Ночами, когда бессонница и подагра не давали турецкому вице-адмиралу Осману-паше уснуть, перед ним вставала тень Нахимова. Она принимала гигантские очертания, как в сказке. Но Осман-паша сорок два года провел на море; он с ног до головы обкурен пороховым дымом; он даже в Англию плавал, когда там появились винтовые пароходы. Ему ли пугаться теней и верить сказкам!
В море бушуют теперь осенние бури, а на Синопском рейде тихо. Это едва ли не лучший, не самый безопасный рейд на всем побережье Анатолии. Здесь можно бы отстояться, привести в порядок потрепанные бурями суда Отсюда не так уж трудно будет переправить на Кавказ штуцера и порох Если бы Нахимов не был так близко, то не худо было бы и перезимовать в Синопе
Опять эта тень Нахимова! Что Нахимов, думает Осман-паша. У Нахимовакорабли, и у Османа-пашикорабли. Но у Османа-паши больше кораблей. Да у Османа-паши за спиной еще и береговые батареи, а у русского адмиралаодин лишь зыбкий и неверный морской простор, пучина морская. Нет, не отважится Нахимов напасть на Синоп. Вот и Мушавер-паша говорит, что вернется Нахимов в Севастополь ни с чем.
Все стены в каюте турецкого адмирала обиты венецианской парчой, и пахнет в каюте сандаловым деревом и розовым маслом. Все источает здесь сладкий, приторный аромат: лисья шуба адмирала в стенной нише; его парадный мундир с турецкими орденами, с английскими и французскими медалями; закругленная седая борода и черные расчесанные и разглаженные усы.
Старик только что вернулся с обхода кораблей. Теперь у себя в каюте он греет руки над медной жаровней. Потом тянется с низенького дивана к туалетному столику, где торопливо тикают карманные часы. Не открывая крышки, адмирал нажимает стерженек на часах, и «динь-динь-динь-динь» разлетается по каюте: двенадцать слабых ударов, точно там, в часах, серебряный молоточек бьет о золотую наковаленку. Осман-паша вздыхает: часы этиподарок Махмуда Второго, покойного султана.
Но уже полдень! Сейчас должен явиться вызванный на адмиральский корабль командир двадцатипушечного парохода «Таиф» Мушавер-паша, рыжий буйвол, как зовут его на турецкой эскадре. И верно: буйвол, вот он, уже топочет по лестнице и вваливается к адмиралу не спросясь.
Мушавер-паша совсем не похож на турка. Второму султану служит Мушавер-паша, и двадцать пять лет носит он, поверх рыжей щетины на голове, турецкую феску. И все же буйволоподобный британец Адольфус Слэйд не стал за эти годы подлинно Мушавером-пашой. Его можно выкупать в розовой воде, а от него все равно будет разить портером, английским табаком, портовой таверной.
На полу в каюте, на ковре, развернута английская карта Черного моря, и Осман-паша водит по ней тростью. Легко шуршит бамбук по гладкой бумаге, и тих голос адмирала:
Черное море Осман-паша провел тростью зигзаг по поверхности карты и продолжал все так же тихо:В Черном море, близ турецких берегов, русские корабли. Русские корабли повторил он, вычертив на карте той же тростью полосу арабесок. Куда они идут, корабли неверных, и в какую сторону повернет их аллах?
Адольфус Слэйд молчит, плотно сомкнув губы и выкатив белесые глаза. Потом надвигается на адмирала
Хов-хов! явственно раздается в каюте. Голос у Слэйда громкий и сиплый. Слэйд не говорит, а лает. Что? кричит он. Русские?..
И он хохочет, сорвав с головы феску:
Хов-хов-хов-хов!.. Русские Ноябрь месяц!.. Теперь, в месяц ветров, подойти к Синопу, под береговые батареи
И Слэйд, запрокинув голову, снова разражается дробным, сиплым, затяжным лаем:
Хов-хов-хов-хов!.. Нахимов Бежит теперь Нахимов во весь опор домой, в Севастополь. Бежит и оглядывается, не дымит ли «Таиф» позади. Смотрит Нахимов в трубу, не гонится ли за ним Мушавер-паша. Хов-хов!
Медно-рыжие волосы на голове у Слэйда встают дыбом. Стйснув зубы, Слэйд рычит:
А Дондас, вице-адмирал Дондас? Где теперь Джеймс-Уитли Динс-Дондас?
Осману-паше хорошо известно, что командующий английским флотом вице-адмирал Дондас стоит со своей эскадрой на Босфоре. Он, конечно, не замедлит, этот Дондас, ринуться из Босфора в Черное море на выручку Синопа. Но, выручив Синоп, уйдет ли он из Синопа?
А Мушавер-паша Адольфус Слэйд, вскинув измятую феску обратно к себе на макушку, шагает по адмиральской каюте из угла в угол. Он сдвинул с места туалетный столик, чуть не опрокинул раскаленную жаровню Осман-паша морщится: уж всегда от этого рыжего буйвола столько беспорядка! Но буйвол, небрежно кивнув адмиралу, вываливается из каюты, оставляя в ней свой запах.
И снова тихо.
Тихо в адмиральской каюте на «Айны-аллахе», тихо на Синопском рейде и в самом Синопе тихо. Это там, в Стамбуле, шум и гам огромного человеческого базара. Совсем не стало покоя правоверным мусульманам с тех пор, как англичане и французы заполонили Стамбул. Все в Стамбуле пляшут под дудку этих чужестранцев. Сам повелитель правоверных султан Абдул-Меджид шагу не ступит, не переговорив с английским послом Стрэдфордом Рэдклифом. Но от Стамбула до Синопадо четырехсот морских миль. Не доходит сюда грохот житейских бурь, в это сонное царство.
В Синопе, позади деревянных домов с черепичными кровлями, сады, где растут гранаты, и оливки, и миндаль. Над верхушками вековых кипарисов во дворе главной мечети еле бродит слабый ветер. И журчит, журчит день и ночь фонтан под навесом на тонких точеных столбах. И здесь же, у фонтана, Ибрагим-ибн-Джамиль, выживший из ума старик, торгует амулетами против лихорадки и от блох.
Воркуют голуби Сколько их во дворе главной мечети в Синопе! Белые, словно из фарфора, и рыжие, цвета глины; сизые, чернокрылые, рябые Среди расхаживавших вперевалку простых сизяков сановито выступала пара козырных с хохолками и несколько трубачейхвост колесом. Здесь попадались пары с глазами сургучного цвета, как у петуха; у других глаз был серебристо-белый; у третьих под тонкою бровью черным-черно. Все они подбирали с земли крошки и зерна, с громким плеском перелетая с места на место и утоляя жажду водой из бассейна.
«Урр-урр!»затрубил вдруг какой-то зобастый воркун, усевшись Ибрагиму-ибн-Джамилю на плечо.
Старик согнал шалуна и замахнулся ремнем на остальных.
И тогда начался взлет. За стаей стая. Козырные стали трястись в воздухе, как лоскуты белого пламени. Широкохвостые турмана закувыркались на летуодни через голову, другие через крыло. Была еще пара египетских; но те сразу шарахнулись к крепости и, опустившись там на каменный выступ, залились хохотом. В Синопе, откуда ни взглянешь, отовсюду между кипарисами и промеж платанов видны крепостные стены, усаженные множеством четырехугольных башен. И десятки пушек нацелились с береговых батарей прямо на выход с рейда в открытое море
Ранним утром 18 ноября, когда совсем рассвело, Абдул-Али, ламповщик судовой верфи в Синопе, полез, как всегда, на воротную каланчу гасить лампы и протирать стекла. Не успел он, однако, приняться за дело, как заметил с вышки своей далеко на горизонте как бы игрушечную флотилию из синих кораблиководин, два, три Абдул-Али сразу бросил считать, дернул себя за бороду и, оставив лампы гореть на каланче среди бела дня, ринулся вниз с воплями и причитаниями:
Вай, вай горе правоверным мусульмане, к оружию алла, алла Магомет пророк
Ошеломляющая весть мгновенно разнеслась по всем закоулкам Синопа. Ремесленники бросали работу. Торговцы запирали лавки. Один только продавец амулетов оставался на месте, предлагая всем желающим новые амулетыот пули, от сабли, от огня и от ночного испуга.
Осман-паша уже тоже знал, что на горизонте появилась русская эскадра. Не отрываясь смотрел старый турок через подзорную трубу в неприветливую морскую даль. Он тоже считалсчитал по флагам. Им словно не терпелосьтак дрожали они на мачтах русских кораблей, и вытягивались, и рвались под свежим ветром вперед. Когда сосчитал их Осман-паша, то сдвинул феску на затылок, потом разгладил усы и бороду и дал своим кораблям команду строиться в боевой порядок.
И вдруг точно полные корзины помидоров рассыпал кто-то сразу по всем палубам турецких фрегатов. Всюду замелькали красные фески на турецких матросах: подле якорей, у руля, по веревочным лестницам, по мачтам и реям Люди в фесках кричали, барахтались по захламленным палубам, закрепляли паруса, поднимали якорь. И люди в фесках подпрыгивали, когда по голым икрам хлестала дубинка боцмана, которая не разбирала правого и виноватого.