Хоть этот остров и похож на пятнадцать квадратных километров сплошного покоя и безделья, он все же так мал и уединен, что от каждого, кто решает на нем поселиться, не имея в здешних краях глубоких корней, ожидается объяснение его поступка, словно речь идет об уходе в некую странную секту. Постоянно один и тот же вопрос: почему именно этот остров? Хорошим ответом, как всегда, является «любовь», о чем прекрасно известно женщинам, прибывшим сюда издалека и влившимся в исконно островные семьи, став женами традиционно живущих в родительском доме парней в засаленных кепках и с охотничьими ружьями, женщинам, которые теперь вершат на острове практические и политические дела.
Подобная ситуация, похоже, складывается по всему миру, во всех морях; на островах царит естественный матриархат, редко встречающийся на материке. «Мужчины,сказала в свое время президент Исландии Видгис Финнбога-доттир, когда об этом в связи с чем-то зашла речь,всегда стремятся сбежать в свою стихиюв море. Их просто не бывает дома». Так, вероятно, дело и обстояло, и по-прежнему обстоит, в тех местах, где профессии рыбака и лоцмана еще не утратили своей актуальности. Но здесь? Нет, тут нечто иное.
Нечто иное присутствует всегда. Случайностьбез этого не обошлось, и это вполне могло сойти для ответа, как, впрочем, и тоска по первозданной прелести морского купания и периодически наступающей тишине. Можно сказать и так, а в мае, когда цветут клёны и в прибрежном лесу поет обыкновенная чечевица, вообще не требуется никаких ответов или даже вопросов. Природа достаточно красива и богата. Почему бы сюда не переехать? Мое представление изменилось позднее, только через несколько лет. Тогда я, как мне кажется, понял, что остров обладает особой притягательной силой для мужчин, нуждающихся в таком уровне контроля и надежности, какие на материке можно обрести во власти над другими, а здесь они заложены уже в самой ограниченности ландшафта. Ибо что может быть более обозримо и конкретно, чем остров. Раньше, во времена мореплавателей, ландшафт был открыт во все стороны света и предоставлял полную свободу. Теперь же для тех, кто сюда стремитсядля нас, для меня,эта свобода носит иной характер.
Куда бы я ни шел, рано или поздно я все равно прихожу к морю. Наблюдение банально, но в нем, как мне представляется, кроется особая надежность, которая для некоторых островитян перевешивает ощущение изолированности, жизни в ловушке. Возможно, это не более странно, чем другой фактвсегда лучше спится с закрытой дверью. Эта мысль посетила меня однажды летним утром, когда мы наконец решили поймать барсука. Пока он не перевернул нам дом.
Зимой барсук обычно жил в фундаменте, под самым полом, и пока дети были маленькими, нам всем это казалось увлекательным и симпатичным. Обитал он там в такой тесноте, что иногда становилось слышно, как жесткая щетина царапает о доски пола, когда барсук переворачивается во время зимней спячки. Только построив виллу возле озера и перебравшись туда из старого дома, мы обнаружили, что опора стены настолько подточена множеством ходов в нору, что готова вот-вот рухнуть. Всякому гостеприимству, однако, есть предел. Поэтому, когда в следующий раз длинноносый изверг явился и обосновался под домом, мы наняли одного из непостижимых мужчин, существующих на всех островах и всегда имеющих наготове прогорклую жареную колбасу, чтобы заманивать барсуков в оцинкованные ловушки. Мужчина установил клетку возле угла дома. Уже на рассвете следующего дня барсук попался. Он лежал свернувшись, заполнив собой половину ловушки,и спал.
Тут следует заметить, что исконное население состоит далеко не только из странных личностей, впрочем дачники тоже. Иное дело новые поселенцы - энтузиасты, переезжающие сюда или, по крайней мере, предпринимающие подобные попытки. Многие просто ненадолго появляются здесь с каким-нибудь непременно идиотским проектом, под который рассчитывали получить деньги, поскольку остров является малонаселенным районом, и населен настолько мало, что поддержка гарантирована любому проекту, каким бы дурацким он ни был.
Мне иногда звонят расспросить о возможностях. Ведь я биолог. Часто говорят, что их проекты каким-то образом связаны с проблемами окружающей среды. В вопросе получения субсидий это беспроигрышные ключевые слова, и побеседовать со мной считается полезным. Когда мы только переехали сюда, я говорил как есть: что пишу книгу, но все женщины острова принялись так сочувствовать моей жене, что я начал называть себя биологом. С тех пор так и повелось. А раз уж ты биолог на острове, который широко известен своей богатой природой, тебе приходится мириться со звонками личностей со странностями. Они, похоже, исходят из того, что я из их числа.
Один такой человек позвонил, чтобы, как он выразился, прозондировать почву в преддверии мелкого промышленного проекта, который, разумеется, был просто находкой для какого-нибудь фонда с правильным отношением к окружающей среде. Мужчина рассказал, что однажды сидел дома перед телевизором и смотрел открытие каких-то крупных спортивных соревнований, возможно Олимпийских игр, я точно не помню. Там, во всяком случае, фигурировал огромный стадион с духовыми оркестрами, парадом национальных сборных, торжественными речами и акробатами. Вспышки фотоаппаратов высвечивали кружащие, словно апрельская метель, ушаты конфетти из разноцветной фольги,и тут звонивший мне из домоседа превратился в предпринимателя.
Его идея была очень простой. Сам он считал ее блистательной. Он собрался разводить бабочек-лимонниц. Выращивать в огромных теплицах невероятные количества личинок лимонниц, а затем манипулировать окукливанием в холодильной установке, чтобы каким-то манером синхронизировать вылупливание бабочек.
То, что трудновыполнимо всего лишь с тремя репейницами, он, следовательно, намеревался проделывать с десятью тысячами лимонниц, после чего производство конфетти окажется парализовано. Вот таков был его план. Он видел по телевизору, что на разного рода церемониях открытия иногда выпускают сотни белых голубей. Бабочки же будут намного красивее. «Прямо в десятку, как говорится».
Я честно сказал, что идея кажется мне, возможно, чуть излишне оптимистичной, но я бы дорого дал, чтобы посмотреть на результат в прямой трансляции, особенно при проливном дожде. Тысячи бабочек, в полной панике мечущихся по газону в поисках укрытия. Так и надо писать историю спорта, резюмировал я. Больше он мне не звонил. Не последовало повторного звонка и от гения, который хотел узнать мое мнение относительно возможности арендовать на острове немного земличто нетрудно. Он собирался заняться выращиванием экологически чистого хрена, и это тоже вполне посильно, вторил я. Но потом продавать хрен для производства экологически чистого слезоточивого газа, который можно было бы использовать во время уличных беспорядков,ну что тут скажешь?
Человек, который любил острова,это, естественно, сам Лоуренс, и новелла представляет собой аллегорию его непрерывного метания между разными культурами и мировоззрениями. Раздобыв книгу, я испытал разочарование. И это все? Мизантропического склада человек покупает остров с намерением преобразовать его по своему усмотрениюсоздать там собственный мир, однако земледелие себя не окупает, да и слуги обманывают. Тогда он продает этот остров и переезжает на меньший, сокращая количество слуг и еще большеколичество иллюзий; стоит там на ветру и ничего не ощущает, ни счастья, ни тоски, тем не менее между делом приживает с дочкой экономки ребенка, отчего все желания в нем умирают с такой отвратительной бесповоротностью, что ему приходится снова бежатьна третий остров, на одинокую скалу в бушующем море, где среди упрямо блеющих овец он теряет рассудок и под конец замерзает в собственной хижине. Одной из его последних радостей было то, что у него безвозвратно исчез кот.
Удовлетворение ему приносило лишь одиночество, полное одиночество посреди засасывающей пустоты. Только серое море и омываемый им кусочек суши. Никакого другого общения. Никаких человеческих существ, способных прикосновением сообщить ему свой страх. Одна пустотамокрая, сумеречная, омываемая морем пустота! Это было хлебом для души его.