Есть соответствующие международные меморандумы, пояснил Грибов, по инопланетянам, параллельным мирам, астралу и миру тонких энергий. Специально обученные автономные люди вычисляют и ликвидируют нарушителей, где бы те ни находились. Если какой правитель чинит препятствия, получается, как в Югославии, Ираке или Ливии. Страна под снос, чтобы другим неповадно. Скрыть это дело невозможно, в каждый заводской смартфон вставлен отслеживающий чип.
Механический гуманоид был на первый взгляд безобиден. Цитировал Священное Писание, нес околесицу о судьбе человеческой цивилизации, об экологической катастрофе, социальной справедливости, рассказывал сказки, в общем, проповедовал, как когда-то Иисус Христос.
Оно бы и ничего, даже мило, искать истину не запретишь, только находившиеся от него в радиусе двух метров люди (не все подряд, а по непонятному алгоритму, его так и не удалось выявить и расшифровать) проникались его истинами и начиналиэто открывалось спустя какое-то время, поначалу-то они помалкиваливести себя как идиоты. Ученые переругались. Попавшие под гипноз отказались участвовать в откатах.
А у нас как, вздохнул Грибов, нет откатанет бюджета. Нет бюджетанет работы.
Устоявшие против гипноза разоблачили ставших честными идиотами коллег, как американских шпионов, после того как один из них, долго таившийся, нахамил Самому, когда тот прихватил его с собой в Уссурийск, чтобы опробовать спутниковые ошейники для тигрят. Трех тигрят, как подрастут, должны были выпустить в тайгу. Президент еще объявил конкурс на лучшие имена. Хам гавкнул в прямом эфире: «Откат, Распил, Занос!» На Москву не прошло, успели вырезать, а Восток от Урала увидел. Сам промолчал, но запомнил и решил разобраться.
Вернулись в Москву. Он пришел в лабораторию посмотреть на чудо-робота. Ученые стали говорить ему дикие вещи, хуже правоверных коммунистов и либеральной сволочи. Губишь страну, вцепился как клещ во власть, превратился в царя, окружил себя ворьем, придушил оппозицию, не читаешь книг, без конца награждаешь позорную эстрадную шваль, загнал народ в нищетуэто самое ласковое. Стали совать ему под нос какие-то графики с отвесно падающими линиями. Охранники ломанулись, чтобы их заткнуть, заступили черту, которую нельзя, а потом в ужасе прикусил язык Грибов. Вся сменагод в закрытой дурке под психотропами ипо статьеиз ФСО. Половина, причем добровольно, в монастырь замаливать грехи. Остальныев пожарникив огонь на парашютах. Хотели одному дать Героя России, целую деревню спас, отказался. Сказал, лучше накажите тех, кто рубит, продает, а потом поджигает лес. Похоже, навсегда спятил парень.
Была идея, Грибов тревожно отследил в небе низко протянувших над полем уток (уже имелись в России опытные образцы дронов в виде водоплавающих пернатых), довести гипнотического робота до ума, одеть в рясу, крест на пузо, и вперед с пасторской миссией по странам СНГ. Но огорченно махнул рукой. В общем, засунули на двадцать лет в бронированную барокамеру, а сейчас от греха подальшена Луну. Я предложил на Украину, ходил бы там, объяснял хохлам, что есть истина. Не поддержали. Думали, удалось почистить ему башку, целый год возилась международная команда в непроницаемых скафандрах. Но не тут-то было. Снова взялся за староеи уже не в радиусе двух метров, а через бронированную дверь. Один майор, помнишь эту историю, чуть здание Пенсионного фонда из танка не расстрелял. Ученые даже специальный термин изобрели: эффект самовосстанавливающегося искусственного сознания. Решили, что на Земле держать такую тварь опасно. Если что, у нас есть свойправильный, еще американцами сработанныйбиоробот! Никто его, правда, не видел, но зачем ему конкурент? Пусть лучше на Луне молится за Святую Русь. Так что, хлопнул Перелесова по плечу Грибов, можешь отдыхать со своими медведями, онитьфу! против лунного молитвенника!
Перелесов с детства любил японского писателя Агутагаву Рюноске, обнаруживая в его произведениях мистическую связь с событиями в собственной жизни. В последнее время он все чаще вспоминал новеллу «Бататовая каша», где мелкий, напоминавший гоголевского Акакия Акакиевича, служивый самурай мечтал, как бы нажраться от пуза бататовой каши. И вот мечта сбылась. Богатый и грубый (большой) самурай пригласил служивого в свое имение, обещая накормить этой самой кашей. Во время путешествия мелкий самурай с грустью признался себе, что если уподобить его волю окружности, то эта окружность целиком и полностью вместится в окружность воли большого самурая, границы которой теряются за горизонтом.
После разговора с Линдоном Перелесов ощутил себя мелким униженным самураем, чей волевой круг оказался грубо истоптанным. При этом тот, кто топтал, издевательски не обозначил горизонта своей воли. Утрата личности у самурая случилась в момент исполнения мечты о бататовой каше. Каша не лезла в рот. Нет волинет вкуса, нет радости.
Перелесову захотелось превратиться в другого персонажа новеллырыжую лису из Сакамото. Ее ловко изловил по дороге большой самурай, но не убил, а отпустил, дав задание бежать вперед и предупредить челядь о его скором прибытии в имение. Перелесов как будто увидел эту рыжую в обновившейся шкуре (дело происходило поздней осенью) лису, стелющуюся по покрытым осенними листьями холмам упругой меховой волной, растворяющуюся в закатном горизонте неведомо чьей, возможно высшей, воли. Да, ему, как и лисе, была оставлена жизнь, но лиса, в отличие от него, несла благую весть челяди о прибытии хозяина. Перелесов же не был удостоен благой вести, в его услугах, похоже, больше не нуждались. Разговор о Псковской области еще предстояло осмыслить. Это тоже была весть. Но ее некуда и некому было нести, помахивая огненным хвостом.
Господин Герхардего большой самурайпокоился под каменным крестом в фашистском пантеоне в Парагвае. Мать, вздумай Перелесов поделиться с ней этими мыслями, скорее всего прижала бы его к себе: «Женись на хорошей девушке, приезжайте ко мне в Синтру, дом большой, места хватит, я так хочу внуков».
Жаль, подумал Перелесов, что Акутагава не дожил до космической эры, не успел написать о сиреневом, проповедующем истину, роботе. Неужели, вздохнул, мненовоявленной лисе из Сакамотоодин путь в команду к Пятке и кабану под хлыст Виореля? Достойный финал!
Обрусел, удивлялся сам себе Перелесов, я определенно обрусел. Он почти физически ощущал, как жесткие конструкции внутри его сознания размягчаются, оплывают, становятся округлыми (овальными!) и влажными, как небо над озером на слепой турбазе. Перелесов любил сидеть на крыльце бани, смотреть в неопределенную даль, и небо, уже как другая (природно-народная?) мать прижимало(а) его к необъятной воздушной груди, шептало(а): женись, заведи детей, возлюби Господа, живи, и будет тебе счастье Господь всегда взаимен!
Он знал людей, в том числе русских по происхождению, которые ни при каких обстоятельствах не русели, наоборот, с каждым годом наливались взрывчатой, как пластид, ненавистью к России. И знал некоторых, кто русели довольно быстро, даже не будучи по крови русскими. Когда обрусевшие говорили о России, их лица добрели, непроизвольно размягчались, как если бы в них мистическим образом проникало тесто. Хотя функции теста в современной косметологии выполняли округляющие лица и как утюгом разглаживающие морщины искусственные филлинги. Сам тоже иногда выглядел как обрусевший, если отвлечься от того, что вместо теста в его лицо не мистическим, а хирургическим образом закачивали филлинги.
Круги воли обрусевших неизменно сужались, а горизонты надежд и несбыточных (в том числе о гоголевских шинелях и самурайской бататовой каше) мечтаний неоправданно расширялись. Это было невозможно, но иногда Перелесову казалось, что в обрусевших проглядывают скрытые черты Иисуса Христа. А еще ему вспоминался сериал «Игра престолов». Там в вечных снегах, нищете, боях и голоде обитал народ под названием одичалые. Чем были плохи одичалые, Перелесов не помнил, но ему казалось, что в новом, конструируемом пилигримами, Линдоном и прочими невидимыми архитекторами мире русским и обрусевшим отводилось место этих самых одичалых. Им (нам?) бы взъяриться, реально одичать, вцепиться в глотку пилигримам, сломать сценарий, неожиданно подумал Перелесов. Но нет, ждем, что взаимный Господь укроет шинелью, накормит бататовой кашей, уложит, как Илью Ильича Обломова, на засаленный диван. Свели круг воли до точки, целуем вставший на точку, вдавливающий нас в мать-сыру землю гиперзвуковой с филлингами каблучок, продолжил мысль Перелесов как бы не о себе (у него так часто бывало), но уже как бы и о себе.