Еще разспасибо! и опять слишком уж на повышенных.
Горячечно-влажный блеск карих глаз
Та девушка, пролетом ниже, в день приезда Ведь это, кажется, она
Галька шептала под лёгкими шажками. Никита раздумывал: обернуться, нет? Решился. Девушка пятилась лицом к нему, довольно сияя, словно убедилась в который разеё магнит и не такие шеи сворачивал. Кивнула в сторону лежаков, и опять чуть ли не криком:
Тоже раз заснула у воды, а море возьми и стащи вещички! Койки не хватило? Ты вроде из 22-го?!
Ага уже уходишь?
Что?!
Хотел узнать: уже наверх?
Не слышу, сунула пальчик в ухо, пошерудила.
Понятноводы набрала.
Я говорюуже наверх?
Палит вон как. Плохое уже солнце.
Подсушила рукой влажную солому волос. Вновь попятилась, теперь уже всерьёз занятая ухом, через шаг одноного пританцовывая, прокачивая его ладошкой.
Сжариться можно. Тоже пойду, кивнул на лестницу Никита.
Улыбнулась. Дотянув его до ступенек, показала спину, словно бросила верёвочку: теперь самесли, конечно, хочешь. Начала подниматься, ритмично покачивая попкой под голубенькой юбочкой. Он шёл немного позади, изводясь вопросами: не слишком ли откровенно увязался? Да, приветливая девушка, вежливая, поблагодарила за помощь, что он себе напридумывал? В туфлях кусался песок: откуда он тут? И Никита, не зная, чем заполнить безмолвное восхождение, приступил к безыскуснейшим уловкам:
Чёрт, откуда здесь песок-то, кругом же галька?
Пожав плечами, блондинка шутливо хмыкнула:
С Крыма намело.
Ну вот, уже смеется. В пору притормозить, но его вопросы неостановимо множились.
И как ты тогда без одежды?
Купальник.
Черт, в самом деле.
Это был обычный пляж. Что подумал?
Подумал, в купальнике далеко не уйдёшь.
Сразу ясноне местный. Летомнормально. Платья жалко.
Наконец-то вижу настоящую сочинку.
Хостинку.
Ну, извини. Тут есть и необычные пляжи?
Где их нет? Интересуешься?
Не то, чтобы
Ага, просто хочешь завязать беседу, ехидно улыбнулась.
Точно. Работаешь в «Звезде»?
Мама работает. Я помогаю. Каждое лето тут.
Десятый класс?
Спасибо. Краснодарский универ.
Опять мои извинения. И чем маме помогаешь?
Из мятого-грязного делаем вам гладкое-чистое.
У вас здорово получается.
У вас тоже, хохотнула.
И сновапрошу прощения.
Девушка рассмеялась.
Шли, и краем глаза он видел, как налитые груди толкались в лифе купальника. Рядом с Никитиным животом летала шаровая молния. Достигли верхней террасы. Девушка вдруг направилась к лавочке, укрывшейся в тени беседки, поросшей отцветающим олеандром. Присела, бросила на покрывало из ржавых лепестков резиновые шлёпки. Примостив правую ножку на колено, принялась что-то сосредоточенно рассматривать в излучине стопы. Тут только он понялвсё это время шла босиком.
Без шлёпок, по этой сковороде?
Я привычная. Если б еще не ракушечник. Кажется, полоснулась у волнореза.
Сильно?
Терпимо.
Сорвала олеандровый цветок, послюнявила, приложила к лиловому порезу.
А он не ядовитый? осторожно спросил Никита.
Как и всякое лекарство.
Демонстративно взяла бутончик в губы. Подержала во рту, выплюнула на землю. Глянула на Растёбина, бегло проговорив:
Не ядовитый. Только листья.
Помочь?
Мотнула головой.
Кстати, яНикита.
Никогда, Никита не спите на пляже. Особенно в солнцепек. Я Даша.
Обещаю, Даша.
В 22-м тем летом тоже моряки жили. Здесь все квасят, но чтоб так Не, эти хоть на пляж вылезают, а те чудики так и уехали сине-зелёными. Мо-ря-ки растянула дразняще.
За тех не знаю, сейчасподводники, уточнил Никита компетентно.
Ну, в смысле, да. Те тоже былирадики.
Кто?
Радики. Один как-то прямо в коридоре заснул поддал, видимо, крепко, в коридорес ног, и ну зубами скрипеть. Народ аж повылезал, перепугалисьдавай врача. Тут уборщица, баба Катя наша, юмористка: обычное дело, говорит, это у них радиация щелкаетрадики.
Смешно.
Малость того, после лодок-то. Как дорвались. Не, те, сине-зелёные, иногда таскали нам пионы с Хосты, охапками. Так-то хорошие. И лысые через одного. Этот ваш, здоровый который, вроде молодой, а уже плешка. На лодках правда облучение?
Я не подводник, даже не моряк.
А кто же?
Переводчик.
Всегда было интересно, что там в этих песенках. Шпрехаешь или английский?
Английский, французский, немецкий.
Не слабо. Хотя французский, если честно, мне не очень. Слащавый чересчур.
Никита усмехнулсяс ней трудно было не согласиться.
Идти надо, влезла в шлёпки, встала, потянулась беззастенчиво, будто они знакомы давным-давно или того лучшебрат с сестрой: смысл стесняться или производить впечатление. Гибкая, дикая, смуглая, белобрысая с узким лицом, обжигающим взглядом.
Ну всё, полетела, пока, бросила отчуждённой скороговоркой, словно скомкала нечаянно-небрежно их знакомство. Выпорхнула из шатра под солнечный душ, скользнула вдоль стены беседки олеандровым призраком.
Раскатал губу, подумал Никита, гиблое дело рыпаться, когда такая красота. Могла бы обойтись и без благотворительного флирта, понятно жптичка особая.
Сел на лавку. Здесь, в тени, она, казалось, ещё хранила утреннюю прохладу и Дашин морской запах. Сорвал цветок, тоже послюнявил, сунул под рубаху слева. Увы, помогает только при мелких резаных ранах. В беседку заглянула кошка с перегретым от зноя, одуревшим видом. Растеклась перед ним истаявшей меховой лужицей. С вялой укоризной глянула: кто ж придумал такую жару, не ты ли? Вот превращусь тут в дурнопахнущий коврик, облепленный мухами, будет на твоей совести.
Никита вытряхнул песок из туфель, обулся, встал и побрел в номер.
В коридорах царило предобеденное оживление. Сбросив шорты и треники, служивые стекались в столовую, колыхая воздух подобающей длины свободными брюками. Дверь 22-го угадывалась издалека. Следуя мимо, соседи с брезгливой деликатностью жались к противоположной стеночке, подальше от изумрудно горевших именных склянок: «К-н Позгалёв. Утренняя моча. 1-я порция», «М-н Мурзянов. Утренняя моча. 1-я порция». Обычно сестрички помещали банки на тумбу в прихожей. Если доступа в номер не было, как сегодня, тара мстительно выставлялась под дверь, на всеобщее обозрение.
Доят без выходных, говорил Ян. Анализы, сдаётся мне, одно название. Соображают же, с нас можно гнать первоклассную брагу!
Частенько, оформив склянки, друзья выставляли их там же, где находилина шири ковровой дорожки. И Лебедеву это жутко не нравилось.
Сейчас стекло сверкало порожнее, значит, ещё не вылезали, рассудил Никита.
У дверей он замер, прислушался.
Какая же она у тебя сладкая
Хи-хи-хи.
Постучал.
Ян, ты скоро?
Вот же ты быстрый олень, мы половины дел не переделали, проворчал каптри, и следомприглушенный девичий смех. Слушай, штабной, будь человеком, сходи на обед, а? Возьми Мурза, окунитесь. В конце-то концов, у меня может быть личная жизнь в этом пионерлагере?!
Из-за двери вновь послышался высеченный капитанской ворчливой хрипотцой игристый женский смех.
Затылок нылласковое утреннее солнышко; ломило мышцы и клонило в сон. Никиту взяла злость. Замахнулся кулаком. Ударил не сильнов стену рядом с дверным косяком.
В следующий раз предупреждай, буду захватывать мыльно-тульные. В каком Алик номере?
Спасибо, штабной. Обещаюкогда тебе приспичит, за мной с апартаментами не заржавеет. Над нами, прямо над нами. Кажись, 33-й.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Астрал
Этажом выше движения не наблюдалось. И ковровая дорожка здесь была как будто алей и толщепод ногами настоящий плывун. Номер 33. Растёбин постучал.
Дверь, скрипнув, сама подалась. Навстречу, щемя пухлым пальцем рот, выкатился усатый гном: седые кудри, улыбчивые морщинки в уголках маленьких ясных глаз.
Только прошутссс, Майков Олег Иваныч, гном протянул ладошку.
Никита вошел, пожал руку, тоже представился. Спросил Алика.