В аудитории на стенах развешены таблицы, в том числе показывающие выправление вывиха. Валя села перед ними. Ей больше понравился способ Коха, она несколько раз проделала его на своей руке и запомнила на всю жизнь.
Дежурство сравнительно спокойное. Врачи ушли домой. Чтобы отвлечь Валю от невеселых мыслей, счастливо улыбаясь, Марина говорила:
У меня есть жених на фронте, влюбленный, наверное, с пятого класса. Уже тогда лазил к нам в сад и часами ждал меня там. А когда у меня ломался протез, и я не могла идти в школу, он после занятий сразу бежал к нам и засиживался до позднего вечера у моей кровати. Всегда носил мой портфель. Нас дразнили: «жених и невеста». Он относился к этому совершенно спокойно. Пока не ушел в армию, был бессменным моим спутником и нежным другом! Сейчас часто пишет ласковые письма. Мечтает, если останется жив, жениться на мне. Я не разочаровываю его, сказала грустно. Пусть ему там, на фронте, будет теплее. А как потом, видно будет.
Разве вы его не любите?
В том-то и беда, что люблю, поэтому, скорее всего, и не пойду замуж.
Почему?
Какая из меня мать? Заплачет ребенок, я встать к нему не могу без протеза или костылей. Он никогда не видел мою культю, на него это может произвести страшное впечатление! Пройдут годы пройдет и любовь. Ничего нет вечного. Он пожалеет, что женился на калеке. Нет, пусть всю жизнь любит меня, как свою мечту, без разочарований! грустно закончила она.
Зазвонил телефон, Марина резко соскочила со стула, что-то треснуло. Словно красная краска, румянец залил ее лицо.
Кажется, сломался протез. Совсем новый! досадовала она. Только две недели как получила.
Валя сняла трубку, выслушала.
Хорошо, сейчас приду, поступил больной с острым аппендицитом.
Валечка, как же ты одна.
Ничего, Марина Алексеевна, аппендицит я уже оперировала и не один раз.
Аппендицит аппендициту рознь, другой раз опытный хирург залезет в живот, а вылезти не может. Как расположен. Я буду ассистировать.
Как же вы?
На табуретке, на колене. Принесите костыли, я сниму протез. Вот видите, какая же из меня жена?
Не надо, посидите рядом, туго будет помоетесь, поможете. Попробую прооперировать с сестрой.
Снимая маску с лица после операции, Валя, довольная, говорила:
Флегмонозный отросток, толстый, с мой палец. Стенки тонкие, я тихонечко выводила его в рану, отгородилась салфетками, на всякий случай. Осторожно перевязывала брыжейку. Очень боялась, что лопнет у меня в руках.
Молодчиночка! Вот, ты уже можешь называть себя хирургом. Первая самостоятельная операция. Сколько ты их сделала на трупах?
Двадцать четыре, но это все-таки совсем другое дело.
Конечно!
Мариночка, я сейчас вызову дежурную машину, пусть она отвезет вас домой. Если поступит больной, где я сама не справлюсь, вызову Ксению Павловну или профессора.
Да, пожалуй, так будет лучше, ответила задумчиво Марина.
Дежурство спокойное. Поступил больной с завода с оторванными пальцами. Валя обработала рану. Совсем поздно приняли больного с сотрясением мозга, он был в сознании. Уже в первом часу ночи сбросила туфли, как была в халате, легла на спину и тут же заснула.
Проснулась от того, что кто-то теребил ее за плечо.
Да проснитесь же вы, наконец, говорил женский голос, в отделении воры! Валя села.
А почему темно?
Перерезали провода, наверное, во всем корпусе нет света, телефоны не работают, тревожно шептала дежурный врач терапевтического отделения. Они были у нас, теперь поднялись к вам.
И что же вы хотите от меня? спросила Валя. Чтоб я пошла в темноте их искать? Поднимать шум не могу, у меня тяжелые больные после операций. Пока они сюда не придут, я отсюда не выйду. Валя пересела с кровати на стул, поджала ноги. Холодно. Ее знобило. На столе лежали два пирожка с повидлом, которые дали на ужин. Она их оставила сыну. Сейчас машинально нащупала и съела. Дверь ординаторской тихонечко открылась, и Валя увидела, что кто-то ползет по полу из коридора.
Кто это? спросила Валя вполголоса.
Это я, Татьяна, отвечала операционная санитарка, думала, вы еще не знаете, что у нас в отделении воры орудуют, приползла позвонить по телефону.
Не работает телефон, шепотом сказала Валя. Татьяна сидела на полу.
Тогда я поползла в гинекологию.
Сиди тут! Выйдешь в сад, а там кто-нибудь наверняка подстраховывает их «на стреме», вспомнила Валя, как это называется. Еще прихлопнут тебя.
Нет, я буду осторожной.
Татьяна, сиди здесь!
Не могу сидеть здесь, надо сообщить в милицию! она выползла на четвереньках, как большая белая кошка, осторожно прикрыв дверь.
Тихо, кажется, слышны удары сердца.
Почему во время войны растет уголовщина? шептала терапевт.
Может быть, заниматься ею некогда
Валя подошла к окну. Ночь темная, зубчатой массой темнел сад, далеко, сквозь черное кружево деревьев, горели окна гинекологического отделения. Казалось, прошла целая вечность, пока внизу загудела машина, захлопали дверцы, послышались голоса.
Вот здесь подождите, говорила Татьяна, открывая дверь ординаторской. Я сейчас принесу лампу из операционной.
Потом впереди шел милиционер с лампой в поднятой руке, позади него Валя, Татьяна и врач из терапии. Темными страшными провалами казались открытые двери палат. Тихо. В коридоре, положив на руки голову, за столом крепко спала сестра.
Спит, стерва, выругалась Татьяна.
Вот и хорошо, что спит, а то бы ее стукнули, сказала Валя, подошла, тихонько потрогала ее за плечо. Та вскочила, поправила косынку, оправдывалась:
Я не спала, только голову положила на руки, Валентина Михайловна.
Ладно, ладно, хорошо.
Дверь в комнату старшей сестры взломана. Несгораемый шкаф вскрыт. Здесь хранились документы, ценные вещи больных, карточки, наркотики. Шкаф пуст.
Воры проникли через дверь, выходящую в сад, строил свою версию милиционер, там же вывернули пробки, телефонные провода перерезали.
А я еще подумала, почему дверь в сад открыта? удивилась Татьяна. Но, видно, они уже ушли. Вот бы я нарвалась от страха померла!
После дежурства врачи не отдыхали, сразу включались в рабочий день.
Домой Валя шла медленно, устало. Темнело. Прозрачным ломтиком мандарина на сиреневом восходе уже плыла луна, а лучи заходящего солнца еще освещали верхушки деревьев, подрумянивали трубы завода. Жарко. Душно. Второй месяц ни одного дождя. Прошлой ночью затянуло небо, но к утру тучи куда-то ушли.
Напротив хлебного магазина Валя запнулась за что-то мягкое. Под ногой лежал бумажник. Она почему-то испугалась, не раскрывая его, вошла в магазин. Хлеба не было. Пустые полки, пустой зал.
Вот, сейчас нашла, говорила Валя, подавая бумажник продавцу, нахальной девице с кудряшками.
Что там? загорелись любопытством ее глаза.
Не знаю, не открывала. В бумажнике лежало двести восемьдесят рублей, восемь хлебных карточек: четыре рабочих, три детских и одна иждивенческая, пропуск на завод, в литейный цех на имя Ершова Александра Александровича. Первое августа. Карточки новые, хрустящие, на весь месяц. Валя записала имя, фамилию владельца.
Я позвоню ему, скажу, что бумажник у вас.
Без вас позвонят, можете не стараться, резко бросила девица с кудряшками. Валя недоверчиво посмотрела на нее и все-таки решила позвонить сама. «Вот, поди, горе какое у него», подумала Валя. Вспомнила, как ее семье было тяжело, когда у нее в детстве украли карточки и как она тогда безутешно плакала. Кажется, горше беды у нее не было.
На другой день, рано утром, Валя только что умылась, была еще в старом ситцевом голубеньком халате, в дверь постучали.
Войдите! крикнул Сергей. В комнату вошел коренастый рабочий с большой седой головой. Внеся с собой запах железа и гари. Охватил взглядом всех, остановился на Вале.
Пришел сказать вам спасибо, дочка, вы мне звонили?
Да, я.
Так я и подумал: голос был молодой, он достал из того самого бумажника сто рублей, вот вам вознаграждение!
Уберите деньги, обиделась Валя. Он растерянно смотрел на нее. Уберите деньги! уже мягче повторила она. Это ваш бумажник? Какое может быть вознаграждение? Я выполнила только свой долг, вернула то, что принадлежит вам.