Зашевелятся, проснутся на нарах дед Васена и таджик Фархад, поднимут стриженые головы, щурясь на свет лампочки. Дед засмолит козью ножку, матюгнет конвойного за луженую глотку, а Фархад к параше пойдет, путаясь в полах своего чапана.
Оба«бытовики»: старый Васена и бывший мулло-бача медресе Сам-Ани парнишка Фархад. Дело мое им прекрасно известно, не скажут и доброго слова в напутствие: подумаешь, важность! И я«бытовик»
Васена сидит за квартирный дебош: угрожал соседу своему, будучи в подпитии. Колуном угрожал, правда. Ну а Фархада подмели на рынке: зеленью торговал. Петрушка, лучок, укропчику его папаши участок имеется приусадебный.
Я и сам подумаюобычный ночной допрос, делов-то! Но вернусь в камеру на рассвете человеком больным, сломленным.
Конвой запрет камеру, велит мне заложить руки за спину, и мы двинем наверх высокой крутой лестницей, по стертым ступеням. Стертым за последний век ногами сартов эмира, ногами басмачей, а послекомиссаров, командиров-рубак в остроконечных шлемах, партийных баев и начальниковврагов народа, короче.
Сонный, но уже встревоженный, я заставлю себя собраться, успокоиться, представлю мысленно следственный кабинет, крысиную мордочку капитана Чингизова: снова отвезет к месту аварии? Снова к врачамневрологу, психиатру? Следствие давно топчется на одном месте, таскают меня наверх из ночи в ночь, странные задают вопросы, упорно чего-то недоговаривают, на что-то туманно и отвлеченно намекают и ждут. Ждут, что я сам признаюсь! А в чем, Господи, мне признаваться?
Мы выползем из зиндана, всей грудью вдохну я свежий морозный воздух, поперхнусь, закашляюсь, посмотрю на прогулочный дворикубитая ногами земля, водопроводная колонка, голое персиковое дерево. Посмотрю на высокий дувал, на помойку возле дувала. «Все, надо кончать!»скажу я себе и посмотрю на длинную галерею напротив, куда выходят двери кабинетов и канцелярий, помещения для конвоя и охраны зиндана. «Сколько можно терпеть?»скажу я себе, глядя на сочные спелые звезды, на чудный подлунный мир, которого я лишен неизвестно за что. Или взятки Чингизов хочет и ждет, когда я сам ее предложу? «Э, нет, не дождешься, татарин! Думаешь, если зацапал еврея, значит, и ободрать его на шашлык?» Взгляну еще раз на облитые лунным светом купола Бухарыбашни и минареты, горбатые крыши бань, увижу фаллический контур Манори Калонабашни смерти с гнездом аиста на самой макушке, услышу тонкий, едва различимый вой муэдзина, справляющего первый намаз ночи, и войду к Чингизову.
Войду, да так и останусь стоять, озадаченный: «Кто эти двое? Таких и не запомнишь с первого взгляда: ничем не примечательные, бледные Да и с десятого раза их не запомнишь: врачи, фотографы, люди из моего таксопарка?» И догадаюсь сразу, и вздрогну: «Ого, они совсем из другого ведомствабесьего»
Чингизов подтянут и оживлен, застегнут на все пуговицы. На этих жени формы, ни знаков различия.
Садитесь, садитесь! велит мне Чингизов. Познакомьтесь с товарищами: слева товарища можете звать Иван Петрович, а справаПетр Иванович, ну и достаточно.
Сяду, как обычно, на табурет, напротив стола, напротив всех троих. «Зачем же все-таки эти двое гусей? И папки с делом не вижу! Как же все-таки их отличать? У этого, что справа, шея как будто потолще, а волосы сивыежиже. Зато у другого та же шеяс кадыком. Во всем же прочем ну вылитые близнецы, однояйцовые близнецы».
Фамилия Юхно вам говорит что-нибудь? спросят меня эти двое. Голосом сырым и бесцветным, точно всю жизнь прожили на болоте.
Нет, ничего. Капитан Чингизов меня уже сотню раз спрашивал. Какое отношение этот Юхно имеет к моему делу? Скажите ясно, хватит играть в кошки-мышки!
Я очень собой доволен. Мне нравится, как вскипает во мне возмущение. Чего мне бояться? Он попросту вымогатель, мой следователь, и именно это я им скажу, этим болотным братьям, этим могущественным близнецам. И еще скажу: мало ли какая шваль в Бухаре обитает, я что, обязан каждого знать?
У меня свои друзья, своя компания, гуляем в парке, ходим на танцплощадку, ну выпьем, случается, не скажу, что без этого. Сделайте запрос по месту работы, уверен, что получите характеристику самую положительную: приводов в милицию нет, левыми заработками не увлекался, прогулов нет, с клиентами вежлив и обходителен Подумаешь, вышла промашка однажды, недогляд! А с кем не бывает? Но машина-то цела, целиком-целая, лишь о дерево слегка поцарапалась. За это гноить человека в зиндане, лишать за это свиданий?
Скажите, Калантар, а есть ли среди ваших знакомых люди из польских евреев?
Начинаю лихорадочно соображать: что-то новое! А ведь и в самом деле звучит по-польскиСтанислав Юхно Нет, говорю, ни с кем из польских евреев не знаюсь, да их и не осталось почти в Бухаре со времен войны, с эвакуацииуехали все, лишь в Чор-Миноре кто-то из них живет, а ктоя и понятия не имею. Может, отец их знает, он человек старый: общие интересы по синагоге
И еще раз пожму плечами:
Нет, не знаю, а какое это имеет ко мне отношение?
Стало быть, имеет, ответит уклончиво хитрый Чингизов. Вспомните, Калантар, а может, заходил из них кто-нибудь к вам домой, воздействовал на ваш образ мыслей, просил о небольшом одолжении?
Я начинаю, кажется, прозревать: они подозревают нас всех в круговой поруке, в вечном еврейском заговоре против них! О, какой же я был дурак, у кого надеялся на защиту? Нет, я им все скажу, стесняться мне нечего, дам им понять, что разоблачил их полностью, и сделаю это так же грубо, как и они со мной.
Кто такой, собственно, Станислав Юхно? Скажу вам честно, я много об этом думал: алкаш, ночной бродяга, отпер отмычкой мою машину и спустил ее с рычагов. А она и ушла вниз, покуда в дерево не уперлась Теперь вернемся ко мне, к лично моему делу! В таксопарке нашем работает диспетчером еврей Рома Розенфлянц, отвечающий за исправность каждой машины, отъезжающей в смену. В деле моемвы поглядите делоприколота справка, что в день аварии машина И. Калантара находилась в полном порядке, подписанная Розенфлянцем. Теперь дальше: в то утро я был поднят с постели и первым делом отвезен на экспертизунет ли в крови моей алкоголя? Врач, делавшая анализ, тоже дала справочку: «Не пил Мало того, за трое суток до происшествия спиртного даже не нюхал!» Фамилия же врача Розалия Вайнбергдва! То есть вторая еврейка, не так ли? И, наконец, последнее. В самом начале следствия у капитана Чингизова возникла вполне разумная мысль, а не страдаю ли я лунатизмом? Чем, дескать, черт не шутит: поднялся я ночью, вышел на улицу, спустил машину, а после и спать пошел без всякой памяти В папке поэтому есть заключение и гипнолога, вы тоже его смотрели: «Ни лунатизмом, ни прочими психоотклонениями водитель И. Калантар не страдает. Врач Белоцерковская». Итак, три справки, три самых существенных документа подписаны евреями, и именно это обстоятельство вас сильно смущает, мягко говоря: а не составлены ли справочки эти с таким расчетом, чтобы извлечь преступника из зиндана?
Здесь я умолкну, глядя на всех троих, а вся застывшая моя фигура, вся моя поза устремлена вперед, словно продолжая вопль моей души: «Ведь это же ясно, товарищи, ослу даже ясно, а я не осел, нет, не осел я, товарищи!»
Долгая тягостная пауза. Я смотрю в окно: густая чернильная ночь, но слышатся петухи, и скоро рассвет. Ночь как памятник предрассветному мраку И чувствую вдруг отчаяние: нет, ничего нового этот допрос тебе не принесет, и ничего ты своим монологом не добился, настоящая круговая порука у них, Каланчик!
Качнется Чингизов вправо, качнется Чингизов влево, он шепчет что-то соседям, а мне все слышно: «Я вам разве не говорил: мозги у него набекрень»«Надо кончать, капитан!»«Да, пора бы и закругляться!»
И спросит меня Чингизов:
Вы что-то еще хотите сказать, кроме наглого обвинения сотрудников органов в антисемитизме?
Конечно, есть, еще бы им не сказать! И снова почувствую воодушевление, вскочу с табурета, рванув на груди бумазейную рубашку, покажу им свои ноги, обутые в войлочные тапки:
Смотрите, как я одет! А в камере холод собачий, зима, а одеяла вы не даете. Таким я был доставлен в зиндан месяц назад, когда дни еще были теплые. Мыла нет у меня, полотенца нет, зубы почистить нечем. И жрать мне хочется, жрать, а вашей баланды мне недостаточно. Все получают с воли чего-нибудь, только на мне мертвый запрет. Почему мне отказано в свиданиях?