Женщина, на которую только что так смотрели, не может быть другом. Я отвыкла от подобного взгляда. Нет, это даже не совсем так: до этого дня никто никогда на меня так не смотрел. Глаза Майкла в порыве страсти, особенно поначалу, когда мы только решились на близкие отношения, сводили меня с ума. И сегодня в лифте он смотрел так же. Но его взгляд и взгляд этого мужчины из бара они как небо и земля. Вернее, как угли и открытый огонь: гладя в глаза мужа, я плавилась от страсти, незнакомец же заставил меня от неё пылать.
* * *
Я никогда не думала, что могу изменить Майку.
Не то чтобы совсем не допускала такой мысли, но вот как-то не хотелось. Хотя, если бы меня, к примеру, соблазнил Джонни Депп, думаю, я не особо бы сопротивлялась.
Ещё в школе мы с Майком придумали шкалу, по которой оценивали привлекательность того или иного человека. «Шкала ебабельности»так мы её называли. Ох, сколько времени провели мы в кинотеатрах или у телевизора, разглядывая журналы или просто людей на улице, выставляя по ней оценки. Сначала шкала была от одного до пяти. Становясь старше, мы расширили её до десяти, и даже будучи женатыми, не оставляли своего любимого занятия.
А вот, например, Шарлиз Терон. Как тебе?
Ну-у, протянул Майк оценивающе, закидываясь попкорном. Мы сидели в кинотеатре, кажется, на «Эон Флакс». Семь из десяти.
Шарлиз Теронсемь из десяти? Я возмущённо ткнула его под ребро локтем. Майкл Джозеф Вуд, ты чертов привереда! Семь из десяти! Подумать только!
Ну да. И это только потому, что здесь она брюнетка. Ты же знаешь, я люблю брюнеток. Он покосился на меня и улыбнулся. А так: ну блондинка блондинкой. Да ещё и дылда.
Ну а кто, по-твоему, десять из десяти? не сдавалась я.
Вайнона Райдер! Майкл явно готовился к этому вопросу. А вообще, когда как, смутился он, заметив моё удивление от его стремительного ответа. Когда-то я балдел от чёрненькой из «Друзей».
Моники.
Ага, от Моники. А тебе там кто нравился?
Не знаю, задумалась я. Когда как: иногда Джоуи, когда не тупил, иногда Чендлер, когда молчал. Но, наверно, всё-таки Росс, когда он ради Рейчел в морскую форму вырядился.
А-а, помню-помню.
Моника, Вайнона Райдер, начала загибать пальцы я. Ещё кто?
Слушай, десять из десяти не может быть много!
Ну, Майки, заныла я. Давай хоть ещё одну.
Ладно, согласился он и, минуту подумав, выдал:Кайли Миноуг.
А эта почему? Она вроде и брюнеткой никогда не была.
А ты вспомни её попку в золотых трусах!
Не в трусах, а в шортиках. Вот ведь деревенщина-то! Она же такая маленькая и хрупкая! Ты её вмиг раздавишь своей тушей!
Ничего страшного: маленькая собачкадо старости щенок. Между прочим, вряд ли ты намного её выше, а жалоб от тебя не поступало.
Ну, может, и не выше, но точно не такая худенькая. А ещё кто?
Ещё? Хм а вот та, которая в фильме играла, где мужик богатый сначала картину из музея украл, а потом сам же её туда и вернул. Забыл как называется.
«Афера Томаса Крауна». Ты про какую версиюшестидесятых или современную?
Современную, наверно. Там ещё дядька, который Джеймс Бонд.
Я рассмеялась:
Тогда современная. С Рене Руссо. Майк, она же старая! Мой ужас не был поддельным. Ей в то время под сорок было! На бабушек потянуло?
Ни фига себе бабушка! Ты её сиськи видела? Каждому бы в сорок лет такие сиськи!
Ага, на тебе бы они смотрелись просто великолепно!
Мы дружно заржали. На нас зашипели со всех сторон, призывая вести себя потише.
Разговор продолжился по пути домой.
Ну а ты, Ливи? Ты бы с кем закрутила без зазрения совести?
Без зазрения совести? переспросила я, потянув время. То есть десять из десяти? Не знаю с тем же Джеймсом Бондом, например.
С каким? Их много было.
С любым.
Фу-у, и ты меня стыдила связью с сорокалетней! Они же все типа как мамонты древние.
Я не про актёров, игравших его, говорю, а про самого Джеймса Бонда, шпиона! Это так заводит: секретность, тайны, пароли, случайный секс на лодке в океане и всё такое
Когда последний раз я подкатывал к тебе в лодке, ты что-то не очень завелась.
Заведёшься тут, когда комары даже в глаза норовят укусить. А в океане комаров неееет мечтательно протянула я.
Ага, только цунами и киты!
Умеешь же мечту испоганить!
Ладно, не сердись, капелька! Майк засмеялся и притянул меня к себе. Сегодня ночью разрешаю называть себя Джеймсом.
Я любила заниматься сексом.
Вернее, не так: я любила заниматься сексом с Майклом.
В общем-то, на этом всё. Муж был моим первым и единственным мужчиной. Правда, между тем, как из первого он стал единственным, я имею в видуперед Богом и людьмипрошло чуть менее трёх лет. И, если закончить с цифрами, более семнадцати с момента нашего первого знакомства.
Да, мы вместе лепили куличики. Обычное дело в песочнице городского парка, особенно если учитывать, что парков в городе было немного.
Сначала сдружились наши мамы, а потом уже и мы. Вообще-то наша дружба могла погибнуть в зародыше: при первой встрече Майкили, как его тогда называли, Майки, оторвал ручку у моего любимого ведёрка с цыплёнком Цыпой. Я за это кинула в него найденной неподалёку засохшей собачьей какашкой.
Мы вместе ходили в детский сад, потом в школу. Нас дразнили женихом и невестой, потому что ни я, ни Майк не давали друг друга в обиду. Он хвостиком бегал за мной, опекая, чем иногда порядком раздражал. Из-за этого мы ссорились и, бывало, неделями не разговаривали. Но долго дуться ни он, ни я не могли, и всё возвращалось на круги своя. Позже к нам присоединилась Ким.
Кимберли Хейздвоюродная сестра Майкла. Её семья переехала в Лонгвью из Олимпии, когда Ким было шесть. Маленькая, застенчивая девочка с чёрными, как смоль волосами, подстриженными под горшок, и без четырёх передних зубов, мне сразу понравилась. Мы вместе гоняли на велосипедах, строили штабы на деревьях и обстреливали шишками из-за кустов проезжающие мимо машины. Нам было здорово вместе. Лучшей жизни тогда я себе и представить не могла.
Она закончилась, когда мама с папой решили развестись.
Мне было десять, и родители пытались сделать всё возможное, чтобы развод «не очень отразился на психике ребёнка».
Честно говоря, меня и сейчас удивляет, как они смогли так долго продержаться вместе. Казалось, у них не могло быть ничего общего: спокойный, где-то даже флегматичный папа, Генри, шеф городской полиции, и Хлоя, моя славная, бесшабашная мама, каждую неделю менявшая увлечения и ежемесячноцвет волос. Наверное, это и есть наглядное подтверждение тому, что люди говорят о противоположностях. Но и у их притяжения был свой срок годности.
Мама забрала меня с собой в Даллас, где жила её родня. Я страшно не хотела уезжать, закатывала истерики и требовала оставить меня в Лонгвью с отцом. Но тогда папа повёл себя очень мудро. Как-то вечером он зашёл в мою комнату и, сев на кровать, взял за руку:
Я понимаю, солнышко, как тебе тяжело. Пойми, маме сейчас не легче. Она очень переживает из-за всего этого, но так будет лучше для всех. Я хочу попросить тебя приглядеть за ней. Ты же знаешь, какая она у нас. Одна она там не справится
Папа замолчал на полуслове и отвернулся от меня к окну.
А как же ты? шёпотом спросила я.
А что я? Папа прочистил горло и продолжил с наигранным энтузиазмом:Со мной всё будет в порядке. У меня есть работа, очень важная работа, ты же знаешь. Он сделал ударение на слове «важная». Потом Марти Вуд попросил подсобить ему с новым лодочным сараем. Эндрю Хейз пообещал, что летом мы обязательно сходим в горы поохотиться на лосей. А рыбалка, Ливи?! Тут уж энергии папе было не занимать. Подумай сама, какая в Далласе может быть рыбалка? Да и за домом кому-то надо присматривать
Я люблю тебя, папочка! Я прильнула к нему, борясь со слезами.
Он поцеловал меня в макушку.
Я тоже тебя люблю, детка. Ты будешь навещать меня?
Конечно, пап, на все-привсе праздники и каникулы.
Конечно, так часто, как мне бы хотелось, в Лонгвью я не приезжала. А потом уже и не хотелось: новые друзья, новые заботы, да и мама не любила подолгу оставаться одна. Я приезжала к отцу два раза в годсразу после Рождества и на один из летних месяцев. Спустя некоторое время поездки на Рождество канули в лету, а летний месяц превратился в две недели, да и их мы проводили, выезжая куда-нибудь на побережье.