А вот и укрытие очень кстати! сказал комиссар, выглянув из-под плащ-палатки.
И впрямь, вроде бы шли по чистому полю, а тут откуда ни возьмись прямо на дороге вырос кирпичный забор с металлической решеткой. Сквозь деревья виднелись колонны, а между ними окна, окна «Пусть только один день, но запомню, что и я был графом», сказал я себе. Вошли с комиссаром в дом, остановились на каменной лестнице и стали глазеть по сторонам. Какие колонны, батюшки мои!.. Дубовые двери на замке, вокруг пустота, и вдруг мы сами себе показались маленькими-маленькими. А солдаты толкаются у железных ворот:
Давай, комиссар! Мы тоже войдем.
Как бы не так! Показываю им кулак, а они смеются.
Откуда-то появилась молоденькая женщина. Застучала по каменным плитам высокими каблучками и прямо к нам. На голове у нее белая шапочка с опущенными в стороны уголками, розовые ушки пылают огнем Представь себе, председатель, что ты женщина и на тебя смотрит целая рота. Каково, а?..
Надо же, женщина! заерзал Бырдук. Такая хоромина и в ней всего одна женщина.
Что я хотел еще сказать?! Ямочки на щеках ее вздрагивали, а она изо всех сил старалась показать, что спокойна. Но меня не проведешь. Смотрю, грудь подымается часто-часто. Разве такое скроешь, голубушка?..
Солдат надо разместить на ночлег, сказал ей комиссар.
Да, да, закивала головой девушка, видимо поняв, что мы ей сказали, и повела нас в пристройку. Показала, где разместить солдат, а нам начальство ведь! открыла дубовую дверь дворца. Сама идет впереди. И до чего же хороша, говорю я тебе! Сзади как мандолинка Просто не знаешь, то ли на нее смотреть, то ли на люстры, то ли на оленьи рога
Ну и пофартило! стукнул себя по колену Асен Бырдук.
Ты слушай дальше! На стенах часы стучат, позванивают. Комиссар прислушался:
Еще завод не кончился. Быстро господа драпанули.
Такой дом без хозяев остаться не может, сказал я, а сам отправился следом за девушкой. Она, посматривая на нас, улыбалась и вела от одной двери к другой.
Интересно, кто она такая? спрашиваю я комиссара.
Служанка, наверное, отвечает он. Такие вот спят с господами, а когда тем небо с овчинку покажется, остаются в их палатах и ждут, кого встретить-приветить. Он подмигивает: Знают, кого сторожем оставить, а если что с кем и ночь провести.
Эти слова меня будто подхлестнули. Мадьярка остановилась у двери одной из комнат. Когда я подошел к девушке, не знаю, как это вышло, рука сама собой потянулась к ней, и я прикоснулся к ее одежде. Мадьярка даже присела от неожиданности, потом вскинула голову и бросилась от нас по коридору. В полумраке мне показалось, что она не бежит, а летит.
Графом сделался, а мужиком как был, так и остался! рассмеялся комиссар.
Вошли мы в комнату и стали рассматривать картины на стенах. Вроде бы смотрю на произведения искусства, а что мне говорит комиссар не слышу. За окнами стемнело. Вдали поднимался туман, потом все смешалось: и темнота, и влага, и деревья.
Какая тоска средь бела дня! Остановился комиссар у сводчатого окна, оперся рукой о черный шкаф и слегка толкнул его. Внутри зазвенела фарфоровая посуда. Не знаю, доводилось ли тебе когда-нибудь быть в таком огромном доме одному
Наша Эсти, так звали девушку, вернулась, неся серебряный подсвечник. В трех его рогах было по огоньку. Освещенное лицо девушки выплыло из темноты, картины задвигались, все завертелось и поплыло куда-то. Комиссар стал выше ростом, побледнел, его усики поникли. Вместе со светом Эсти внесла и запах съестного: наверное, шла из кухни. Меня одолевают мысли, пытаюсь прогнать тоску по женщине и бормочу:
Только жратвы не хватает в эту графскую ночь
Комиссар проводит рукой по чистой простыне:
Пахнет стиркой и утюгом. Такая кровать не про нас. Не лучше ли держаться поближе к кухне?..
Эти собаки, что на картинах, будут грызть меня всю ночь, соглашаюсь я с начальством и пропускаю его вперед. И я, и он знаем, почему нам не усидеть в этой комнате, но разве в этом признаешься даже себе?! Прошли через двор. Под навесом курят солдаты. Только бы не стали о чем-нибудь спрашивать, а то закричу голос задрожит, выдаст. Одно из окон в подвальном этаже светится. Поворачиваю ручку двери, чтобы открыть, замкнуто. Нажимаю сильнее Изнутри как будто доносятся слова, что-то падает, и тут появляется Эсти. Смотрю на нее. Она смущена, пытается улыбнуться, но у нее ничего не получается. Что-то произошло. Мы вошли в помещение. Закопченный деревянный потолок. Шкафы совсем как в наших домах. И только я собрался сказать комиссару, что чувствую себя словно в Болгарии, как вижу его настороженный взгляд. Он показывает мне глазами на стол. А там две ложки и две полные миски. Кто же второй? Наша хозяйка шмыгнула за чем-то в соседнюю комнату, а я прямо к шкафу. Открыл, а там человек. В белой чистой рубашке, на лоб спускаются волосы, желтоватый военный френч с пустым рукавом. Правая рука на перевязи. Все ясно: военный человек, ранен, спрятался в шкафу. Направил на него пистолет. За спиной услышал шум разбитых тарелок это Эсти бросилась ко мне: «Не губи»
Асен Бырдук, который слушал, затаив дыхание, начал разгребать сандалией песок:
А как же ты это понял?
Да как тут не поймешь? По глазам понял, по голосу. В таких случаях все на лице написано
Убери пистолет! произнес комиссар.
Я спрятал пистолет в кобуру. Незнакомец вышел из шкафа. Смотрю офицер. Холеный, выбритый, чистенький, как жених. И к тому же красивый «Эх, думаю, войне конец, а жизнь человека все еще гроша ломаного не стоит. Стоит нажать курок и поминай как звали».
Комиссар туда же:
Гляди не продешеви, победитель Убить легко, а кто жизнь потом вернет?
Эсти засуетилась. Подала закуску, налила вино и все что-то лопочет, показывает на парня. Но разве ее поймешь?! А он смотрит на нас с каким-то безразличием и то ли из гордости, то ли от страха молчит, как в рот воды набрал. К еде даже не притронулся. Во всем этом было что-то обидное, как будто он говорил: «Из-за этих лопухов меня упрятали в шкаф?!» Мне все не терпится, то и дело трогаю пистолет, а комиссар знай себе посмеивается щелочками глаз и говорит:
Это хорошо. Низкий человек о гордости заботиться не станет Не удивляйся, поручик, что его тарелка не тронута. Аристократы не ведают, что такое голод, к тому же меру в еде знают, не то, что мы
В ясных глазах Эсти светилась чистая радость. Как она сияла! Мне даже стало немного стыдно за себя.
Утром комиссар встал рано. Слышу, обливается водой во дворе и кричит:
Вставай, дружище! Облаков и в помине нет. Первый мирный день полон солнца и птиц!
Он еще продолжал говорить о солнце и птицах, когда Эсти, простоволосая и обезумевшая, вбежала через железные ворота во двор. На ногах ее не было туфелек с высокими каблучками, потерялась где-то и белая шапочка. Эсти качалась, как пьяная, Эсти рыдала
Солдаты не знали, что и думать, а графский дом от воплей Эсти словно оцепенел
К обеду крестьяне привезли на телеге убитого офицера, а немного позже словенские партизаны провели связанными мимо дома человек двадцать в форме
Кто же его убил, Кынчо? спросил Бырдук.
Те самые, кого партизаны провели связанными. Мы его не тронули, а от своих он пулю получил Они отстали от какой-то разбитой части, скрывались в соседнем лесу, а ночью двое из них проникли в графское имение за хлебом. Офицер пошел с ними к остальным, чтобы уговорить их сложить оружие. Когда пришел, стал рассказывать, какие болгары добрые, отзывчивые А они смотрят на него, как убийцы. «Такие, говорят, продали все!» И хлоп! прикончили его.
Эсти упала на окровавленную телегу, плечики ее вздрагивали Ох уж эта выстиранная рубаха и эти слезы! Казалось, чего мы только не видели, а тут сдавило горло
Поднимай, поручик, роту по тревоге! кричит мне комиссар. Еще проливается кровь, и слезы не все выплаканы!..
А что это был за офицер? глухо спросил Бырдук.
Молодой офицер. Венгерский студент. Раненный, он попал в усадьбу. А когда красивая женщина раз-другой перевяжет рану такому мужчине, любви не миновать
Замолчали. Темнота все вокруг преобразила. Снова закричала болотная цапля. Тишину разорвал сигнал газика. Бырдук поднялся.