Заперев, как требовала инструкция, секретное распоряжение в сейф, Перелесов велел Анне Петровне срочно соединить его с дрессировщиком медведей из смоленского (приграничной области!) цирка.
Из-под земли!
Из берлоги, уточнила Анна Петровна.
Перелесов хотел спросить у нее, спят ли зимой
цирковые медведи, но она быстро вышла из кабинета.
Пару месяцев назад он опережающе посетил смоленский цирк, посмотрел, как бурая медведица по имени Пятка каталась по арене на самокате, а потом в белой кружевной юбке вместе с двумя другими медведями исполняла танец маленьких лебедей.
«Сможешь сделать, чтобы она опустилась на колени и перекрестилась?»спросил Перелесов у дрессировщикацыганистого малого с косо перечеркнутым шрамом щекой и непонятным именем Виорель.
«Легко, ответил тот, недельку попостится, ив храм на исповедь к патриарху. Про меня пишут, что я истязаю медведей. Это ложь. Основа любой дрессурыдозированное питание. Голод творит чудеса не потому, что усмиряет плоть, а потому, что лечит душу, просветляет и обостряет ум. Голод раздвигает мысленные горизонты любого живого существа. Мое делоопределить внутри горизонта нужную точку и привести в нее это существо, причем так, чтобы оно думало, что пришло туда само, что эта точка для негоцель жизни. Потом можно начинать работу».
«Ну да, согласился Перелесов, голод и боль. Как еще можно заставить полюбить Большого брата?»
«Метод запатентован, я сейчас работаю над диссертацией, скоро защита», на всякий случай сообщил дрессировщик.
Из переданной чекистом Грибовым справки Перелесов знал, что приватизировавший цирк Виорельпервостатейный жулик, тянущий из государства дотации и гранты, но одновременно присваивающий немалые деньги через выведенную на аутсорсинг бухгалтерию. Грубо говоря, деньги за билеты шли ему, а государство кормило зверей, оплачивало аренду, коммунальные расходы и гастроли цирка.
Мало того, когда на освоенные цирком территории пытались зайти конкуренты, особенно зарубежные, парень поднимал в прессе волну про дискриминацию русского цирка, ругал иностранных клоунов, пропагандирующих сексуальную распущенность и неуважение к православию. В ответ получал обвинения от проплачиваемых конкурентами зоозащитников в зверском обращении с несчастными медведями. В европейских цирках, напоминали зоозащитники, номера с животными запрещены, хватит и нам их мучить! Гражданам России, впрочем, плевать было на медведей, как и на многое другое.
Но это были мелкие для ведомства Грибова семечки. Грибов сам как-то показывал Перелесову видео охоты на разбуженного медведя в костромских, кажется, угодьях. Мишка, шатаясь, выбрался из берлоги и, не обращая внимания на расположившихся неподалеку с карабинами Грибова и губернатора, зачем-то полез на тонкую сосну, откуда те и сняли его двумя выстрелами. Разве можно охотиться на спящих медведей, помнится, удивился Перелесов. Можно, махнул рукой Грибов, но скучно.
Куда более заслуживающим внимания ведомству Грибова показался интерес Виореля, точнее стоящих за ним уважаемых и хорошо известных премьер-министру людей с Кавказа, к земле под развалинами завода «Молот» на востоке Москвы. Там предполагалось возвести культурно-развлекательный центр «Цирконий». Русский цирк нового тысячелетия, как писали в купленной прессе. Возглавить его и собирался скромный смоленский дрессировщик, за один год превратившийся в Народного артиста России, орденоносца, защитника вековых традиций русского цирка, члена многочисленных советов по культуре и светило науки.
Перелесов не сомневался, что «Цирконий» в лучшем случае приютится где-нибудь в уголке, а остальная земля уйдет под строительство элитного или многоэтажного коммерческого (в зависимости от спроса) жилья. Не сомневался он и в том, что Виорель костьми ляжет, но выучит медведицу Пятку коленопреклоненно креститься. Единственно, не знал, когда в их деловое сотрудничество ударит «Молот»до (как шантаж) или после (как награда) инаугурационных торжеств? А еще Перелесову было любопытно, какой бонус будет ему предложен за содействие? На этом этапе обычно к делу, потирая руки, подключался Грибов.
«Она должна выглядеть как дикая, объяснил задание Виорелю Перелесов, вышла из чащи на поляну, задрала башку в небо, увидела самолет, услышала колокольный звон, опустилась на колени и перекрестилась. И чтобы все под камеру, может быть, даже в прямом эфире».
«Не понял, откуда звон», наморщил лоб Виорель.
«К самолету подвесят динамики, как яйца». Перелесов сам не очень понимал инновационную, как утверждал министр связи и массовых коммуникаций, технологию проникающего атмосфернопространственного звука.
«Нет проблем, резко оживился Виорель. А хочешь, в волнении он перешел с Перелесовым на «ты», подгоню кабана? Это же полное единение народа, природы и животного мира! Есть у меня кабанчик, умнее человека, берегу для «Циркония», слышали про проект? Усадить еготочно усажу, но дотянется ли до рыла копытом? И башку может не задрать, у него шея не гнется. Вот только если резко похудеет Или землю подкопать?»
«А сома у тебя нет, спросил Перелесов, чтобы высунулся из омута и правым плавником?»
«Сома нет, признался Виорель. В «Цирконии» будет аквариум, может, тогда».
«Что со щекой? Медведь порвал?»
В предложении Виореля смутно мерцал смысл, но Перелесов пока его до конца не уловил, а потому тянул время. Чем-то все это напоминало свадьбу карликов в Ледяном дворце при императрице Анне Иоанновне. И ничего, устояла Россия, не просто устояла, а двинулась семимильными шагами в великое будущее. В принципе, я все понимаю, самокритично подумал Перелесов, но не до конца, какие-то тонкие нюансы мне не даются.
«Считается, что так, перестал улыбаться Виорель. Вам врать не буду, вы же не случайно ко мне приехали, посмотрели справочки. Одна сука на зоне пометила, но я, этого в справочках точно нет, его за это кончил!»
Какой милый дрессировщик, подумал Перелесов.
«Занимайся, бросил на стол конверт. Благотворительный взнос на развитие русского цирка третьего тысячелетия. Кабанчика задумался, тренируй. Позже решим».
«Кабанчикпервый сорт, привычно измерил не сказать, чтобы жадным, скорее, равнодушным (мелочь!) взглядом толщину конверта Виорель. Секач! Морду в экран крупным планомнарод сам на жопу сядет, свят-свят-свят! А если перекрестится копытомвсе, правь вечно, никто хлебало не разинет! Медведь и кабаносновные звери, тотем России. Закроем тему».
«Ты это не сильно распространяйся», Перелесову не понравилась политологическая проницательность Виореля. Не оскудела, мрачно подумал он, Россия быстрыми умами.
«Обижаешь, министр, поправил гусеницей обвивший палец золотой перстень Виорель, я маневр знаю, иначе давно бы порвали».
Ваш дрессировщик сейчас на арене с медведями, заглянула в кабинет Анна Петровна. Из этой берлоги его не вытащить. Перезвонит, как только сможет. Представление закончится через двадцать пять минут.
Усевшись за письменный стол, Перелесов открыл папку с резюме и рекомендациями конкурсной комиссии по кандидатам на замещение вакантных государственных должностей в Министерстве развития и благоустройства приграничных территорий. Пролистывая страницы, автоматически поставил плюсы на резюме кандидатов с армянской, татарской и еврейской фамилиями. На менее значимые должности выбрал чеченца и дагестанца, потом, спохватившись, поменял дагестанца на русского.
Перелесов поймал себя на мысли, что давно и незаметно знает ответ на третий после «Что делать?» и «Кто виноват?» вечный русский вопрос: «В чем сила, брат?» Его, Перелесова, как, впрочем, и обобщенного (Большого?) брата, сила была в стопроцентной отъединенности от происходящего вокруг, ментальном космическом отрыве от того, что называлось Россией. В том, что он в доступном ему временном континууме творил реальность, презирая и ненавидя исходный материал. Он ощущал себя капсулой (пулей?), встреленной в тело России. Пуля пробивалась к некой (когда отчетливой, а когда ускользающей) цели через сочащееся мясо, волокна нервов, хрустящие позвонки, рыхлый, как болото, мозг. Но в последнее время он все чаще чувствовал не столько естественное сопротивление плоти (его не было), сколько не поддающуюся законам анатомии динамику внутри обреченного, фантомно распятого между болью и голодом тела. Перелесов не мог дать однозначного определения: предгибельная ли это (по Розанову) агония или нечто иное, чему не может быть линейного объяснения?