«У меня дома сломался пылесос, задумчиво произнес Перелесов, отхлебнув из бутылки, не включается. А если включится, потом не выключается, надо выдергивать из розетки». Он сам не знал, почему вдруг вспомнил про пылесос и почему решил сообщить об этом Авдотьеву.
Но Авдотьеву (позже Перелесов в этом убедится) были интересны самые неожиданные и случайные вещи. В любых словах он обнаруживал скрытую суть или подобие дорожного указателя в сторону сути.
«Могу починить, ответил Авдотьев, я люблю чинить пылесосы. Он какого пола?»
«Кто?»поперхнулся вином Перелесов.
«Пылесос, принял бутылку Авдотьев, машину женского пола чинить приятней и легче».
«А мужского не очень?»Перелесов понял, что еще неизвестно, кто из них сумасшедший: он, неизвестно почему вспомнивший про пылесос, или Авдотьев, выясняющий, какого пола этот пылесос? Бежать, подумал Перелесов, бежать! Но постыдился оставить друга, открывшего ему железный контейнерный рай с одноразовыми простынями, пусть и за его, Перелесова, деньги.
«Я починю, сказал Авдотьев, не важно, какого он пола».
«А что тогда важно?»прервал затянувшуюся паузу Перелесов.
«Разница», посмотрел сквозь ветви на другой берег Москвы-реки Авдотьев. Какой-то отважный человек готовился там искупаться в свежей сентябрьской воде. Пока что он осторожно ласкал ее босой ногой. Из кустов доносился веселый женский визг.
«Между пылесосами?»
«Людьми».
«Какими людьми?»Перелесов подумал: вдруг человек на другом берегу тоже собирается совершить гигиеническое омовение? Но чем тогда воспользовалась его гипотетическая дама? Вряд ли они запаслись одноразовой простыней.
«Между нами», посмотрел ему в глаза Авдотьев.
Перелесов с трудом выдержал заставший врасплох, как будто провалившийся ему в душу сквозь тонкий протестующий лед, взгляд. Он не любил, когда ему вот так смотрели в глаза. И сам старался не смотреть. Но избежать этого можно было только лишившись зрения или завязав глаза, которые, собственно, для того и существовали, чтобы открывать в людях и, соответственно, открывать людям в себе то, что не всегда или не сразу открывается в словах. Встречаясь глазами с матерью, Перелесов словно погружался в ласковую податливую тьму, готовую принять любую (по его желанию) форму. С отцомв досадливое равнодушие и нервное беспокойство, как будто глупая, но злая птица бестолково хлопала драными крыльями. С Прав холодно-строгую любовь, простую и честную, как наказание, которое неотвратимо последует, если он провинится.
Когда Перелесов учился во втором классе, за столом в соседнем ряду сидела девочка Таня Григорьева, в которую он был влюблен, вернее, учитывая его тогдашний возраст, протовлюблен. Однажды Таня вдруг повернулась к нему, и их взгляды свинтились, соединились, трепеща в воздухе прозрачными крыльями, как насекомые. Перелесову показалось, что он куда-то летит, все на свете знает и понимает, такая вдруг открылась в серых глазах второклассницы Тани Григорьевой светлая волшебная глубина. И еще он понял, что до смерти не забудет этот взгляд, но их с Таней внезапная воздушная близость на этом закончится. Продолжение невозможно. Он, как сова ночью, взлетел в небо, увидел Луну и Землю, и тут же понял, что больше такого с ним никогда не будет. Почемуон не знал, но обреченно принял, как данность. «Перелесов, ау, проснись, где твои карандаши?»потрясла его за плечо учительница.
Но это было не единственным измерением глазного мира. Глазной бог, если таковой существовал, ткал из бессловесной и невесомой, как одноразовые простыни, ткани человеческих взглядов бесчисленные обманные и истинные реальности, укутывал в них мир. Перелесов пытался определить сквозь колышущуюся, вздувающуюся простыню пол мира, но это было так же сложно, как определить пол пылесоса. Хотя русский язык давал самонаводящуюся, как ракета, подсказку: «пол мира»пылесосы-женщины, а оставшаяся половина, вероятно, мужчины. А вдруг, мелькнула никчемная мысль, существуют пылесосы-гермафродиты?
«Между нами большая разница?»тихо и загипнотизированно, как кролик у удава, поинтересовался у Авдотьева Перелесов. Он не то чтобы знал, но чувствовал эту разницу. Она была бесконечной, а Авдотьев был землемером, отмеряющим внутри разницы пространство их дружбы. Оно могло вобрать в себя весь мир, а могло ограничиться походом в контейнер и починкой неизвестного пола пылесоса.
«Ты хочешь, чтобы я починил пылесос, вдруг весело рассмеялся Авдотьев, а я хочу починить мир!»
Они допили вино, доели чипсы и пошли к Перелесову, где Авдотьев играючи, воспользовавшись отверткой и скрепкой, починил злополучный пылесос.
Обрадованная Пра позвала их на кухню пить чай.
«Какого он оказался пола?»спросил Перелесов, хватая со стола печенье и стараясь не дышать в сторону Пра.
«Женского, уверенно ответил Авдотьев, у вас здесь все огляделся по сторонам, женского пола».
Перелесову захотелось ему сказать, что отныне (если) он соберется в фуру, то пойдет один, ему не нужны проводники и командиры, но промолчал, заметив, что к разговору прислушивается Пра.
«Ты с ним дружишь? спросила Пра, когда Авдотьев ушел. Это тот самый гений из вашего класса?»
«Он хочет починить мир», Перелесову было интересно, что скажет Пра.
«Вот как?»задумалась она.
Перелесов вспомнил хмельные рассказы отца, как Пра в тридцатых годах ходила с комсомольцами по избам, плевала в иконы, наглядно показывая несознательным согражданам, что Бога нет. А когда вышла в начальство, гоняла колхозников высаживать в снег свеклу, как учил народный академик Лысенко. А потом вместо того, чтобы спасать отца, погибавшего в театральной студии ЗИЛа, прогуливалась по набережной под ручку с человеком со щелкающей фамилией, который потом застрелился. Неужели она тоже хотела починить мир?
«Мир похож на пылесос, продолжила после паузы Пра. Наберет дряни и пыли, а потом вырубается. А кто сунется чинитьтому эту дрянь и пыль в морду. Может быть, не сразу, а как у насчерез семьдесят лет, но обязательно. Где ты был? строго посмотрела на Перелесова. Почему от тебя пахнет вином?»
«В раю, Перелесов вдруг подумал, что Авдотьев неправильно обозначил разницу между ними. Зря он починил пылесос, сказал притихшей и как будто уменьшившейся в размерах Пра. Я выброшу его на помойку вместе с дрянью и пылью, похлопал себя по карману, где лежали полученные от матери доллары, и куплю новый!»
5
Перелесов разговаривал по телефону с экономическим чекистом Грибовым, когда секретарша сообщила ему, что заказала пропуск Авдотьеву на семнадцать часов. Перелесов удивленно поднял бровь, но секретарша сунула ему под нос служебный листок под черной «шапкой»: «Министр по развитию и благоустройству приграничных территорий» с начертанным его рукой распоряжением: «Авдотьев. Четверг. 17.00. В график».
Перелесов разговаривал с Грибовым по особому смартфону с хаотично бегающей по черному экрану красной огненной точкой. Глядя в непроглядный экран (хищно ловящий голос телефон необязательно было прижимать к уху), Перелесов сам себе казался мечущейся внутри адской тьмы точкой. Инновационное чудо техники было предназначено исключительно для общения с Грибовым. «Сейчас пишут все и везде, объяснил экономический чекист. У этой штуки много функций, но нам хватит двух. Никто не сможет записать наш разговор. Никто не сможет подслушать наш разговор, даже если будет дышать тебе или мне в ухо».
После ухода Грибова Перелесов включил в кабинете телевизор, положил рядом смартфон, отошел на несколько шагов. И не услышал диктора, призывавшего зрителей откликнуться сердцем на всероссийский инаугурационный молебен, приуроченный ко дню вступления в должность победившего на выборах президента. В этот счастливый для страны весенний день во всех храмах, мечетях и синагогах должны были состояться торжественные богослужения и что-то вроде крестных ходов под усиленный специальными средствами колокольный звон. По задумке устроителей его должна была услышать вся Россияот роддомов до кладбищ. Дремлющее население России отнеслось к колокольной задумке как обычно, то есть никак. Чего нельзя было сказать о китайских туристах. На день молебна в одной только Москве их ожидалось на миллион больше.