Никиту мучила дальнейшая судьба Позгалёва. Сколько ни пробовал наводить справки через штаб флота, результат выходил нулевойдокументов об увольнении нет, но и в списках не числится, пропал человек. В Хосте его, кажется, отправили в госпиталь, а дальше? Быть может, Майков что-то знает? Подзуживало спросить и о стукачестве Олег Иваныча, точнее, помочь ему нечаянно проговориться. Хотя к чему ворошить? Жалко было невзначай смутить старика в ответ на его радушие и чай с баранками.
Зачем задраили? Да в шутку, кажется, не помню уже. Решили, наверное, подшутить со спящим. Да, кажется, так и было. А замкивозьми и заклинь.
Растёбин даже улыбнулся такой версии, вспомнив, что и Позгалёв ведь с ним не раз на грани шутил, поэтому вряд ли бы осудил за столь безобидное враньётеперь счёт равный, квиты.
Так вы не знаете эту эпопею? удивился Майков уже в ответ на Никитин вопрос. И тут же, попеняв себе, добавил:Ах, да, вы ж вроде раньше отбыли, трухлявая моя память, хлопнул себя по лбу и поведал госпитальную часть истории про оглушенного кислородом капитана.
Сначала его положили на вентиляцию. Оклемался быстро, мужик-то крепкий, где-то через день своими ходил. Перевели в общую терапию, но там мест не нашлось, и капитана оставили в коридоре, рядом с телевизором. А что такое телевизор в те дни? С утра до вечераэйфория, победные речи, указы, воззвания, новая, мать их, Рассея. Все на ушахбудто у бразильцев выиграли. Кто-то с радости добыл триколор, давай носиться по отделению, размахивать в этой свистопляске. Покоя, ясноноль, гудёж такой по мозгам. Но тут сыграло даже не это, думаю. Поганят на ваших глазах, ваши, я так понимаю, убеждения, идеалы Как не высказаться? В общем, терпел-терпел человек, ну и сорвалсяпоступиться не мог. Для начала разогнал шоблу, реквизировал триколор, замотал в него ящик, и всю эту революциюс третьего этажа, точнёхонько на уазик начгоспиталя. Высказался, удовлетворенно хихикнул Майков, хрустнув баранкой. Подался к Никите.
Знаете, если б тогда, в те дни, кой у кого руки не дрожали не побоялись бы, вот как Позгалёв Эх, да что теперь
Всем госпиталем его ловить, он зазабор. В городе подключилась милиция, дали ориентировкутак и так, пособник ГКЧП, недобиток, особо опасен, готовит захваты вокзал, телефон, телеграф И точновидели его, босого, сначала на вокзале, потом у почтамта, на Бытхе видели Потеряли след где-то в районе Мацестыв горы ушёл, говорят, на Ахун. Такая вот эпопея. Да по мне, хоть бы и что-нибудь захватил! Олег Иваныч сунул баранку в чай, вздохнул, эх, одна надежда на нынешних. Вон гимн вернули. Может, будет с них толк, как считаете? Ведь такую страну ни за понюх
Никита, порядочно ошарашенный, переваривал историю. Представить Позгалёва отчаянно мечущимся по Сочи Нет, как-то нелепо и горько. Вдвойне оттого, что и Никита, выходит, к этому приложил руку. Ладно, дело прошлое, чего уж теперь
Он обескураженно потёр нос, на вопрос Олег Ивановича о «толковости нынешних» ответить забыл. Только подумал, мысленно удивившись: поразительно, как у старика белое вывернулось чёрным. Да и сам он когда-то придерживался, кажется, немного других взглядов. Наблюдая сейчас Майкова, Никита подумал, что через рентгенолога приоткрылось нечаянно нынешнее время, обнажило крохотный лоскуток себя. Посмотришькругом абсурд, перевёртыши, ходьба по кругу; а может, время только так и умеет двигаться впередвыворачиваясь наружу прошлым как плывущая медуза?
Разговор постепенно, как и следовало разговору между давними случайными знакомыми, начал выдыхаться. Никите захотелось уйти прямо сейчасбог с ним, со снимком, сделаю потом, но он вдруг вспомнил, что сидит полуголыйгусиная уже кожа: не удастся слинять по-быстрому.
Так вам, значит, флюшку? Майков оглядел его покрывшийся пупырышками торс.
В смысле?
Флюорографию грудной клетки
Вроде её.
Пойдемте-ка. Я хоть и пенсионер уже никудышный, но вам по старой дружбе забабахаю такую флюшку! Да хоть цветную! В рамкуи на стену!
Вышли из проявочной. Сестричка освободила место у пульта. Майков встал за аппаратом, как шкипер за штурвалом.
Тряхнём стариной!
Церемонным жестом указал Никите на ящик.
Прошу! Щас-щас, просветим вас!
Растёбин шагнул внутрь, дверца с лязгом задвинулась. Стало темно, повеяло чем-то химическим. Горло сжала легкая тошнота: кроме майковских бубликовс утра ничего.
Прижаться грудью! Подбородок на полочку! Расправить плечи!
« Расправить плечи», вспомнилось ему вдруг. В ту последнюю ночь в Хосте, кажется, именно это себе обещал. Подрезать тесёмки, лямки, жгуты, упряжки Нормальная, сбыточная Сам себе- хозяин Двенадцать летДа-а уж
Щелкнуло что-то. Мерно, как кинопроектор зажужжало.
Перед глазами возникла бухта Тихая. Зелёные взгорья. Врезающийся в синеву воды мыс Видный, оперённый парусниками. Ян в фиолетовых трусах стоит на вершине Ахуна, машет ему лапой: «Давай, сюда! Высота-глубиначто надо!» Следомулыбающееся лицо каптри уже под тёмной водой стальной тени. Он что-то говорит, и Никита по губам читает: «Перед сном еще раз вспомни август. У августа римский профиль, а у менятак первый бой, второй раунд. Вспомни Хосту. Хоста всё-таки от слова cost».
Сон и не было ничегони Хосты, ни Яна, ни Североморска. Ещё там, у Баренцева моря, усадили на сеанс, и он до сих пор смотрит чужими глазами странное о себе кино. Проектор стрекочет, а встать, выйти из заланикак. И на экране скользят новые кадрытень крышки съедает уже не позгалёвскоеего, Никитино, лицо. Справедливости ради: где бы я сейчас был, подумал Никита, если бы совсем плюнул на себя, даже и на такого, не совсем настоящего? Сейчас ты в ящике. А кто не в ящике? У каждого свой ящик обстоятельств. Телои то ящик. Ведь всё-таки пробовал, колупался в меру сил. Так уж и не пытался? Что-то ведь получилось. Не самый худший вариант. Получилось-то получилось. Что сбылось?Чего он там возится? Быстрей уже делай свою флюху!
Аппарат застрекотал тише. Белый флигелёк утонул в листве, горы отдалились, исчезли парусники. Остался лишь пустынный простор воды и быстро гаснущее небо. Опять химический запах, темнота и обрывки голосов, рой голосов, среди которыхего, растерянный, за что-то цепляющийся: «А может, прав был тогда дуралей Мурз? Прямо как тот умник-философ сказал. Как же Мурз тогда сказал Вот: ерунда эта ваша Хвойная. Завтра напишут на банке консервов, и будете молиться. Нет её. Абстракция. Есть только разные люди, в разных обстоятельствах Всё относительно. Даже то, что сейчас мне так тошно. Умник верно подметилпроламывая стену, попадаешь всего лишь в соседнюю камеру. Главноестепень внутренней сво».
Не дышать!