Это было невозможно и преждевременно, но Перелесову показалось, что вместо слов телевизионного диктора он уже слышит плывущий над страной мобилизационно-умиротворяющий звон. В приграничных регионах, за развитие которых с недавних пор отвечал Перелесов, он не обещал быть густым, как правильно (православно) сваренное малиновое вареньемаловато было храмов с колокольнями. Теоретически от одного до другого можно было долететь на самолете, да вот бедане существовало таких маршрутов. Предлагался, конечно (как без этого?), аварийный вариантсилами армии ударно разметить границу России мобильными щитосборными часовнями с бумажными иконами и пластмассовыми, с динамиками внутри, колоколами, но он свидетельствовал об очевидной беспомощности Перелесовского министерствазадача решалась Министерством обороны, в чьем ведении находились строительные отряды и динамики. Перелесов как мог противился этому варианту.
Когда вопрос обсуждался на закрытом совещании, премьер-министр (Перелесову шепнула об этом знакомая из секретариата главы правительства) заявил, что накажет его за малое количество храмов и бюрократические палки в колеса аварийному военному плану.
«Похоже, вы не понимаете важности предстоящего мероприятия», оторвал хмурый и, как показалось Перелесову, похмельный взгляд от планшета премьер-министр на следующем (уже с участием Перелесова) совещании. Возникла нехорошая пауза. «Мне кажется, перехватил инициативу Перелесов, молебен станет по-настоящему народным, если перед последними ударами колоколов народ в едином порыве опустится на колени». Предложение премьер-министру понравилось, он даже как-то озорно оживился. Было решено согласовать инициативу с силовыми ведомствами, подготовить группы гражданских активистов, чтобы они в нужный момент показали молебствующему люду пример. «Никакого принуждения, подвел черту премьер, я верю в наш народ. Что-что, а падать на колени не закончил фразу. Прошу организовать прямую трансляцию с Красной площади по всем каналам. В новостяхпо часовым поясамдавать включения с мест. А на приграничных территориях повернулся в сторону Перелесова, обеспечить участие в мероприятии представителей животного мира, в первую очередь символизирующих тотем России, а именно медведей!» Все замерли. «Пройдитесь по циркам, дайте задание дрессировщикам, поднялся из-за стола премьер. У вас есть время, чтобы научить нашего священного зверя вставать на колени и креститься. Картинкуво все мировые выпуски новостей. Большего, как я понял, вздохнул, смерив Перелесова презрительным взглядом, от нового приграничного министра нам не добиться».
В силе. Я его приму, посмотрел на напольные часы Перелесов. Напоминающие средневековую башню, они, подобно строгому камертону, настраивали на принятие взвешенных и мудрых решений. Часы как будто тоже готовились к молебнуторжественно светились красным деревом, играли бронзовым в виде двухголового государственного орла, циферблатом. Даже неспешный, мерно отсчитывающий мгновения, маятник словно прибавил в движении. Перелесов не посмел подумать: «ускорился». Слово «ускорение», безвозвратно скомпрометировало себя в постгорбачевские времена, воспринималось как ругательство или наглядное свидетельство кретинизма. Сейчас в ходу были другие слова«санкции», «ракетный обстрел», «блокировка счетов», «отключение мессенджера», «помещение под стражу».
«Какая службатакие и часы, однажды заметил чекист Грибов, небрежно постучав согнутым пальцем по корпусу. Это хлам, не верь им». «Почему?»обиделся за часы Перелесов. «Фанера, продолжил разоблачение Грибов, снова пробежав рассыпчатым гулким стуком по лакированному боку:Орлишка из фольги, механизм копеечный, внутри пустота. Вот часы! сунул под нос Перелесову мощное запястье с невзрачным тусклым, похожим на затертую монету кружком. Живая платина! Точностьмиллионная доля секунды по Гринвичу! Цена Ладно, не будем».
Перелесов пожал плечами. Он не понимал, в чем смысл этой космической точности и зачем, вообще, люди носят подобные часы? Его сверстникиколлеги по правительству и бизнесменыуже давно обходились простыми. К миллионным часам тяготели люди постарше, крепко взявшие в свое время, а сейчас не то чтобы опасающиеся отложенного наказания, но (в силу возраста и жизненного опыта) имеющие его в виду. Наверное, они смотрели на бриллиантовые циферблаты и вспоминали тезис Сталина, что логика обстоятельств сильнее логики намерений, особенно намерений честных. Следовательно, нет их вины в том, что они в нужное время оказались в месте, где «естественные и трудовые богатства» (термин писателя-народника Глеба Успенского) преображались в часы, яхты и виллы на побережьях теплых морей. Что они прожили, может быть, и не очень правильную, но подчиненную логике обстоятельств жизнь.
Возможно, некоторых из них даже иногда посещала мысль, что если на руке часы ценой в годовой бюджет среднего российского городишки, то и смерть должна ходить где-то рядом, потому что смертьверная (и вечная!) тень справедливости, ее высшая и последняя стадия. Но таких были единицы.
Впрочем, с недавних пор среди постепенно оттесняемых с командных высот реликтовых часовщиков стали появляться приверженцы нового, внешне неприметного стиля, к примеру, чекист Грибов. «Скрытая угроза живой платины», творчески видоизменил (применительно к России) Перелесов название одной из серий фильма «Звездные войны».
Невозможным для часовщиков и «живых платинистов», тем не менее, оставалось то единственное, что, по мнению Перелесова, могло дать стране умозрительный (сам он в него, естественно, не верил) шанспокаяние за содеянное, украденное и уничтоженное. Эта морально-нравственная категория в современной России представлялась несуществующей, невозвратно выбитой, как алтайский горный козел, или морская Стеллерова корова. Вернуть ее было невозможно. Легче было поставить под колокольный звон в приграничных лесах на колени, как рекомендовал глава правительства, еще не окончательно ликвидированных избранными охотниками медведей. Уже и церковные люди не сворачивали словесный фантик исчезнувшего понятия в пустую конфету, не искушали ею власть и народ.
Это, как ни странно, упрощало жизнь, делало ее на манер армейского устава или тюремных правил понятной (и обязательной!) для всех слоев общества. Однова живем! После нас хоть потоп! Государствоэто он! Перемены в стране (теоретически) были возможны, пока существовала надежда, что (опять же теоретически) будет (может быть) лучше. Когда реально становилось только хуже, а лучше уходило даже не за горизонт, а в мать-сыру землю, они представлялись маловероятными, тонули в коленопреклоненном терпении и лишь бы не было войны. Но это милое сердцу власти состояние народа не могло быть вечным. Оно неотменимо поднималось на следующую после хуже ступень. На этой узкой, как топорище, ступени удержать равновесие было невозможно. Исторические часы пробивали час живого и злого творчества масс. Не важно, какая в результате этого творчества получалась пьесатрагедия или водевиль. Из театра творящие массы неизменно уходили с пустыми карманами и без растворившейся в гардеробе (театр начинается с революционной в прямом и переносном смысле вешалки!) верхней одежды. Но и тем, против кого массы творили, приходилось несладко.
«Уходили задумчиво повторил чекист Грибов, когда Перелесов поделился с ним своими обществоведческими размышлениями. Куда?». «Что куда?»недовольно уточнил Перелесов. «Из театра должен быть только один путьв стойло! рубанул воздух рукой в часах из живой платины Грибов. Все мимо, если, пока массы творят, для них не оборудованы новыеболее строгие в смысле содержания и кормлениястойла».
Лично мне, размышлял Перелесов, отслеживая огненную точку на грибовском смартфоне, точнее нам, кто идет следом, не в чем каяться. Мы приняли мир таким, каким его склепали до нас. Мы не видели его чертежей, сразу вошли в металл, влетели поверх набирающих строгость народных стойл (ему понравился тезис Грибова) огненной точкой в секретный смартфон. Так какого же
Стало быть, господин Авдотьев воскрес из мертвых? с неуместной, как показалось Перелесову, иронией поинтересовалась секретарша.