Нет, Юра, да это же фантастический фильм! Вылазит из-под земли еврей: «Здравствуйте, я из Бухары!»и с ходу в бой рвется! Марк дико расхохотался, серьезно уставился на меня, расчесывая бороду всей пятернейснизу и наперед. Говорят, ты массу народу привелэто правда? Что всех их содержат в резервации где-то в Иудейской пустынеэто правда? А все потому, что русские вас обработали под землей смертоносными лучами, чуть ли не ядерным взрывом хотели всех уничтожить? Я это в Москве еще слышал с год назад от одного активиста.
«В Москве год назад? Да нет, чушь абсолютная!»
Марк потянулся к пергаменту.
Можно ли на твой знаменитый пергамент взглянуть?
Э, нет, господа, только из моих рук. Он по-арабски составлен, вам все равно ничего не понять.
Ну а записи? Марк кивнул на стопку бумаг, лежавшую на столе. Когда ты их нам передашь? Мы это хотим немедленно публиковать! Представляешь, какая сенсация?
Нет и нет, господа! повторил я еще категоричнее. Это Илане, в абсолютно надежные руки.
Он понимающе закивал, успокоился вроде:
Ну да, принес в Израиль важные секреты, не подлежат покуда огласке. Поглядел на меня по-новому, с уважением. Затем спросил участливо:Мы можем тебе помочь? Нам говорили, ты ищешь людей в Израиле, чтобы тебя подтвердить, опознать?
Я ухватился за это немедленно, лег грудью на стол и перешел на шепот. Сказал, что положение мое ужасно, что все им во мне подозрительно, скосив при этом глаза на Джассуса.
Вот Иланапочему от меня сбежала? Я что, чума? Или дядюшка мой роднойвзял да и отрекся А Анатолий? Вы этого Анатолия случайно не знаете, москвич он, возле пещеры целыми днями торчит, тоже из наших? Убить был готов меня, чуть не убил, по сей день убежден, что я представляю собой опасность.
Юра принялся меня успокаивать, сказал, что я еще нездоров, что все преувеличиваю. Гиперболизирую, сказал он.
Да ты ведь уже на родине, кругом все свои. Теперь ты знаешь, кто? Национальный герой, вот кто, герой русской алии!
Э, нет, не так все просто! отвечал я в отчаянии. Со мной самим какая-то порча, как будто я проклят. И в Иудейской пустыне нет никого, нет никаких резерваций. Из-за меня они не пошли, евреи, меня боялись. Если хотите, могу и рассказать, как это было.
Беру пергамент и начинаю крутить катушку. Пробегаю глазами знакомые строчки, ищу Ар-Румма-Румия, то самое место в северной Турции, где тысячи тсуйрнаскальных рисунков, изображений, которых горячечный мозг старика Фудыма принял вдруг за евреев. Принял их за живых людей и откровенно мне все высказал.
«Наверху в этой местности обитают беле, они верят в дурной глаз. Целые кланы имеют дурной глаз, этих людей называют оньо. Одной похвалой оньо наводят порчу, лишают женщин молока, вызывают любые болезни. А если позавидуют новому платьюоно назавтра сгорит.
Защищаться следует амулетами: пещерной раковиной, гипсовой розой. Познания оньо удивительны! Они сшивают конским волосом раны, ампутируют конечности, оперируют череп»
Я волнуюсь, кручу дальше катушку. Не то, говорю, это не то Они внимательно слушают, их лица напряжены. Марк пододвигает ко мне поближе треножник с белой головкой.
«Суровый край, читаю им дальше. Ничего, кроме смерти и тлена. Переход сюда носит название сахельочень суровое испытание. Временами пещеры вдруг оживают, ты чувствуешь себя как бы в центре плоского диска. Дженнет эш-шайтан, что означает Сад дьявола, ни чувства времени, ни ощущения себя в пространстве».
Отлипаю от пергамента глазами, смотрю на доктора Ашера. А он смотрит мне в ротему интересно тоже. Понятия не имеет, что я читаю.
Это место волшебных фресок, я вам про это уже читал! говорю я ему, а он кивает и улыбается.
«Ты вдруг окажешься в сказочном городе, полном людей и животных. В этом мире безмолвия и смерти они особенно потрясают душу. Они живут кругом: на сводах, на потолках, на всех нависающих карнизах. От них исходит магическая сила! Беле, что наверху, не имеют к ним отношения, они имохог, что означает отвергнутые Аллахом, поэтому их беспощадно истребляют арабы».
Никогда мне не вспомнить, что за время года стояло в мире, где скитались до этого и как доползли тудаполуживые, на животах, через узкие дымовые каналы, после страшной, длительной жажды. Помню лишь зал со столбами, а там, наверху, световые отверстиявертикально и наискосок.
В одной из впадин была вода, мутная и ржавая, она и вернула нас к жизни. Без нееэтой ржавой лужипять наших трупов остались бы там навсегда с полными ртами песка и землисвидетельством последних наших попыток утолить жажду в предсмертных галлюцинациях.
Напившись, мы долго лежали, тесно прижавшись друг к другу, и все никак не могли согреться. И не могли уснуть, чувствуя кругом могильное, ледяное веяние, слушая глухой, таинственный гул, и приходили на ум образы таинственных чудищ, и все тянуло бежать отсюда, бежать в панике.
Ребе вдруг здесь расхворался и надолго слег: повредил себе ногу, растянув сухожилие на щиколотке. Мы постелили ему на сухом месте, под гладкой высокой стеной. Он лежал и тихо стонал. Я делал ему массаж, растирал ребе ногу по несколько раз на день густым отваром из пещерных кореньев. Мы все постели наши обложили толстой верблюжьей веревкой, ибо тут кишело великое множество змей и скорпионов, целые полчища скорпионов! Старались не наступать на рогатых гадюк випра, что прятались под камнями или зарывались в песок, высунув маленькие граненые головки.
Прошла неделя, и стал у нас складываться быт. Мирьям вдруг развела целый зверинец! Поймала на сухой тропке бахромчатую ящерицу добу с колючим хвостом, обвязала ее вокруг живота веревочкой, и доба жила при кухне. Нашла двух крольчат и кормила их бледной травкой. Один, правда, быстро сдох, зато другой ел с наших рук и сделался сразу ручным. Еще был молодой гунди, который тоже вертелся при кухне, странного вида грызун, с которым мы тоже сдружились. Словом, чудная семейка, Ноев ковчег!
Стряпали, как всегда, я и Мирьям: кипятили воду, исхитрялись печь даже хлебв золе, из растертых на камнях зерен, добавляя сухие дрожжи. Кошерность была полнейшая! Каждый продукт, что шел в суп, мы с Мирьям перебирали, крошили, чтобы, не дай Бог, не попало крылышко насекомого или жучок. Каждый плод разрезался на долькине прячется ли червяк, мошка Все пятеро мы так отощали, что скинули сообща пуда три, если не больше. Ходили, качаясь По стенам же гротов и скал ползли диковинные наши тени, похожие на персонажей из сказок про Али Бабу и сорок разбойников. Отросли наши волосы, пообтрепалась одежда, обувь, бороды у мужчин превратились чуть ли не в колтуны.
Я все удивляюсь, почему до последней минуты мы были слепы? Ничего не виделислепы до той минуты, пока не вспыхнуло все и старый Фудым не закричал
А ведь все признаки говорили, что здесь что-то есть! Мы натыкались на кости и черепки, на маленькие пластины неизвестного происхождения, а там, где лежал ребе, было отчетливо видно, как стена линовалась, а поверхность ее изумительно отшлифована. Своды многих гротов были обрушены, мы находили под ними бусы, кольца, пористые комья глиныпервичный материал для красок.
Вспоминаю сейчас этот райский сад, снова вижу цветущие долины, болота, леса, людей, стада антилоп, мирно жующих травку под кронами удивительных деревьев. А не было ли это миражом, думаю я? Воздух наших пещер часто наполнялся странной пылью, несущей в себе электрический заряд, это там, наверху, шел горячий ветер, взвинчивая чудовищные массы песка, а у нас, под землей, возникали странные ландшафты и долго-долго держались. В разных странах эти бури зовутся по-разному: песчаный дьявол, сирокко, харифлюди и животные при этом теряют рассудок, и все мешается. Даже пугливые обычно газели спокойно шествуют в сухом тумане между верблюдами и погонщиками.
Прекрасно помню, как началось!
Сначала стали поскакивать искры из каменных и железных предметов, огненные брызги, как бенгальский огонь, очень красиво: то там, то тут вдруг освещались стена, угол, свод. Потом стали сыпаться искры из нас самих: из нашей одежды, с волос, с пальцев, и возникло ощущение катастрофы, какой-то тоски, и странная тяга к этому перерастала в неумолимость.