со спокойствием взрослого мужчины.
Силий умолчал, что Ливия, Новерка, уже подчинила своей воле престарелого Августа. «Nam senem Augustum devinxerat adeo,напишет об этом Корнелий Тацит с презрением историка и сделает вывод:Novercae dolus abstulit»«Их убило коварство Новерки».
Луция послали в легионы в Тарраконской Испании. Он едва доехал до устья Роданатам его поджидали, чтобы умертвить. Говорят о какой-то странной болезни, которую никто не смог объяснить.
Скажи мне, сколько ему было лет?прервал трибуна Гай.
Чуть не хватало до девятнадцати. Вскоре после этого другого братаего звали, как тебя, Гайпослали в охваченную восстанием Армению. Там он попал в засаду, его ранили. Никто не мог к нему прорваться. Он, конечно, понимал, что его хотят убить, поскольку написал Августу, что хотел бы бросить всё и удалиться в какой-нибудь город в Сирии. Возможно, он надеялся на жалость Новерки. Но письмо пришло уже после его смерти. Ему было тогда двадцать три года. На его похоронах всё население Рима и все солдаты легионов кричали о злодейском убийстве, кричали, что Новерка убрала первое и второе препятствия на пути к императорской власти для своего сына Тиберия. И они говорили правду: через три месяца Август усыновил Тиберия, распахнув для него двери к власти.
Гай никак это не прокомментировал, только спросил:
А моя мать?
Она в те дни была ещё девочкой. У неё оставался третий брат, последний мужской представитель рода Августа, но ему ещё не исполнилось и шестнадцати лет. К тому же его упрекали во вспыльчивости, агрессивности, чванстве своей силой. И Новерке удалось сослать его на остров Планазию, как угрозу действующей власти. А он мог бы стать прекрасным военным.
Где этоПланазия?спросил Гай.
Это маленький островок в Тирренском море.
Залевк и про это мне не сказал,пробормотал Гай.
Не вини его. Он не мог сказать большего, он же раб. А я могу и должен сказать тебе кое-что ещё. Пока Август доживал свои последние дни, один человек, бывший проконсулом в Азии, Фабий из рода Максимов, железный человек, нашёл в себе мужество раскрыть эту преступную интригу. И вот Август вырвался из-под контроля Новерки и вместе с Фабием высадился на Планазии, где томился в заключении бедный юноша. Он был красив и силён, и старый Август подумал при встрече, что тому двадцать лет. Юноша был в отчаянии от этого несправедливого заточения.
Как говорят историки, дед и внук обнялись и вместе погоревали (хотя непонятно, о чём так единодушно могли горевать автор этого наказания и его жертва).
Силий продолжал:
Даже Фабий, повидавший не знаю сколько войн, был тронут и поделился своими чувствами с женой. Но жена его дружила с Новеркой и, попав под влияние её чар, не смогла удержать язык за зубами. Через два дня на Фабия напали в глухом переулке и убили. Мне говорили, что удар был нанесён опытной рукойодин из тех ударов, которым я учил тебя. Мне известно, что у жаркого погребального костра вдова пришла в отчаяние и кричала, что это она его убила, рассказав о том, о чём следовало молчать. Ты должен знать также, что Фабий был большим другом твоего отца. И что за него никто не отомстил.
Гай молчал. Идея неотмщённого убийства впервые вошла в его жизнь. И он холодно спросил, словно вёл следствие:
А что Август?
Трибуна Гая Силия смутила твёрдость этого вопроса.
Он был уже болен. И бедный юноша остался на Планазии.
Живой,заметил Гай.
Да, живой. Но он был последним законным соперником Тиберия. И Тиберий, как только получил власть, послал одного центуриона убить его. На юношу предательски напали, он защищался, но против него одного было трое мужчин.
Эта кровавая сцена запала Гаю в душу. И Силий не узнал, сколько ночных снов подростка будут прерываться тревожной дрожью.
Когда известие о его смерти пришло сюда, твою мать никто не видел три дня,сказал трибун.
Я не помню...пробормотал Гай.
Ты был маленький.
Это первое преступление нового императора («primum facinus novi principatus»,напишет Тацит с отвращением) показало его ледяную жестокость и необычайную скрытность, которые будут держать в страхе весь Рим.
Но когда центурион доложил Тиберию, что задание выполнено, и, чтобы набить себе цену, сказал, что убить юношу было непросто, Тиберий на глазах у шестисот сенаторов заявил, что не давал никакого приказа. Возможно, сказал он, это был тайный приказ Августа, который тот отдал перед смертью. Тиберий изобразил возмущение и приказал поскорее предать центуриона суду. Говоря так, он держал в руке маленький кинжал, символ власти над жизнью и смертью, и поигрывал им. Мы здесь, узнав, что власть попала в руки Тиберию, хотели пойти на Рим. Но и тогда нас удержал твой отец.
Гай молчал.
Помни,прервал молчание трибун,что кровь тех юношей бежит и в твоих жилах. Пока что.
Понял,сказал Гай со спокойствием, которое Гаю Силию из-за малых лет собеседника показалось ужасающе неестественным, так что он пожалел о сказанном.
Но тут беседа закончилась, так как Гай повернулся к конюшням и сказал трибуну совсем другим голосом:
Рекомендую тебе моего Инцитата. Не знаю, почему отец не разрешает взять его в Рим.
Любимый Инцитат, видимо, понимал, что его юный наездник расстаётся с ним, и тоже испытывал глубокую печаль, следя за мальчиком влажным взором.
У Инцитата лёгкие копыта и сухожилия,сказал Силий.Долгое путешествие не для него. Ты бы это заметил по прибытии. Это прекрасный конь для парадов, и здесь он будет шествовать во главе других.
Я приду попрощаться с ним завтра перед отъездом.
Не возвращайся,посоветовал Силий.Пусть начнёт забывать тебя.
Животные не забывают. Напиши мне, пожалуйста.
Трибун Силий пообещал. Оба не могли вообразить, при каких страшных обстоятельствах встретятся в Риме.
Когда Гай направился к преторию, Силий внезапно чисто инстинктивно предостерёг его, словно на войне, в засаде:
Завтра ты отправляешься в Рим. Но ты должен научиться быть осторожным, детёныш льва.
IIПРОВИНЦИЯ АЗИЯ.ПРОВИНЦИЯ ЕГИПЕТ
РИМ
И вот уже там, за лесами и горами, был Рим, которого Гай никогда не видел. Раньше его молодому уму, возбуждённому заклинаниями грека-учителя, представлялось, как после долгого путешествия по холмам и долинам впереди, словно белое облако, появится мраморный город, широко раскинувшийся на семи холмах на берегу светлой реки. Но потом его таинственное семействоо котором он практически ничего не зналпревратилось в клубок призраков, а Рим стал озером тревоги, над которым, как грозовое небо, нависала имперская мощь.
На каждой остановке стихийно собравшиеся массы народа громко приветствовали его отца Германикадукса, несправедливо смещённого Тиберием.
Козни Новерки...ворчали некоторые.