Браун покачал головой.
У нее нет привычки беспокоиться.
На стуле лежал плед, которым я обычно укрывала ноги. Я взяла его и накрыла мистера Брауна.
Полежите здесь, сколько потребуется. Поспите, если хотите. Когда проголодаетесь или захотите пойти, позвоните в звонок. Я положу его вот сюда.
Я положила звонок на столик рядом с Брауном и направилась к двери. Но не успела ее открыть, как Браун снова заговорил. Решив, что он опять будет извиняться, я сказала ему прекратить.
Да нет, не это, он махнул рукой. Другое.
Что такое?
Он помолчал, а затем сказал:
Я надеялся, что что-нибудь увижу.
Что увидите?
Пока я был под землей.
Не понимаю.
Я думал, что что-нибудь увижу. Какой-нибудь знак. Монского ангела, например.
И что, увидели?
Браун покачал головой:
Нет, ничего такого. Только пустота.
Я зашла пожелать Роберту спокойной ночи. Он сидел в кровати. Я заметила, что у него появилось несколько новых рисунков Маттерхорна, которые теперь начали захват второй стены в его комнате.
Мама, а мистер Браун умрет? спросил Роберт.
Нет, Робби.
Ты уверена?
Совершенно уверена.
Он как будто недовольно вздохнул.
Я думала, мистер Браун тебе нравится.
Нравится.
Хочешь я тебе почитаю?
Роберт тут же преобразился:
Да, пожалуйста!
Из стопки на столе я взяла книгу о греческих героях и открыла миф об Орфее и Эвридике. Орфей любил свою жену Эвридику так сильно, что, когда ее укусила змея и она умерла, он спустился в подземное царство, собираясь вернуть ее в царство смертных.
Стоит Орфей на берегу Стикса. Как переправиться ему на другой берег, туда, где находится царство Аида? Вокруг Орфея толпятся тени умерших. Чуть слышны стоны их, подобные шороху листьев, падающих в лесу поздней осенью. Вот послышался вдали плеск весел. Это приближается ладья перевозчика душ умерших Харона. Причалил Харон к берегу. Просит Орфей перевезти его вместе с душами на другой берег, но отказал ему суровый Харон. Как ни молит его Орфей, все слышит он один ответ Харона: «Нет!» Ударил тогда Орфей по струнам кифары, и разнеслись по берегу Стикса ее звуки. Своей музыкой очаровал Орфей Харона; слушает он игру Орфея, опершись на весло. Под звуки музыки вошел Орфей в ладью, оттолкнул ее Харон веслом от берега, и поплыла ладья через мрачные воды Стикса. Перевез Харон Орфея. Вышел он из ладьи и, играя на золотой кифаре, пошел к Аиду, окруженный душами, слетевшимися на звуки его кифары.
Мама начал Роберт.
Да, дорогой.
А мистер Браун всегда ходит в одном и том же?
Не знаю.
А как думаешь, белье он меняет?
Уверена, что да.
Но как же ты можешь быть уверена?
Давай я еще тебе почитаю? Или будешь спать?
Спать.
Я закрыла книгу, зажгла свечку на столике рядом с кроватью и выключила свет. Роберт, однако, остался сидеть. Тени так причудливо легли на его лицо, щеки, что на мгновенье мне показалось, будто на меня смотрит Фрэнк. Смотрит очень серьезно и с каким-то упреком. Но тут тени изменили свое положение, и Роберт вновь стал ребенком.
Мама
Да, дорогой.
Думаешь, мистер Браун найдет сокровища?
Не знаю.
Но ты ведь надеешься, что да?
Да, надеюсь.
Я тоже очень надеюсь, сказал он.
Но слишком сильно рассчитывать не надо, ты ведь понимаешь.
Понимаю.
Спокойной ночи, Робби. До завтра.
Спокойной ночи, мама.
Я лежала в кровати и слушала радио: обсуждали, как менялась мода с течением веков. Потом пустили номер Венди Той«Голубая Мадонна»танец под баховскую сюиту 3. Когда она отыграла, я выключила свет и улеглась, надеясь, что скоро засну. Но не тут-то былоголова отказывалась отключаться.
Я пролежала часа два или три, а потом услышала скрип. Мистер Ломакс, у которого мы покупали этот дом, привозил дерево с Дальнего Востока (поэтому у нас так много деревянной обшивки), и каждый раз, когда холодает, дерево сжимается, и весь дом начинает ходить ходуном. Я полежала еще немного, затем накинула халат, надела тапочки и подошла к окну.
Я отвела занавеску и посмотрела на сад, залитый лунным светом. Все прекрасно просматривалось вплоть до реки, луна отражалась в воде. И даже в отражении на ее поверхности виднелись темные кляксы лунных морей.
Я уселась на подоконник и стала глядеть наружу, стараясь отогнать мысли, что пикировали на меня, словно стая разъяренных птиц. Было одно воспоминание, выкинуть из головы которое давалось труднее всего: вот Роберт бежит по траве, он раскинул руки, щеки надуты. А я его оттолкнула. Так себе мать. Я это прекрасно понимаю, и мысль эта не дает покоя, давит на меня. И я постоянно думаю, что хорошей матери из меня уже и не выйдет.
Все, что я могу (правда, с каждым днем все в меньшей степени) это любить и поддерживать его. И защищать. Кажется, что я стою на невидимой границе его миравечно на пороге, не в состоянии его переступить. Мне бы так хотелось быть такой же бойкой и резвой, как он, но у меня нет ни сил, ни воображения под стать его.
Через некоторое время я пошла его проведать. В коридоре через эркерное окно довольно ярко светил свет. Я встала у его комнаты и прислушаласьбыло слышно, как он дышит. Медленно и, судя по всему, спокойно. Сама не знаю почему, видимо, чтобы не стоять на месте без дела, я прошлась по коридору в сторону от моей комнаты. Дом перестал скрипеть, и стало тихо. Передо мной лежала ковровая дорожка. И хотя я прекрасно понимала, что бодрствую, было ощущение, что хожу как во сне. Ноги мои передвигались будто сами по себе: я прошла через один дверной проем, потом другой.
Вскоре я добралась до той части дома, которой пользовались нечасто. Даже когда Фрэнк был еще жив, мы редко сюда заходили, разве что когда принимали гостей. По обеим сторонам коридорадвери, которые вели в спальни, в которых никто никогда не останавливался, по крайней мере при нас.
Я дошла до конца коридора, развернулась и собиралась идти обратно. Но тут я что-то услышала. Какой-то стук. Повторяющийся, будто кто-то отмеряет равные промежутки времени. Звук шел из комнаты слева.
К моему удивлению, дверь оказалась приоткрыта. Когда я проходила мимо нее до этого, не заметила. Но теперь я точно видела зазор между дверью и косяком, из которого вырывался серебристый лунный свет. Тем временем повторяющийся отстукивающий звук метронома продолжался.
Я открыла дверь шире. Комната, как и сад, была залита белым светом, напоминавшим изморозь.
Звук стал громче, намного громче, чем я ожидала. Настолько громче, что я сразу заметила его источник. Почему-то окно оказалось открыто, и деревянный шнур занавески раскачивался и бился о стену.
Я прошла через комнату и без особых усилий закрыла окно. И вот тут я заметила, что кровать в этой комнате стояла заправленная. Во всех остальных комнатах на кроватях белья не былозастилать их было не для кого. А вот эту кто-то заправил: простыни, подушки, аккуратно сложенное одеяло лежало в ногах.
А еще мне показалось, что я уловила какой-то запах, едва пронизывавший воздух. Духи, и как будто что-то еще. Что-то медицинское, вроде мази.
Я включила свет и прищурила глаза. Но и этой вспышки мне хватило, чтобы заметить кое-что еще. Кровать не просто была застелена, на ней виднелись два смятых силуэтакто-то на ней спал. Следы присутствия людей были заметны на подушках и на простынях. А еще я заметила два придавленных следа в центре одеяла.
Я села на край кровати и прошлась рукой по бельюна ощупь холодное. На прикроватной тумбочке стояли кружка и чашка. Кружек таких я у нас раньше не виделакоричневая, глиняная, с узкой серебряной каемкой. Кажется, на этой каемке даже был след от губ.
Рядом с кружкой стояла фотография мужчины, сидящего верхом на лошади, а чуть нижестихотворение:
Том Пирс, Том Пирс, одолжите мне свою серую кобылу.
Все время вниз, с попутным ветром,
Потому что я хочу на ярмарку Виддекомб.
Ви Билл Брюэр, Ян Стевер, Питер Герни,
Питер Дэви, Дэн Уиддон, Арри Аук,
Старый дядя Том Коббли и все остальные,
Старый дядя Том Коббли и все остальные.
Утром я проснулась в своей кровати, совершенно не помня, как вернулась. Я оторвала голову от подушки, и на ней осталось даже больше волос, чем обычно. Я поспешно их стряхнула, пока не пришла Эллен.