Постой! кто-то схватил его за рукав. Знакомое слово, произнесенное на чужом языке, заставило Шурали обернуться.
Русский прислужник Затычки, спрятав лицо в поднятый воротник робы, тянул его назад.
Послушай! сказал он. Слушай же!
Шурали повиновался, сделал шаг назад. Теперь он снова стоял на пороге командирской опочивальни и мог слышать всё, что говорилось в ней.
Мне не нравится Ибрагим Абдула, проговорил Фархат. Что суть разум? Разум суть то, с помощью чего можно контролировать эмоции и животные инстинкты. Ибрагим Абдула не может контролировать их. Он обрил голову, отрастил бороду и не расчесывает её. Ибрагим Абдула смердит, как шакал. Нет, он не разумный человек и способен на многое.
Он русский, а русских не переделать. Я навидался их в чеченскую войну. Даже приняв ислам, они остаются верны распятому, проговорил Затычка. Их можно использовать, как мясо свиней для затыкания дыр при наступлении. Но если кому-то из них удастся выжитьнаш долг самим позаботиться об их судьбе.
Шурали глянул на слугу Затычки.
Как имя? она старался как мог, выговаривая слова пока не до конца освоенного им языка. Твоё имя?
Иван Удодов, был ответ. Другого имени у меня нет.
Русский
Да.
Нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк его, эти слова Шурали произнёс на арабском языке.
Русский молчал, по-прежнему пряча усталое лицо в воротнике, но Шурали знал: он услышан и понят. Ответ прозвучал по-русски. Может быть, слуга просто боялся, что его услышит одна из наложниц Затычки?
Нет. Я не принимал вашей веры. Абу Маариф аль-Эфвэ нанял меня. Просто нанял и всё.
* * *
Что значит на вашем зыке слово «нанял»? спросил Шурали.
Ты разговаривал с Удодовым? отозвался Ибрагим Абдула. С гаремным рабом? Затычка не нанял его. Сволочь врёт. Он работает за еду.
С немалым риском они забрались на верхний из уцелевших этажей многоэтажки. Под их ногами бугрилось море руин. Нет, оно совсем не было бескрайним. Тут и там серую массу пепла и щебня разбавляли зелёные лоскутья уцелевших скверов. А на горизонте, с западной стороны, щетинился множеством антенн и блистал оконными стеклами один из уцелевших кварталов Халеба. С другой стороны, в паре миль от них, воткнулись в небо несколько дымных столбов. Русский смотрел на дымящиеся руины квартала Аль-Фарафра.
Завтра снова в бой, не отставал Шурали. Абу Маариф аль-Эфвэ сказал, что в на соседней улице засели неверные. И на этот раз нам с тобой не отсидеться в группе прикрытия. Придётся идти на штурм вместе со всеми. На всё воля Аллаха, да прославится его имя в веках!
* * *
Шурали с сомнением и опаской рассматривал квартал. Дюжина домов. Каждый высотой не менее восьми этажей. Все дома целёхоньки. Видимо, неисповедимым промыслом Всевышнего, да прославится его имя в веках, им удалось избежать ударов «адского огня». Нам хана, проговорил Ибрагим Абдула.
Всё утро этого дня он разговаривал только на родном языке и Шурали понимал каждое слово. Что ж, уроки русского не пропали даром.
На всё воля Аллаха! отозвался Шурали миролюбиво.
Прежде чем штурмовать вот это русский махнул рукой в сторону высоток. Надо дать залп из минометов.
У Затычки нет мин, ответил Шурали.
Последние слова он произнёс совсем тихо, не надеясь на лингвистическое невежество товарищей по бригаде. Все они были сейчас совсем рядом, устроились плечом к плечу на гребне двухметровой баррикады, перегораживавшей улицу, ведущую к высоткам.
Зато патронов в изобилии, продолжал Шурали. Как это говорят? Я забыл выражение что-то о пище неверных, которую не должно употреблять правоверному, но из которой можно делать снаряды для убийства неверных же
Пушечное мясо, отозвался русский. Пушечное мясоне пища. Эх, ты! Не русский ты человек, хотя благодаря мне теперь говоришь по-русски почти без акцента.
Русский хлопнул Шурали по плечу.
Тыспособный ученик. Умный. Странно!
Шурали не хотелось выяснять, отчего русскому его ум кажется явлением необычайным. Он рассматривал верхние этажи высоток в окуляры бинокля, стараясь поворачивать их так, чтобы стекла линз не бликовали. Впрочем, пыльные небеса Халеба после отчаянных схваток минувшей ночи не пропускали ни единого солнечного луча.
Надо высадить стекла, продолжал русский. Эй, баба! Неси противотанковое ружьё!
К сирийской наложнице Затычки он также обратился по-русски.
Шмальнём по домишкам разрывным. Ведь у твоего мужика ещё остались разрывные патроны?
Казалось, женщина поняла его, быстренько убралась с позиции туда, где на броне бригадной БМП восседал её хозяин. Через несколько минут весело галдящие йеменцы уже волокли ствол, станину и гремучий железный ящик с боекомплектом.
Слишком маленькая дистанция, покачал головой Ибрагим Абдула. Тебе придется засветиться. После первого же залпа нам ответит их снайпер.
А ты возьми снайпера как это? Шурали на миг призадумался. Ну?..
На заметку?
Так!!!
Под дружеский галдёж йеменских побратимов они принялись за работу. Щелчок курка, грохот, отдача, звонкое падение гильзы, шелест опадающего стекла, победные вопли йеменцев. Шурали отстреливал одно окошко за другим. Снайпер ответил им на пятом выстрелеИбрагиму Абдуле не удалось упредить его. Пуля ударила в мешок перед самым лицом Шурали. Сероватый фонтанчик брызнул в лицо, ослепив его на несколько мгновений. Сползая вниз с гребня баррикады, Шурали отчаянно тёр глаза.
Аллах Акбар!!! вопили за их спинами ослепленные боевым задором йеменцы.
Погоди! шептал Ибрагим Абдула. Сейчас я его прищучу
Три удара в ладоши последовали один за другим с секундными перерывами. Ответом на первые два явился хрустальный звон падающего стекла. Третий хлопок отозвался недальним, отчаянным воплем и глухим стуком упавшего тела.
Аллах Акбар! ревели йеменцы, а женщины Затычки аккомпанировали им длинными очередями в воздух.
* * *
Перед началом атаки они сидели на земле у основания баррикады. Ибрагим Абдула докуривал сигарету. Тлеющий окурок опалял его бороду, но он никак не хотел его выбрасывать. И где достал? Шурали впервые наблюдал у него нехорошую христианскую привычку. Бригадные машины тарахтели неподалеку, заполняя пространство за баррикадой плотной, белёсой взвесью. Затычка распорядился не жалеть солярки. Под пологом белого тумана минометные расчёты готовились к залпам. Потом уже их атаку поддержат стволы бронетехники. Но сначала им придется преодолеть ограждения лоджий первого из этажей. Ты куришь прошептал Шурали. Сегодня мы все окажемся в объятиях Аллаха Не шути так, русский!
Кто я такой, чтобы шутить именем Всевышнего, да прославится оно в веках? Мы выживем. Не все. Давай простимся, что ли. Зачем? У солдат моего народа есть обычай прощаться перед боем. Я не солдат твоего народа. Тымой народ. Последнее, что у меня осталось.
Объятие русского было порывистым и крепким. От него пахло табаком, порохом и слезами. Расчеты минометов дали первый залп. Прислушиваясь к глухим разрывам и стрекоту осколков, они позабыли разомкнуть объятия. А йеменцы давали залп за залпом. Наконец, последовал гортанный оклик.
Аллах Акбар! возопил Затычка.
И бойцы с дружным рёвом полезли через баррикаду. Их растормошил молоденький дурачок. Его обидная брань рассмешила Ибрагима Абдулу, а Шурали чувствительно огрел наглеца прикладом. Юный йеменец, стеная, перевалился через гребень баррикады.
Ну что, пора? спросил Шурали. Почему ты плачешь?
Ты говоришь со мной по-русски!
Хватит. Вперед. За веру! проговорил Шурали на языке пушту.
Он карабкался на верхушку баррикады плечом к плечу с Ибрагимом Абдулой.
Аллах Акбар! ревел русский, выпуская короткие очереди поверх голов идущих в атаку бойцов Затычки.
Пули его автомата превратили оконные стекла первого этажа в мелкий бесцветный бисер. Люди племени гурани, вытянувшись цепочкой, обходили злополучный квартал слева. Остальные перли напролом, намереваясь штурмом взять первый этаж. Теперь противник перестал скрываться. Со второго и третьего этажей им отвечали короткими очередями. Очевидно, экономили боекомплект.