Что национальной безопасности до моей личной жизни? неискренне удивился Перелесов. Сплошная экономия. Не лезу со строительством в угодья патриарха, кстати, на творожок пасть не разевал, не знаю, кто внес в список, да ты, наверное, и внес, не пристраиваю жену в «Газпром» или «Роснефть». Опять же, нет детишек в Гарварде, значит, врагам не взять на крючок. Да и прокормить меня одного государству легче, чем тебя, покосился на широко рассевшегося на диване друга-чекиста Перелесов. Жена, сестра, теща, тесть, три дочери, твои родители Кто там у тебя еще?
Не скажи, возразил Грибов. Мынарод, земля, вокруг нас жизнь, одной обслуги кормится сорок душ! Россия сохранится, только если превратится в большую могучую семью. Пусть кто-то побогаче, кто-то победнее, но все вместесемья! А такие, как ты задумчиво пошевелил губами-шампиньонами Грибов, вроде как призраки, нечистая сила в нашем русском доме. Как там их? Лешаки, водяные, гуменники, выменники, кикиморы, шишиги Шуршите, ухаете, пугаете, анализируете, прогнозируете При нас, но не мы! Я ему в записке несколько слоганов для баннеров подсказал, похвастался Грибов: «Россиябольшая семья!» «Моя семьяРоссия!», «Семьясчастье завтрашнего дня!» Не знаю, какой выберет.
Забыл любостая, развеселился Перелесов.
Кого-кого? недоверчиво уточнил Грибов. Поставленный охранять национальную безопасностьконтролировать на украинско-венгерском рукаве выручку за круглосуточно текущую по трубам в закрома вероятного противника нефть и летящий синей (исполняющей желания, но далеко не всех) птицей туда же газон не любил шуток над часто произносимым патриархом, да и Самим, словосочетанием семейные ценности. От Грибова каким-то образом ускользал (как соленый грибочек с вилки) известный факт, что и патриарх (по церковному закону), и Сам (в силу житейских обстоятельств) были людьми отнюдь не семейными.
Любостайдомашний черт, ублажающий по ночам вдовиц и жен, если мужья не могут, с удовольствием объяснил Перелесов. Большой член большой семьи.
Не слышал, насупился Грибов, но намек понял, уставился на Перелесова замороженным, как гриб из морозилки, чекистским взглядом. Он, значит, по-твоему, этот как его любосрай, а Россия, значит, безмужняя баба, которую он дрючит глухими ночами во все дыры, да? Какой же ты взял горестную паузу Грибов, потому что не было в русском языке эпитета, способного полноценно выразить всю мерзость (по Оруэллу) мыслепреступления Перелесова. Ты в основном резерве, строго продолжил Грибов, вот-вот сядешь губернатором на область с серьезным бюджетом, а то и И так, огорченно махнул рукой, погано шутишь!
Это ты шутишь! возразил Перелесов. Кто выменник? Кто держит Россию за нефтяное вымя? Точно не я!
Он давно и безуспешно пытался разобраться в логике мышления Грибова. С одной стороны, тот мыслил предсказуемо и примитивнов духе охранительного, как писала либеральная пресса, патриотизма. С другойподобно богомолу, иногда невидимо перемещающемуся в межветочном пространстве неизвестным наукечерез четвертое, или какое там, измерение? способом, Грибов в пространстве межмысленном тоже перелетал через одну или сразу несколько мыслей, оказываясь в неожиданной для собеседника (жертвы?) точке несовершенного или совершенного ею (не важно) мыслепреступления. Должно быть, это помогало ему вразумлять во время профилактических бесед, облепивших нефтяное иссякающее вымя, выдирающих перья из газовой птицы мерзавцев, уклоняющихся от перечисления куда следует оговоренных сумм.
Трико феодальное ему тесно, рвется из него в исступлении, вспомнил Перелесов строчки Маяковского из поэмы «Владимир Ильич Ленин» про крепчающее в Средневековье буржуазное сословие. Так и сейчас сырьевое российское экономическое трико истончалось, трещало на мощных чреслах чекиста Грибова. Он устал гонять маломерную рыбку в нефтегазовой трубе, его, как старика-рыбака из повести Хемингуэя, тянуло на океанские просторы, где гуляла та самая pez grande, которую тот поймал, но не уберег от акул. Грибов (а как иначе?) думал, что сумеет уберечь.
Но ты прав, спокойно продолжил Перелесов, он будет дрючить Россию во все дыры до тех пор, пока она не очнется или пока к ней не посватается нормальный крепкий мужик.
Типа Ленина или Сталина, понимающе ухмыльнулся Грибов.
Друг мой, напевно и почти ласково произнес Перелесов, ты просишь что-то из конспирологического, политологического, давно известного, но не усвоенного. Так получи: да, типа вождя! Только вождь, которого все обожают и боятся, при виде которого бабы визжат и кончают в трусы, способен проломить над отдельно взятой страной лед назначенного ей порядка, чтобы народ высунул в полынью дыхательное рыло, прокашлялся, натворил бед Почему-то в образе то ли тюленя, то ли беззащитного и, кажется, уже истребленного дюгоня увиделся Перелесову неназванный народ. А потомснова в полынью, только уже на большую глубину и под бронебойный лед, откуда не выплыть!
Тогда Гитлер, сказал Грибов, или все-таки Сталин? Ты меня запутал.
Гитлеру отвели двенадцать лет, чтобы он кончил Германию, объяснил, вспомнив лекции в кельнском колледже, Перелесов. Сталину на СССРтридцать, но только потому, что сначала он должен был кончить Гитлера. Ну, и ребятам после столько жена демонтаж.
Почему так много? Могли уже в пятидесятых все решить.
Вряд ли, надо было, чтобы подзабыли войну.
Значит, выхода нет? спросил Грибов. Где та Германия, перед которой трепетал мир, и где победивший ее СССР? Дело только в сроках, а конец один?
Выход есть, пожал плечами Перелесов, но он тебе не понравится.
Понятно, богомолом переместился из теоретической в практическую (в смысле, шитья дела по статье экстремизм, а то ибери выше! терроризм!) плоскость дискуссии Грибов. Вовремя убрать вождя, так сказать, на взлете, когда он уже решил часть проблемпроломил полынью, куда народ просунул дыхало, уберег от распада страну, не противопоставил себя окончательно и бесповоротно большим дядькам, присматривающим за порядком, не преступил черту, за которой мыfailed state со всеми вытекающими. Ты этого хочешь? Гитлера не успели убрать в тридцать девятом. Сталина убрали вовремя. И что?
Ничего, сказал Перелесов. Можно ведь только делать вид, что долбишь лед, или долбить не до пролома. Тогда шансов уцелеть больше. Не рисковать, наслаждаться жизнью и властью, пусть время само решает проблемы. А оно их всегда так или иначе решает, непрерывно сдает, как крупье в казино, картишки. Могут выпасть неплохие, отчего не сыграть? Кто понял жизнь, тот не спешит, ждет карту. Жизнь сильнее и отвратительнее любого плана и любой идеи. Она укатала и Гитлера, и Сталина, и даже Иисуса Христа, так зачем переть на рожон? Только ведь карта может не прийти.
А дюгонь, подумал, но не стал огорчать Грибова Перелесов, тем временем сдохнет подо льдом, хотя кого это волнует?
Значит, надо перетереть с крупье, сказал Грибов, или опрокинуть стол.
Крупье недоговороспособен, стол опрокидывается только вместе с планетой Земля. Это называется неприемлемым ущербом, возразил Перелесов.
А мы пойдем другимтретьимпутем, неожиданно зевнул, перекрестив рот, чтобы случайно не залетели бесы, Грибов. Будем договариваться с крупье, подпиливая ножки стола. Изготовим инновационные ботинки с пилой в подошве. У Гитлера и Сталина не вышлоу нас выйдет! сердито выставился на Перелесова. Карта рано или поздно придет, не может не прийти.
Перелесов взглянул на часы. До встречи с китайскими инвесторами оставалось пятнадцать минут. Если кто-то выкатывается из Кремля и Большой Каменный мост перекрыт, можно опоздать, прикинул он.
Нам пора, поторопил Грибова, изъявившего желание участвовать в переговорах, чтобы одним своим видом сразу отбить у китайцев желание покуситься на национальную безопасность России. Или (это более вероятно) по поручению начальства. Китайцы исторически уважают толстых, заметил как-то Грибов, толстый чекист для них, вообще, бог, что-то вроде Конфуция.