Возле печи суетилась Авдотька, пришептывала торопливо:
И мне сложите. И мне! Лежаночку. Какую ни есть приступочку. Возле друга моего Кирюши.
Мужики клали раствор и степенно советовали:
Батюшка, пореши Авдотьку. Будет уж ей блошиться.
Кирюшка причесывался пятерней, охорашивался, отвечал томно:
Так уж и пореши... Она под барином была. Мне лестно.
Скинули Вонялу на землю и пошагали квас пить.
С кислинкой. Из барского погреба. На ржаной корочке.
Убили бы,подумал без боязни.Вот радость...
Распластался давленой лягушкой.
Чего этоубили,сказала Авдотька на отходе.Мы тебя, изменника, царю выдадим. Мы тебя, умышленника, на лютые муки. Нам за этоподарочек.
И поскакала за всеми квас разливать.
Без нее никак...
Травинка лезла в ноздрю. Пожухлый листик колол щеку. Возле самого его глаза надрывались суматошные мураши, волокли с натугой живую еще муху.
Живаяона слаще.
Сидели рядом баловники, повязанные накрепко, да малоумный старик Бывалыч.
Разъясни...шепнул с земли.Почему и за что?
Куда мне,прикинулся тот.На свету я дурак. Стемнеетпоговорим.
Потерся щекой о траву, сказал слабо:
До темноты мне не быть...
Бывалыч вздохнул, огляделся по сторонам:
Ты на мужиков не держи,сказал.Одичали. Выдурились. С пазов сошли. По лютости времен хоть за кого теперь, хоть на кого... Будут времена потише, они и помягчеют.
А будут?
Помолчал.
Пока неизвестно. Знака нету.
Баловники вскрикнули хором:
Барин! Обоз идет! Откель? Оттель! Откуль? Оттуль! Откедова? Оттедова!..
Задрожали дружно...
14
Втекал с просеки обозбез конца длинен.
Лошади тянули дружно, сытые и ухоженные. Возчики прикипели к облучкам. Гарцевали вокруг свирепые кромешники с метлами у пояса, щурились неласково на окрестности, губы задирали по-собачьи и клыки открывали.
Казну везлисотни возовв лубяных коробах. Сундуки с одеждой. Бочки с провиантом. Посуду для царского стола. Перины с одеялами. Всякое разное, в пути пригодное.
Возов было без счета, не на один час, а мужики стояли по деревне без шапок, кланялись в пояс.
Потом закричали кромешникисатанинское войско, защелкали плетьми, потеснили конями: все на колени бухнулись, лбы в землю уткнули.
Выкатывалась крытая колымага, дом на колесахлошади шестерней.
Выплясывал на жеребце Схорони Концы, главный охранитель, глаз с колымаги не сводил.
Внутри, на подушках, невидный со стороны, возлегал в одиночестве неистовый владыка, мрачен и свиреп, проборматывал и дико вскрикивал, как доругивался с врагом-переметчиком:
...отступившему и поправшему, разорившему и осквернившему Или мнишь, окаянный, что убережешься?.. Так нет уж, нет уж!!
Волосы вылезли на голове.
Волосы вылезли из бороды.
Усы, ресницы с бровями: не по годам дряхл.
Гнил заживо и повсюду, надувалось на боку гнойной килой, взбухало по телу волдырями, лопалось, натекало понизу: тухлив и вонлив, многосмрадный гнилуша.
Был он безумен от страха смерти, пуглив от засад с отравами, броню поддевал под платье во всякое время, а под бронейвечная у него почесушка, зуд-свербёж, мокрота натечная с волдырей. С этого стервенел неистовый правитель, рычал, визжал, искалывал ножом подушки и колымажный полог, снова чесался яростно:
...которые простирают виды... На обладание престолом... Дерзая славы и бестрепетно хуля... Не будет этого, не будет!!
Следом за колымагойвповалку на телегах, в перехлест рук с ногами, повязанные накрепкотряслись на колдобинах чародеи с ворожеями, доки со смывалами, бабы-ведуньи и бабы-шептуньи. Переругивались визгливо, шипели, плевались, щипались по возможности, старые припоминали обиды и прежние свои ведмения.
Порчу смывали на стоянках наговорной водицей, отшептывали волдыри, заговаривали мокроту с почесушкой, ворожили на свербёж и нутро щупали.
Но снова надувалось гноем, липучевонючим подтекало по спине и в штаны, и в ярости жег ведунов на костре, ворожей со смывалами сёк саблями.
...для устрашения злодеев и ободрения добродетельных... Когда же нет этого, то не царь он, не царь!!
Новых свозили отовсюду и на телеги наваливали, чтобы гадали на ухозвон, вронограй, куроклик, мышеписк, стенотреск, кошкомявк, а также по трепету тела, но вспухали волдыри к волдырям, мясо проедали до кости, и резал ножом чародеев с шептунами в мучительской лютости, рты забивал порохом, уши с носами, головы подрывал на осколочки.
С серебра мыли, с креста водой поили, вешали мешочки на шею со змеиной шкуркой и лягушачьей косточкой, но текло с пальцев, текло из ушей, глаза залипали и язык пух, и катился перед обозом ужас вслед за отрубленными головами, народ разбегался по чащобампустые селения на пути.
...ежели и есть какой грех...чесался и вскрикивал, вскрикивал и снова чесался:Из-за вашего же соблазна и измены... То и я человек, и я!!
Землю в ярости пустошил.
Батюшка,позвали снаружи.Деревня цельная. Весь народ тут. Косолапые мужики, скверные человеки. Не пожелаешь сказнить, авось полегчает?
Царь сказал:
Пожелаю.
Встала колымага. Отпахнули полог. Выглянул на светликом зелен, взором безумен: бабы завалились без чувств да мужиков парочка.
Залипшими глазками поморгал на солнце, спросил срывисто, как словом плевался:
Всеубегали... А вычего?..
Взглядом прожег без жалости.
От меня-то?сказал Кирюшка с колен.Побеги тольконоги поотрываю.
Кулак показал с кувалду.
Долго смотрел на неговелик, могуч, зверообразен, спросил с интересом:
Поотрывает?
Мужики загудели согласно:
Киприан-то? Непременно и насовсем.
Подобралась на коленях Авдотька, пропела с поклоном:
Прими, батюшка, подношение от Киприановой жены. Прохладиться с дороги.
Ковш протянула с квасом.
Сходу наскочил Схорони Концы, главный пресекатель отрав и умышлений, плетью вышиб ковш, копытами вознесся над головой, а Кирюшка залепил жеребцу в лоби навзничь.
Дергался конь в предсмертной судороге. Барахтался в пыли главный охранитель, из стремен выпутываясь. Ухмылялся батюшка-царь на нежданное развлечение.
Даже про свербёж позабыл.
Экий ты... Страшила невозможный. Пойдешь ко мне? Уловлять и пресекать.
Да хоть теперь!заревел Кирюшка.Мать родную не пожалею!
А жену? Жену пожалеешь?
Я-то?.. Ее-то?!и в замах пошел.
А Авдотькапока не уложили:
Батюшка-царь, не бери его. Он без меня дурак!
Дурак?спросил царь.
Не так чтобы очень,степенно согласился Кирюшка и замах попридержал.
А она:
Давай, батюшка, я его убью. На кой он? Буду уловлять, буду и пресекать. На что хошь сгожусь.
Грудью тряхнула со смыслом.
Заинтересовался. Губу облизал. Глаз положил с пониманием.
Беру. Обоих. У стремени и при постели.
И Схорони Концы забурел от предчувствий.
Кому радость, а емукарачун...
Тут царь увидел шута:
Этотчего?
Авдотька доложила с колен:
Холопишко твой. Горох Вонялов сын Редькин. За рубеж утекал. Пойман. Приведен. Будет наказан.
Пусть взойдет,приказал.Поговорить надо.
И полог задернул.
15
В колымаге был полумрак. Сухость и жар. Духота с вонью.
Жив ли? Здоров ли?
Воняло протиснулся за полог и примостился в ногах.
Жив, батюшка-царь. Здоров помаленьку.
Ну и ладно. Живцам жить, мертвецов поминать.
Держал на коленях разукрашенный ларец, пригоршнями вынимал камни-самоцветы, пересыпал в горсти, подборматывал под нос, как жилу тянул сладостно, а они переливались цветным ручейком, взблескивали неяркими гранями:
Ал лал, бел алмаз, зелен изумруд... Лал, лалик, лалец... Адамантангельская слеза, жемчугзерно гурмышское, хрусолиф, гранат, достокан... Это кто воняет, ты или я?
Я, батюшка. С прошлых еще времен.
Врешь, шут, врешь... Это мы воняем, мы все, не один ты. Мерзкие человеки, ехидины отродья
Зажалился тоненько, головой затряс:
Небесная доброта переменна... Без правды изгнан... Иду поселиться, где Бог укажет... Ждал я, кто бы поскорбел со мною, но утешающих не сыскать, и даже ты, Воняло,ах-ах!за рубеж потёк