Взгляд мой прикован к машине, вокруг которой начинается безобразие. Один из гуляк, кривляясь и пританцовывая, возится с отмычкой, открывает дверь и плюхается на сиденье. Васена же подлетает с другой стороны, машет, чтобы ему открыли. Через секунду и мой Васена в машине
Ссать сейчас станет! шевелит Чингизов деревянными губами. Юхно, мертвяк
Перед капотом стоит Юхно, раскинув крестом руки. Мне вдруг захотелось машину свою защитить, ее, родную, мне жалко вдруг стало. Хотя бы им крикнуть, хотя бы кулаком пригрозить, а двинуться никак не могу, руки поднять не могу. И этот наглый разбой никто не может остановить. Один лишь фотограф-молодчик щелкает напропалую, и яркие вспышки выхватывают именно то, что нужно. Слава Богу, думаю
Юхно расстегнул брюки и мочится на капот, ссыт, как в точности предсказал Чингизов. Юхно это делает долго, поливая капот круговыми движениями целую вечность. Я успеваю восхищенно подумать: «Ну и пузырь у дядечки! Пивом, видать, надулись!»
Теперь слышу над ухом: «Пашка тронет сейчас»и начинает машина катиться, повинуясь этим словам. А Юхно ссыт, Юхно, бедный, не кончил еще, он вынужден отступать назад, он отступает «Они же задавят его!»хочется крикнуть мне. И вспышка, вспышка, еще вспышка, Юхно бросается на капот и вместе с машиной несется вниз. Мы тоже срываемся, тоже бежим Хруст костей, и сдавленный крик болидверцы машины разлетаются в обе стороны: тот, что Пашка, и мой Васенаврассыпную. И исчезают в ночи
Фотограф отщелкал последние кадры. «Только что задавили здесь человека, докладывает. Никакой липы, феноменальные кадры».
Чингизов глядит на пустой асфальт, потом опускается на четвереньки, ищет, должно быть, Юхно, капот трогает, оглаживает брезгливо капот и поднимает на свет руки: «Ничего не пойму, где он? И сухо А ссал ведь, вы видели, сколько он ссал?!»
Чекисты тоскливо кругом озираются: тихо кругом, ни души, безмолвно и пусто. И страшно-то как, Господи
Потом берут у фотографа аппарат и вынимают из него кассету. Говорят обиженному фотографу, который только что сиял горделиво:
Это смыть надо, а лучшесовсем уничтожить!
Потом говорят Чингизову:
Распусти народ по домам. Видишьсорвалось!
А я и был возле дома, ближе уж некуда.
Глава 7Илана
Несколько дней назад мне сделали биопсиюубийственная процедура, брали костный мозг
А я вот вспомнил по этому поводу слова старика Фудыма: «Я вам завидую, вы идете на родину молодыми, здоровыми, а от меня какая там польза?» И думаю с отчаянием: «Ну да, пришел, здесь я уже! А толку-то что, пришел калекой, развалиной! Строил планы попутешествовать: съездить к Стене Плача, побывать в Тверии, на родине моего друга, полковника Бешара Чато, да будет благословенна память его! Хотел бы увидеть разочек Мертвое море, именуемое в арабских книгах Смердящим, а в христианскихЦелящим. Что я видел, черт меня побери?!»
Наберитесь терпения, говорит мне доктор Ашер, потерпите, больной, потерпите! И объясняет подолгу, как зарождаются новые клетки в костях и как убивает их облучениекостный мозг, селезенку, лимфатические узлы. Говорит, что в крови моей преобладают белые кровяные тельца, и это ему не нравится, говорит, что истинная картина моего здоровья будет ясна врачам после биопсии и гистологического исследования взятой из костного мозга ткани
Знает прекрасно, какое я испытал «удовольствие»кому как не доктору это знать! И все-таки велел принять посетителя, навязал мне визит этот силой, знает, что весь я болен еще. Приказал, можно сказать: «Первая беседа у вас будет с Иланой. Ну а после приглашайте, кого хотите!»
И вот вошла она грациозно, как лань, грациозно уселась в кресло.
Все на ней было в обтяжку: брючки в обтяжку, свитерстатуэточка! Она из себя сотворила скульптуру, и эта скульптура была восхитительнаходячая и живая Прошу понять меня правильно: подобные существа в пещерах не водятся, там нет гурий! А все гормоны мои в полном порядке, они дремали, слишком долго дремали. И я это понял только сейчас! Я уговаривал себя, изнывая: «Она сестра тебе, смотри с благоговением, ибо израильтянка, смотри и радуйся, сукин ты сын! Помнишь, как ребе Вандал тебе говорил: Когда ты придешь на родинуувидишь там настоящих евреев, ты отличишь их по той печати, чье имя Шхина. Вот и ищи эту печать, сиди и ищи, а грязно не думай!»
С минуту мы изучали друг друга: она смотрела на меня как на диковинное животное. Я, впрочем, и выглядел так: в пижаме, весь опутанный проводами А сам я впился в ее маникюрдлинные ярко-красные ноготки, в белые туфельки, и сразу мне сделалось дурно, нехорошо. Нет, не потому, что я одичал, тут, господа, совсем другая история
Можно ли мне закурить? спросила она и обвела глазами палатусырую, сумрачную и неуютную.
Не знаю, право Я растерялся. Доктор Ашер говорит, что здесь особая для меня среда
Жаль! и закинула ногу за ногу, устраиваясь в кресле поудобнее. Я принимаю обычно у себя в кабинете и много при этом курю Итак, вы и есть знаменитый Калантар Иешуа?
Я ей кивнул, с трудом справляясь с возникшим вдруг давлением в черепной коробке. «Гляди прилично, благоговей! Не рыскай по ней глазами!»
В нашем ведомстве проявляют к вам исключительный интерес. Мы надеемся, что вы согласны будете оказать родине особого рода услуги.
Кожа моя вдруг вспыхнула, загорелась, жжение стало невыносимым. Я перебил ее, бросившись вслед какой-то внезапной догадке:
А вас не Мирьям зовут?
Нет. Иланой. Вам разве не говорили?
Да-да, простите, я просто забыл, не обращайте внимания! Я весь еще там, в пещерах Потер себе лоб, виски. Брежу, видать, а тут меня еще прокололи, всадили сюда иглу, толстую, как ломик, и что-то там отсосалимерзейшая процедура Вы принимаете в кабинете? Так заберите меня! Давайте сбежим? Смотрите, какая погода на улице дивная!
Она от души расхохоталась, с легкой такой хрипотцой, пронзившей мне кровь. А что за духи у нее былиэх! Голова моя закружилась, а ноздри затрепетали, как у жеребца на луговой травке. И я заржал, я требовательно забил копытами. Не выдержал:
Перевербуйте меня, а? С удовольствием перевербуюсь, пойду за вами куда угодно! Давайте в кафе сбежим? Нет, я не шучу: неужели вам наплевать на такого агента? Это столько славы прибавит израильской разведке, а о вас, моя Мата Хари, станут слагать легенды
Я здорово развеселил ее. Она изумительно хохотала. Вот же, черти, прислали красоткуискушать меня! Они что, совершенно без милосердия? Меня искушать, который сто лет на безбабье?!
Кафе исключается, сказала она. Вас стерегут столько церберов!
Точно! Джассус Откуда вы знаете?
Какой приятный сюрприз, поздравлял я себя Говоря по правде, я предвкушал встречу с пожилой дамой, суровой чиновницей, настроившись на долгий, изнурительный допрос, и откровенно признался:
Я вижу, вы умная девушка, и чувство юмора у вас в полном порядке
Я весь дрожал, со мной творилось что-то неладное.
Скажите, Мирьям, вырвалось у меня невольно.
Увы, Илана! поправила она немедленно. Вы с кем-то упорно меня путаете.
Ну да, Илана! Конечно же, Илана! Я только хотел бы знать, уяснить для себя одну деталь: вы тоже были когда-то изнасилованы?
Она обиделась и сверкнула глазами:
Ну знаете, это уж чересчур!
Да нет, вы не так поняли! рванулся я к ней. Я имел в виду, откуда вы русский знаете? Это так выражался ребе наш Вандал! Он говорил, что на нас, евреев галута, надо смотреть, как на изнасилованных: ни в коем случае не порицать за ущербность, за наш убожеский вид.
Она на меня сердилась: ответила резко, с пренебрежением. Высокомерно ответила:
Нет, я сабра! Родители мои из России В разведке израильской, как правило, служат сабры!
Возникла стена между нами; меня не туда заносило. Я злился на себя, ходил по палате, переступая провода на полу. Почувствовал вдруг тупую боль, стадо трудно дышать, говорить. Я жалко ей улыбнулся, глупо снова спросил:
Цветы вы, конечно, любите? Разговаривать с ними, шептать им слова, целовать, как живых?
Определенно путаете с кем-то! Нет, нет и нет! Цветы меня не волнуют, не волнуют рыбки, птички, кошечки, куклы И протянула ко мне руку с часами, ткнув пальчиком в циферблат.