Не волнуйся, сказал ему Мирон, на каждых троих, которые едят из мусорника, приходится один, который ездит на мерседесе.
Толстяка это рассмешило.
Мне говорили, что ты жесткий, ворчливо улыбнулся он.
Да я как ты, Мирон тоже улыбнулся, просто пытаюсь выживать.
Толстяк вытер потную ладонь о рубашку и протянул ее Мирону.
Четыреста шестьдесят, сказал он. Четыреста шестьдесяти я беру тысячу штук. А увидев, что Мирон застыл, добавил: Четыреста шестьдесят, тысяча штук, и я у тебя в долгу. А кто, как не ты, Рувен, знает, что в нашем деле долг платежом красен.
Последняя фраза заставила Мирона пожать протянутую руку. Впервые в жизни кто-то оказался у него в долгу. Этот кто-то думает, что Мирона зовут Рувен, но пусть хоть так. А в конце завтрака, когда они поспорили, кто оплатит счет, Мирон, почувствовав, как маленькая горячая волна разливается у него в животе, успел опередить толстяка на десятую долю секунды и первым сунуть официанту в руку смятую купюру.
С тех пор это стало почти привычным. Мирон усаживался, делал заказ, напряженно ждал каждого нового посетителя кафе, и если этот посетитель начинал слоняться между столиков с растерянным видом, Мирон без тени сомнения махал ему рукой и приглашал сесть.
Я не хочу таскаться с тобой по судам, сказал ему один мужик с лысиной и густыми бровями.
Я сам не хочу, согласился Мирон. Всегда лучше решить дело добром.
Только заранее предупреждаю, что я не могу выходить в ночную смену, заявила одна кудрявая баба с силиконовыми губами.
Ты что2 хочешь, скривился Мирон, чтобы все выходили в ночь, а ты нет?
Габи просил передать, что ему очень жаль, сообщил парень с серьгой в ухе и гнилыми зубами.
Если ему действительно жаль, строго сказал Мирон, пусть придет и скажет об этом сам, без посредников.
По мейлу ты казался выше, пожаловалась худая рыженькая девушка.
По мейлу ты казалась менее придирчивой, вернул подколку Мирон.
В конце концов все как-то устаканилось. С лысым он сумел достичь компромисса, и обошлось без суда. Силиконовая согласилась, чтобы раз в неделю ее сестра приходила смотреть за детьми, пока она будет работать в ночь. Гнилые зубы пообещали, что Габи позвонит, рыженькая согласилась, что они не очень-то во вкусе друг друга. Кто-то платил за Мирона, за кого-то платил Мирон, с рыженькой они разделили счет пополам. И все это было таким захватывающим и живым, что если выдавалось утро, когда никто не подсаживался к Мирону за столик, он слегка грустил. Слава богу, такое происходило не слишком часто.
Прошло почти два месяца с тех пор, как перед ним уселся потный толстяк, когда в кафе вошел этот, с рябым лицом. Несмотря на изрытую кожу и на то, что выглядел он годами десятью старше Мирона, это был красивый харизматичный мужчина. Первое, что он сказал, стоило ему сесть:
Я был уверен, что ты не придешь.
Мы же договорились, сказал Мирон.
Да, грустно улыбнулся рябой, но после того, как я на тебя так вызверился, я испугался, что ты струсишь.
Ну вот я здесь, почти вызывающе ухмыльнулся Мирон.
Извини, что я кричал по телефону, сказал рябой. Прости. Я потерял контроль над собой. Но я каждое слово имел в виду, слышишь? Я прошу тебя перестать с ней встречаться.
Но я ее люблю, сказал Мирон полузадушенно.
Иногда надо отказаться от того, что любишь, отчеканил рябой и добавил: Поверь тому, кто чуть постарше тебя, иногда надо отказаться.
Прости, сказал Мирон, но я не могу.
Ты можешь, рассердился рябой. Ты можешь и откажешься. Никаких вариантов тут нет. Положим, мы оба ее любим, но по случайности я ей еще и муж, и я не дам тебе разрушить мою семью, слышишь?
Мирон покачал головой.
Ты не знаешь, как моя жизнь выглядела весь последний год, сказал он мужу. Ад. Даже не ад, а просто одно большое затхлое ничто. Когда так долго живешь ничем, а потом появляется нечто, не можешь от него отказаться. Ты же понимаешь, правда? Я знаю, что ты понимаешь.
Муж закусил нижнюю губу, а потом сказал:
Если ты встретишься с ней еще раз, я тебя убью. Я не шучу, ты знаешь.
Убей, пожал плечами Мирон, меня это не пугает. В конце концов мы все умрем.
Муж поднялся над столом и всадил кулак Мирону в лицо. Первый раз в жизни Мирона ударили с такой силой, и он ощутил, как острая, горячая боль разлилась от середины лица в стороны. Через секунду он понял, что лежит на полу, а муж стоит над ним.
Я увезу ее отсюда! закричал муж и стал пинать Мирона в ребра и в живот. Я увезу ее отсюда в другую страну, и ты не узнаешь куда. Ты ее больше не увидишь, понял? Дерьма кусок.
Двое официантов навалились на мужа и кое-как сумели оттащить его от Мирона. Кто-то крикнул бармену, чтобы тот вызвал полицию. Все еще касаясь щекой прохладного пола, Мирон увидел, как муж выбегает из кафе. Официант склонился над ним и спросил, в порядке ли он, и Мирон попытался ответить.
Вы хотите, чтобы я вызвал скорую? спросил официант.
Мирон прошептал, что нет.
Вы уверены? настаивал официант. У вас носом идет кровь.
Мирон медленно кивнул и закрыл глаза. Он изо всех сил пытался представить себе эту женщину, которую больше никогда не увидит. Он пытался и почти сумел. Все его тело болело. Он чувствовал себя живым.
Команда
Мой сын хочет, чтобы я ее убил. Он еще маленький, ну и не вполне понимает, как это сказать, но я отлично улавливаю, чего ему надо.
Хочу, чтобы папа ее сильно побил, говорит он.
Чтоб аж заплакала? спрашиваю я.
Не, он качает головой, еще сильнее.
Он не жестокий мальчик, мой сын, ему уже почти четыре с половиной, и я не помню, чтобы он хоть раз в жизни попросил меня кого-нибудь побить. И еще он зазря ничего не попроситхоть фруктовый лед, хоть рюкзак с Трансформерами. Он просит, только если ему вот прямо надо. Только если вот реально заслужил. Весь в папу. И уж позвольте сказать, совсем не в маму. Когда она возвращалась домой со слезами на глазах и очередной байкой про кого-нибудь, кто обозвал ее на дороге или недодал ей сдачи, я ее просил пересказать все раза три-четыре, расспрашивал, до самых подробностей дознавался. И в девяноста процентах случаев выяснялось, что вообще-то она сама виновата. Что тип этот на дороге за дело ее обозвал, а тот со сдачей просто насчитал ей НДС. Но Роишка мойон не такой. И если он просит папу побить сильнее, чем чтобы плакала, я знаю, что это неспроста.
Что она тебе сделала? спрашиваю. Побила?
Нет, говорит. Но когда мама и Амирам уходят, а она приходит со мной сидеть, она закрывает дверь на ключ и оставляет меня в темноте. И не открывает, даже когда я плачу и обещаю быть хорошим мальчиком.
Я обнимаю его крепко-крепко.
Не волнуйся, говорю, папа так сделает, что бабушка больше не будет.
Ты ее еще сильней побьешь? спрашивает Роишка сквозь слезы.
Сердце разрывается видеть, как плачет твой ребенок. А когда ты в разводе, то вообще. Не могу объяснить почему. Мне так хочется сказать ему да, но я ничего не говорю. Я осторожный. Потому что нет ничего хуже, чем пообещать что-нибудь ребенку и не сделать. Это же на всю жизнь шрам. Так что я сразу меняю тему. Говорю ему:
Хочешь, пойдем на стоянку папиной работы, и я тебя посажу на колени, и будем водить машину, как команда?
И стоит мне сказать команда, как его глаза загораются, блестят от возбуждения, а остатки слез только добавляют им блеска. Мы ездим так с полчасика по стоянке, он крутит руль, а я держу ногу на тормозе и на газе. Я ему даже задним ходом даю проехаться. Реверс его больше всего смешит. С детским смехом ничто не сравнится.
Я возвращаю его на пятнадцать минут раньше назначенного. Я знаю, они ищут, к чему придраться, и слежу за такими вещами. Прежде чем зайти в лифт, я его как следует проверяюнет ли где грязи или пятен, а потом и себя проверяю в зеркале на стене подъезда.
Где вы были? спрашивает она, едва открыв.
В игровой комнате, говорит Роишка, как мы и условились. Я играл с ребятами.
Надеюсь, в этот раз папа вел себя хорошо, говорит она самодовольно, не толкал других детей.
Папа никого не толкал, говорю я тоном, демонстрирующим, насколько мне не нравится, что она играет со мной в эти игры при ребенке.