Под сурдинку этого спора Патрокл, пожалуй, единственный, кто прочёл трагедию целиком, шёпотом рассказывал Парису:
- А знаешь, там есть очень интересная сцена... Забавная штука: средневековый доктор Фауст в каком-то вневременном пространстве встречается с древнегреческой Еленой Спартанской. Они полюбили друг друга, и у них родился... нипочём не угадаешь, кто... поэт девятнадцатого века Байрон!
- Да ты что?
- Ну, не сам, конечно, Джордж Байрон, а его прототип поэт Эвфорион. Но Гёте явно намекал на Байрона, на этом сходятся все толкователи трагедии.
Спор ребят окончился в пользу «Фауста». Режиссёром спектакля учитель Кузнецов назначил Патрокла. Мефистофелем стал, конечно, не коротышка-шестиклассник Четвергов, который очень этого хотел, а рослый Олег-Одиссей. Одели и загримировали его соответствующим образом: крючковатый нос, брови вразлет и вразлом, острая черная прядь между залысинами, козлиная бородка, алое трико, короткий плащ и шапочка с фазаньим пером. Выглядел, короче, смачно. Никвас, видевший в этой роли великого Шаляпина, был консультантом гримёра. Премьера состоялась и была принята восторженно.
Особенно потряс зрителей эффект, придуманный режиссёром Патроклом. Когда Мефистофелю приспело время исполнить свои знаменитые куплеты, спрятанный за кулисами граммофон запел голосом Шаляпина:
На земле весь род людской
Чтит один кумир священный,
Он царит над всей вселенной,
Тот кумиртелец златой!
В умилении сердечном
Прославляя истукан,
Люди разных каст и стран
Пляшут в круге бесконечном,
Окружая пьедестал,
Окружая пьедестал!
Одиссей-Мефистофель беззвучно открывал рот, делая вид, что это именно он поёт, при этом страшно гримасничал и извивался всем своим длинным и худым телом.
В угожденье богу злата
Край на край встаёт войной;
И людская кровь рекой
По клинку течёт булата!
Люди гибнут за металл,
Люди гибнут за металл!
В этом месте Мефистофель вдруг повернулся к карте мира, непонятно для чего висевшей на заднике сцены, где внезапно высветились контуры заокеанской страны с надписью «USA», и, тыча в неё пальцем, эффектно, с презрительногневными модуляциями голоса Федора Ивановича закончил куплет:
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Сатана там правит бал,
Там правит бал!
Американцы, до этого благосклонно аплодировавшие, хлопать перестали и сидели теперь с окаменевшими лицами. Творческая находка ребят им явно не понравилась.
Владивосток
Станция Владивосток - последняя на огромной Транссибирской железной дороге. Это была единственная станция, кроме петроградской, которая расположена в самом городе. Еще интересно то, что железнодорожный вокзал находится рядышком с морским. Поэтому местные жители говорят, что «здесь заканчивается земной километр и начинается морская миля». А можно сказать и наоборот.
Вагон, в котором ехали «эллины», остановился как раз возле большого щита, на котором жирными буквами было написано: «Владивостокъ. До Петрограда 9877 вёрстъ».
Петя, он же Патрокл вздохнул:
- Господи, мама, как же ты от меня далеко!
Питерцев поразило многолюдие и разноязыкость прохожих на улицах города. Преобладали военные в различной форме, то были американцы, чехословаки, японцы. Среди ничем не примечательных обывателей выделялись своими синими халатами китайцы с тонкими чёрными косами, японки в кимоно, с расписными раскрытыми зонтиками, с трудом семенящие по тротуару своими ножками в колодках, корейцы в белых одеждах... Местные, возможно, к этому привыкли, а у приезжих появлялось смутное, безотчётное беспокойство - куда они попали?!. Владивосток превратился в какую-то международную гостиницу на окраине бывшей империи...
Всё началось с того, что 12 января 1918 года в бухту Золотой Рог вошли крейсера интервентов: японские «Ивами» (бывший русский «Орел», поднятый со дна после Цусимского сражения) и «Асахи», а также британский «Суффолк». 1 марта рядом с ними встал на якорь американский крейсер «Бруклин». Позже в порт пришёл военный корабль китайцев, потом ещё какие-то. Прибыли, почти как у Пушкина, все флаги в гости к нам. Но вели себя не как гости, а как хозяева, при этом их орудия совсем недружелюбно смотрели на город.
4 апреля во Владивостоке, в японской экспортноимпортной конторе «Исидо», кем-то, скорее всего агентами японских спецслужб, были убиты два клерка. На другой же день под предлогом защиты своих граждан японский адмирал Тояма (Токанава или Какеготама) высадил десант. Потом - уже без всякого предлога - на берег посыпались американцы, англичане, итальянцы и прочие. Подобно Санта Клаусу, Антанта вытряхивала из своего мешка на Владивосток всё новые и новые подарочки. Разноязычием и непониманием город стал напоминать Вавилон. Впрочем, башню здесь никто не собирался строить, шакалы со всего света сбежались в надежде урвать свой кусок от ослабевшего русского медведя.
Первые дни, явно не зная чем заняться, интервенты устраивали на улицах парады, за которыми взирали с тротуаров и балконов владивостокские обыватели - одни с восторгом, другие с ненавистью, третьи с раздумьем на челе: чем это всё кончится? Кончилось тем, что в город стали прибывать эшелон за эшелоном взбунтовавшиеся чехословацкие части. К концу июня здесь скопилось уже многотысячное войско.
Интервенты и местные контрики набрали мощь и прогнали из Владивостока большевиков. Власть была уже не Советов, а сибирских меньшевиков и эсеров, которых потом сменил беспартийный адмирал Колчак. Такая ситуация сохранялась и до августа 1919 года, когда в этот взбаламученный город прибыли питерские детишки. Разумеется, место для их игр было выбрано неудачно...
Отчего же произошло то злополучное восстание чехословаков, о котором все столько говорят, но никто толком ничего не знает?
Уже в первые месяцы первой мировой войны началось формирование чешских частей в составе русской армии. Из перебежчиков и пленных была создана Чешская дружина, которая была направлена на Юго-Западный фронт в состав нашей 3-й армии. Русское командование было довольно тем, как воюют братья-славяне против нашего общего врага - немцев и австрийцев. Скоро дружина превратилась в полк, полк - в бригаду, бригада - в дивизию, а та уже - в корпус, насчитывающий почти 40 тысяч солдат и офицеров.
Далее грянул Октябрьский переворот. Большевики заключили сепаратный мир с Германией, и Чехословацкому корпусу пришлось отправиться через Сибирь во Владивосток, чтобы оттуда через три океана добираться домой.
По дороге (на железной дороге) произошел инцидент, приведший к мятежу. 14 мая 1918 года в Челябинске, на станции оказались по соседству эшелон чехословаков и эшелон бывших пленных венгров, отпущенных большевиками по условиям Брестского договора. Как известно, в те времена между чехами и словаками с одной стороны, и венграми с другой, были сильнейшие национальные антипатии. Из венгерского эшелона в соседний поезд бросили какую-то железяку, которой был тяжело ранен чешский солдат Франтишек Духачек. В ответ чехословаки прибили виновного. А большевистские власти Челябинска на следующий день арестовали нескольких чехословаков, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Чехословаки взъярились, и не только освободили товарищей, разоружив красногвардейцев, но и захватили городской арсенал, чтобы впредь было чем отстаивать свои интересы.
До крупного кровопролития между большевиками и чехословаками дело тогда ещё не дошло: удалось достичь мирного соглашения. Однако затем наркомвоенмор Лев Троцкий подлил масла в огонь - распорядился о немедленном разоружении Чехословацкого корпуса и о расстреле тех солдат, у которых будет обнаружено оружие. Более того, в случае обнаружения хотя бы одного вооруженного человека, приказывалось арестовывать всех находившихся в эшелоне.
После этого чехословаки окончательно разозлились, две их дивизии, растянутые поездами от Пензы до Владивостока, взбунтовались. Они свергли власть большевиков в тех городах, где стояли или были поблизости их эшелоны - в Челябинске, Новониколаевске, Нижнеудинске, Пензе, Сызрани, Томске и других. Но вообще-то воевать с красными они не хотели: их цель оставалась прежней - возвращение в Европу, домой. Для этого им нужно было пробиться во Владивосток, собрать воедино разбросанные по Сибири группы своих войск, чтобы оттуда уйти морем.