И? произносит Арлин.
Что?
Ты остановилась посреди предложения, милая.
Последняя фраза тети Изабель эхом стучит в голове: «Дешевле, чем таблетки блетки летки» Таблетки = болезнь.
Стиснув зубы, я поворачиваюсь к Арлин и смотрю ей прямо в глаза. Я тщательно подбираю слова, взвешиваю каждый слог.
Думаю, папа хороший человек, поддавшийся безумию мира.
Поначалу Арлин не реагирует. Вообще, она явно встревожена, хотя я без понятия, связано это с моим ответом или с моим поведением в течение последних минут. Но потом глаза ее вспыхивают, и Арлин кивает:
Как и многие другие, милая. Многие поддаются.
Какое-то время едем молча, и не знаю насчет Арлин, но как же приятно сидеть к кому-то так близко и не чувствовать неистребимой потребности поговорить. Нам обеим достаточно просто быть. В этом я сейчас и нуждаюсь.
Потому что меня зовут Мэри Ирис Мэлоун, и я не в порядке.
4. «Абилитол»
Встречи с доктором Уилсоном начались чуть более года назад. Его многочисленные степени в рамочках заверяли всех вокруг, что он настоящий врач, а не профессиональный клоун, как я опасалась.
Скажи, что ты здесь видишь, Мэри.
Меня не так зовут, док. Или мои родители вас не предупредили?
Губы его изогнулись в скромной улыбке.
Прости, Мим. Так что ты
Опять неверно, прошептала я.
Доктор повернулся за помощью к моему отцу, но этот колодец уже давненько высох.
Ну хорошо. И как же тебя зовут?
Антуан, с серьезной миной заявила я.
Мим, прекрати, вмешался папа. Ответь на вопросы доктора Уилсона.
Большинство моих ровесниц давно перестали отвечать правду и говорят лишь то, чего от них ждут. Но где-то в средних классах, а может, еще раньше я решила, какой хочу быть и какой быть не собираюсь никогда и ни за что.
Мим? подтолкнул доктор Уилсон. Можешь сказать, что ты
Где ваш медведь, док? прервала я.
Извини, что?
Погодите только не говорите, что вы безмедведный врач!
Он нахмурился и снова уставился на отца.
В приемной доктора Макунди стоял вздохнул папа, будто мечтал сказать что угодно, кроме следующего:огроменный гризли. Чучело.
Да ладно? В улыбке доктора Уилсона проскользнуло нечто мальчишеское, узнаваемое.
Он думал, что лучше доктора Макунди.
Я схватила стопку с чернильными пятнами и пролистала:
Пенис, пенис, пенис Ух ты, это что, вагина?
Бога ради, Мим! взмолился папа.
Я бросила карточки на стол и выставила перед собой оба средних пальца:
Скажите, что вы здесь видите, док.
Папа встал и посмотрел на маму, что тихо сидела рядом, сложив на коленях руки. Она не улыбалась, но и не хмурилась.
Ничего страшного, мистер Мэлоун, успокоил доктор Уилсон, вынуждая отца сесть. Затем снова повернулся ко мне:Вспомни, о чем мы говорили, Мим. Вспомни, как важно облекать все свои чувства в слова. Порой проблема кажется несущественной, пока не скажешь о ней вслух.
Я закатила глаза:
Я чувствую злость и
Начнем с имени, прервал доктор, вскинув руки. Назови свое полное имя, пожалуйста.
Меня зовут Мэри Ирис Мэлоун.
Продолжай, тихо произнес он.
Я тоже понизила голос, потому как недавно выяснила, что шепот, оказывается, куда громче крика.
И я не в порядке. Я злюсь. Помираю со скуки. И думаю, что доктор Макунди в миллион раз лучше, чем вы.
Улыбочка Уилсона меня бесила.
А как же голоса, Мим? В последнее время у тебя были приступы?
Говорите так, будто я не знаю эпилептичка или типа того. Круглые сутки пускаю слюни и бьюсь на полу в судорогах. Я взяла карточку с кляксами. А разве чернильные пятна не совсем средневековье? Что дальше? Лоботомия? Шоковая терапия? Боже, все прям как в «Гнезде кукушки»
Уилсон кивнул. Равнодушно.
Можем обойтись без чернильных пятен, если хочешь.
Да, хочу. Очень-очень хочу.
Вместе со стулом выдвинувшись из-под стола, он открыл ящик и достал стерео, похожее скорее на пушечное ядро. Затем начал листать папку с компакт-дисками:
Как насчет музыки? Тебе нравится Вивальди?
Макунди включал Элвиса.
Боюсь, у меня только классика.
Удивил.
Ладно. Тогда Бах. Сюита для виолончели номер один?
Уилсон порылся в папке и извлек двойной диск Баха:
Уверен, здесь есть первый концерт для виолончели.
Сюита, поправила я.
Да-да, пробормотал он, все вокруг суета.
Черт, док, да вы идиот.
Папа сполз по спинке кресла и уткнулся лбом в руки. Все знают, что он вечно висит на волоске, и теперь казалось, что тот наконец готов порваться.
Доктор Уилсон задал еще несколько вопросов и сделал несколько заметок, пока я изучала его кабинет. Уютные растения. Уютные кресла. Стол красного дерева, несомненно, ценою с «ауди». А за спиной доброго доктораего личная Стена Мужества. Я насчитала семь вставленных в рамки дипломов, повешенных заботливо, с гордостью и нехилым недоумением, мол, охо-хо, ты не веришь, что я важен? Тогда как ты объяснишь вот это?!
Уилсон на миг оторвался от заметок:
Полагаю, в вашей семье бывали случаи психоза?
Папа кивнул:
У моей сестры.
Спустя несколько драматических подчеркиваний Уилсон закрыл мою медкарту и достал новую стопку бумаги. Маленьких розовых квадратиков.
Выпишу ей «Арипапилазон», сообщил он. Десять миллиграммов в деньэто по одной таблетке.
Краем глаза я видела, как мама впилась пальцами в папино бедро. Он отодвинулся, освободил ногу и ничего не сказал.
Простите, начала мама, подав голос впервые с начала сеанса, неужели это правда необходимо? Доктор Макунди считал, что в случае Мим медикаментозное лечение преждевременно.
Уилсон снял очки, мельком глянул отцу в глаза и оторвал от пачки листок с рецептом:
К сожалению, в этом вопросе наши с доктором Макунди мнения не совпадают. И конечно, решать вам, но это моя профессиональная рекомендация.
Только я уловила критику в адрес Макунди. Или просто мне одной было не все равно. Профессиональная. Намек, что советы Макунди иного рода. А по мне, так Уилсон, папа и их приверженность лекарствам куда абсурднее, чем все чучела гризли в мире.
Мы читали о препарате, давшем хорошие результаты, сказал папа, глядя в рецепт. Как он там назывался, Ив? Абили-что-то-там.
Мама скрестила руки на груди и уставилась в противоположную сторону. В ее глазах горел невиданный мною прежде огонь.
Доктор кивнул:
Это он и есть. «Арипапилазон» в основном известен как «Абилитол».
На комнату словно опустился покров. Черный саван болезней, предсмертных минут и всего того худшего, что есть в самых худших местах. Слово-мутант, жуткий гибрид, неестественный союз двух корней, настолько разных, насколько это вообще возможно. Абилитидар. Витриолзлоба, яд. «А ты, Абилити, берешь ли Витриол в свои законные суффиксы?» Я хотела закричать, что против сего порочного брака, но не вышло. Полный песка, пересохший рот слипся. Доктор Уилсон с непроходящей улыбкой вещал о преимуществах «Абилитола», а папа кивал, как кукла-болванчик, не замечая, как углубляются в комнате тени.
Пока они болтали, я поймала мамин взгляд. И, судя по ее лицу, она тоже чувствовала сгущающуюся тень.
Мы не улыбались.
Не говорили.
И вместе ощущали приближение тьмы.
5. Шестое письмо
Я просыпаюсь под рокот междугороднего автобуса, на лицеотблески позднего солнца, на плечетяжелая голова Арлин. (Если б не храп, я б поклялась, что бабулька померла или впала в кому.) Стерев тонкую струйку слюны, свисающую из ее рта на мое плечо, я перекатываю Арлин на ее сиденье и кладу себе на колени рюкзак.
Со снами мне не везет, и я всегда считала, что дремота скорее утомляет, чем восстанавливает силы, и эта не стала исключением. Мне снился научный проект в пятом классе. Нам дали карту мира, велели вырезать все континенты и сложить их вместе в существовавший миллионы лет назад суперконтинент известный как Пангея. В реальности я так и сделала. Но причудливым снам неведомы жизненные рамки, и там вместо континентов я вырезала крошечный штат Миссисипи. И не успела опомниться, как бумага превратилась в настоящую землю, а я уже смотрела на штат с высоты птичьего полета: на его вытянутую, похожую на коробку форму с острыми углами, на выступающую челюсть и на короткую шею, что окунается прямо в Мексиканский залив. Внезапно Миссисипи на моих глазах раскрошился и пошел ко дну, а его место заняла громадная армия москитов. Миллионы миллионов, бессмысленно жужжащих, переваривающих горячую кровь, зависших в воздухе над соленой водой. На мгновение они даже приняли форму штата, так что казалось, будто Миссисипи все еще там, только теперь жужжит и трепыхается.