Оставив Мэнсики дожидаться, я, несколько волнуясь, вернулся в столовую. Пока меня не было, мои гостьи уже доели, и вилки их теперь покоились на тарелках.
У вас гость? встревоженно спросила Сёко Акигава.
Да, но не беспокойтесь. Неожиданно заглянул один хороший знакомый он живет здесь неподалеку. Подождет в гостиной и не волнуйтесь, он не требует к себе внимания. Так что я пока доем.
На тарелке у меня оставалось немного, и справился я быстро. Пока гостьи убирали со стола посуду, я приготовил кофе.
Давайте перейдем в гостиную и выпьем кофе там вместе, предложил я Сёко Акигаве.
Но у вас же гость. Мы разве не помешаем?
Я покачал головой.
Ничего подобного. На самом деле все складывается как нельзя удачнее я вас заодно и познакомлю. Живет он хоть и близко, но на другом склоне лощины, так что вы его, наверное, не знаете.
Как его зовут?
Господин Мэнсики. «Мэн» как в слове «права» и «сики» как в «сочетании цветов».
Редкое имя, произнесла Сёко Акигава. Мэнсики. Прежде не доводилось его слышать. Действительно, на другой стороне лощины вроде и близко, но совсем не рядом.
Мы поставили на поднос четыре чашки кофе, сахар и сливки и понесли все это в гостиную. А когда вошли, Мэнсики там, к моему изумлению, не оказалось. Гостиная была пуста. На террасе его тоже не было. И я сомневался, что он скрылся в ванной.
Куда он делся? воскликнул я, ни к кому не обращаясь.
А он был здесь? спросила Сёко Акигава.
Только что.
Я сходил в прихожую его замшевых туфель там тоже не было. Надев сандалии, я открыл входную дверь и выглянул на улицу. Серебристый «ягуар» стоял на прежнем месте значит, домой уехать Мэнсики не мог. Лобовое стекло машины ослепительно отражало солнечный свет, и понять, есть ли кто внутри, мне не удалось. Я подошел к машине: Мэнсики сидел за рулем и явно что-то искал. Я слегка постучал по стеклу. Он открыл окно и смущенно посмотрел на меня.
Что с вами, Мэнсики-сан?
Подумал измерить давление в шинах, но отчего-то не могу найти манометр. Всегда возил его в салоне.
Это необходимо сделать прямо здесь и сейчас?
Нет, в общем-то, не обязательно. Просто пока я у вас сидел, меня вдруг стало беспокоить давление в шинах. Если подумать, за последнее время я ни разу его не проверил.
Но с колесами ведь все нормально?
Да, колеса в полном порядке. Как обычно.
Тогда, может, оставим давление в шинах на потом и вернемся в гостиную? Я приготовил кофе. К тому же дамы ждут.
Ждут? хрипло спросил Мэнсики. Ждут меня?
Я сказал им, что вас познакомлю.
Вот беда, сказал он.
Почему?
Я еще не готов знакомиться. В душе не готов.
В его взгляде читались страх и растерянность как у человека, которому велели прыгать из горящего здания на спасательный мат, больше похожий с высоты шестнадцатого этажа на бирдекель.
Нам лучше вернуться, отрывисто произнес я. Ничего особенного в этом нет.
Мэнсики, ничего не ответив мне, кивнул, выбрался из машины и захлопнул дверцу. Хотел было заблокировать двери, но понял, что надобности в этом нет дом стоит на вершине горы, сюда никто не ходит, и положил ключи в карман парусиновых брюк.
Тетя с племянницей ждали нас в гостиной. Едва мы вошли, обе они учтиво поднялись с дивана. Я кратко представил им Мэнсики просто и вежливо.
Господину Мэнсики тоже приходилось мне позировать. Я писал его портрет, и оказалось, что живем мы неподалеку. С тех пор и общаемся.
Я слышала, вы живете на вершине горы напротив? спросила Сёко Акигава.
Стоило заговорить о доме, как Мэнсики прямо на глазах побледнел.
Да, я там поселился несколько лет назад Сколько уже? Года три? Нет, пожалуй, четыре.
Он посмотрел на меня так, будто вопрос задали мне, но я ничего не ответил.
Ваш дом отсюда видно? спросила Сёко Акигава.
Да, ответил Мэнсики и тут же добавил: Но дом так себе, да и жить на горе неудобно.
В смысле неудобств наш дом ничем не лучше, дружелюбно подхватила Сёко Акигава. Выбраться за покупками целая история, сигнал на сотовом слабый, радиоволны с помехами. К тому же склон крутой: стоит пойти снегу сплошь гололед, да такой, что страшно выезжать на машине. К счастью, это за все время случилось только раз, лет пять назад
Да, а снега здесь почти не бывает, сказал Мэнсики. Из-за теплого ветра с моря. Как ни крути, климат-то у нас морской, так что
В общем, хорошо, что зимой снега нет, перебил я Мэнсики. Было ясно, что ему трудно, и если б я не вмешался, он бы продолжил свой монолог вплоть до объяснения Эль-Ниньо.
Мариэ Акигава попеременно смотрела на тетушку и Мэнсики. Похоже, какого-то особого впечатления о моем соседе она пока не составила. Тот же и вовсе не смотрел на девочку, а не сводил взгляда с ее тети, словно его сразила ее красота.
Тогда я сказал, обратившись к Мэнсики:
Дело в том, что я недавно взялся писать портрет этой юной леди.
А я по воскресеньям вожу ее сюда, добавила Сёко Акигава. Мы тоже соседи, но чтобы добраться сюда, приходится делать изрядный крюк.
Мэнсики наконец-то посмотрел прямо на Мариэ. Однако глаза его, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь у нее на лице, беспокойно метались, словно неугомонные зимние мухи, не знающие, куда присесть. Найти эту зацепку он так и не смог.
И тогда я, словно протягивая спасительную соломинку, достал эскизник.
Вот те наброски, что я пока что сделал. За сам портрет мы пока не принимались.
Мэнсики долго всматривался в три листка будто вгрызался в них глазами, словно ему было куда важнее видеть перед собой не саму Мариэ, а ее изображения. Но это, конечно же, было не так он просто не мог заставить себя посмотреть прямо на девочку. Рисунок попросту служил заменой. Мэнсики впервые оказался так близко от девочки и не мог держать себя в руках. А Мариэ Акигава наблюдала за суетой на лице Мэнсики, будто видела перед собой какую-то редкую зверушку.
Прекрасно, воскликнул Мэнсики и, посмотрев на Сёко Акигаву, добавил: Во всех рисунках бьется жизнь и характер передан точно.
Да, я с вами согласна, просияв, ответила Сёко Акигава.
Вот только Мариэ отнюдь не простая модель, сказал я Мэнсики. Рисовать ее очень трудно. Лицо у нее постоянно меняется, и нужно время, чтобы уловить его суть. Вот поэтому я и не могу пока приступить к самому портрету.
Трудно, значит? переспросил он и, прищурившись так, будто перед ним нечто ослепительное, посмотрел на Мариэ. Я сказал:
На каждом из этих трех рисунков выражение лица очень сильно разнится. Стоит чему-нибудь в нем измениться, и общее впечатление совершенно меняется. Чтобы нарисовать Мариэ на одном холсте, необходимо отразить не только поверхностные вариации, но и саму эмоциональную ее суть. Если этого сделать не получится, в портрете отразится лишь грань целого.
Вот как? восхищенно воскликнул Мэнсики и, взяв в руки рисунки, принялся сравнивать их с оригиналом, а на его бледное лицо тем временем постепенно начал возвращаться румянец. Сначала как маленькие точки, которые вскоре выросли до размера шариков для пинг-понга, а затем наконец покрыли все лицо. Мариэ с интересом наблюдала, как у собеседника меняется цвет. Сёко Акигава вовремя отвернулась, чтобы не показаться беспардонной. Я поспешно стал наливать себе кофе.
На следующей неделе берусь за портрет. В смысле красками и на холсте, сказал я, чтобы заполнить тишину, при этом скорее себе самому.
Композицию уже продумали? спросила тетушка.
Я покачал головой:
Нет еще. Пока не встану перед холстом с кистью в руке, ничего в голову мне и не придет.
Так вы писали портрет господина Мэнсики? спросила у меня Сёко Акигава.
Да, где-то с месяц тому назад, ответил я.
Прекрасный вышел портрет, энергично подтвердил Мэнсики. Пока краски не высохнут, в раму я его не вставлял, а просто повесил на стену в кабинете. Правда, я считаю, что слово «портрет» здесь не совсем уместно: при том, что на картине нарисован я, там не я. Как бы точнее выразиться? Это очень глубокая картина. Сколько ни смотрю, не могу на нее наглядеться.