Потом закапывали дубовые столбы, и снова вся улица приходила на помощь: дом площадью в сто, а то и в сто пятьдесят квадратных метров, строили миром за два дня. Оставалось только крышу устелить соломой.
Было и такое дело: взрослый сын побил старого отца. Напился и полез в драку на ровном месте. Атаман вызвал этого сорокалетнего мужика, и прямо перед казачьей управой дюжие атамановы помощники заголили ему задницу, и всыпали двадцать горячих плетей при всем народе. Десять плетей за то, что отца не уважает, а десять за то, что пить не умеет, меры своей не знает. Виновному в наказание, а прочим в назидание.
Был и противоположный случай, когда отец не хотел отделять взрослого женатого сына. Обиженный тридцатилетний сын, работавший к тому времени в хозяйстве лет восемнадцать, пошел к атаману с жалобой. И снова атаман все решил: вызвал отца этого парня и сказал, что так поступать не по понятиям. Мол, отдели сегодня же, не то я завтра приду и сам отделю, и тебе мой дележ не понравится. И после добавил: - И не дай бог он опять жаловаться придет, тогда тебя придется выпороть прилюдно.
Отделяли взрослых сыновей так: отец выбирал с кем из них он останется жить, кто его досматривать будет. Оставшийся с родителями получал примерно вдвое больше чем его отделенные братья. А минимально принято было давать лошадь, а чаще пару, корову или две, по достатку, строить дом, да денег на обзаведение, опять же по достатку. У кого были овцы и куры, так давали одну-две пары овец, да десяток кур: на развод.
Вот в такой среде родился и рос мой дед.
Отец его Денис, не ладил со своим отцом. Отец его, почему-то невзлюбил, и почти выгнал, а выделил ему только слепую кобылу, чтобы люди не говорили, что он ничего не дал сыну.
Неизвестно, что за история там скрывалась, известно точно, что Денис к атаману жаловаться не ходил, а ходил просить место под усадьбу, что было супротив обычая, так как такие дела должен был вести его отец. Атаман, было, предложил Денису свою помощь, но прадед мой настойчиво отказался. Так и остался он в новом доме с женой и малолетним сыном, и слепой кобылой. При всем при этом у Дениса сохранились хорошие, отношения с его братьями.
Лапко
Как стал старший сын Дениса в работниках жить, так стали в доме деньги появляться. Денис долго ждал, как и всякий земледелец, когда сыновья подрастут, потому, сколько ни работай, в одиночку не разбогатеешь. Все шло на нужды семьи, а на черный день запасу не было. Ну, благодаря богу и отцову воспитанию, старший сын был хлопец хоть куда: работящий, не пьющий, со старшими вежливым. И стал Денис понемногу поднимать хозяйство: за шестьдесят рублей купил корову на базаре в Ставрополе. Выбирали вдвоем со старым другом и ближним соседом Мишкой Шевченко. Покупка оказалась удачной, корова давала много молока
После поправил все плетни вокруг усадьбы, поставил новые ворота, перекрыл крыши свежей соломой на доме, амбаре, хлеве, совмещенном с конюшней. Благо мастер был свойдвоюродный дядька, который уж если крыл крышу, то снопики увязывал так, что по пятнадцать лет стояли, воду внутрь себя не пущали, а потому мало гнили и не текли. Обошлось все домашним обедом, да бутылкой беленькой казенки.
Да, кстати, о плетнях: любил Денис основательность, вкопал столбы потолще, а лаги взял толщиной с мужскую руку и заплел их меж столбов. Мужики дивились: мол, как ты с такими совладал
А к тому времени, завел Денис в хозяйстве и кур, и овец. А вместе с овцами появился и овечий пастух: пес по кличке Лапко. Был Лапко очень хозяйственный пес, и все взял под свою охрану. Но кормили его скудно, а псина выросла ростом с телка и еды ему не хватало. Вероятно, он был помесью кавказкой породы с большой венгерской пастушьей, которую когда-то завез в эти края отец нынешнего помещика. Но станичники породами не интересовались. Главное, что пес был умница, пас овец и, как выяснилось впоследствии, волков брал один на один.
Перезимовал Лапко свою первую зиму, и поумнел. Обучился всяким премудростям овечьего пастуха. Очень любил он прятаться среди овец и тереться о них, пока сам не начинал пахнуть как овца. По совету дяди Степана, родного брата Дениса, охотника, горло его защищал толстый и широкий ошейник с острыми и длинными стальными бляшками-шипами.
Так, внутри отары, он взял своего первого волка, который унюхал его и принял, наверное, за крупного барана, за что и поплатился жизнью. После этого случая, Денис не платил денег общественному чабану, а вместо этого тот просил давать в отару Лапко.
Пришла весна и Лапко как-то вдруг растолстел, шерсть на нем так и блестела.
- Смотри, Денис, - как-то сказала Евдокия мужу, - Лапко то наш стал таким гладким. Уж не у соседей цыплят таскает? Вот неприятность то выйдет.
Подумал Денис немного и говорит:
- Как знать, но лучше, если мы первые об этом узнаем. Слышь, Илько, проследил бы ты за ним, с чего он такой гладкий стал.
Илья стал присматривать за псом. И вот что он обнаружил: Лапко спускался к речке, в которую поблизости впадало два совсем уж мелких ручья. Он заходил в воду ручья и шел, по брюхо в воде в метре от берега. А на берегу сидели мирные, никем не тревожимые лягушки. Когда большой пес приближался, лягушки одна за одной, а иногда и по нескольку прыгали в водупрятались значит. Но берег был пологий, заросший, и чтобы допрыгнуть до глубины им приходилось идти на рекордные прыжки по высокой траектории. Лапко делал дергающееся движение своей огромной лохматой головой, открывал пасть, а когда закрывал ее, раздавалось сочное «чмок». За час он наловил больше двух десятков лягушек и удовлетворенный отправился полежать на свое любимое место: на крышку погреба, на которой едва помещался.
Вечером, дождавшись ужина, когда все собрались за столом, чтобы не потерять впечатлений от рассказа, Илья обстоятельно доложил о своем открытии. Все смеялись до упаду:
- Так он лягунов прямо в воздухе ловит? - давясь смехом, переспросил отец.
- Да так ловко, - отвечал смеявшийся за компанию со всеми Илья.
В итоге все сошлись на том, что такого умницу и ловкача среди псов еще, поди, поищи. Кстати говоря, через три-четыре года Лапко таки обвинили в краже цыплят. Дело дошло до атамана. Но хозяева были уверены, что пес не виноват и отказались платить. В этом пришлось убедиться одному из помощников атамана, которого Илья водил смотреть как Лапко «лягунов» ловит, после чего пес стал местной знаменитостью и его оправдали.
Двор Дениса стоял над речкой, мелкой, большую часть года, но по весне прокатывало по ней бурное половодье. Был даже случай, что в такой момент соседская корова утопла. Двор был большой, и решил Денис сделать погреб, ближе к речному обрыву, который зимой подмерзал, а летом, значит, долго держал в себе холод.
Взялся он за лопату, и как водится, позвал в помощь соседей. Не прошло и месяца, как яма была готова. Денис оплел ее плетнем, забил промежутки по краям глиной, накатил три наката бревен, засыпая после каждого слой глины, и трамбуя его, как следует. Сбоку вывел вход, насыпал там бугор с метр высотой и накрыл его большой и тяжелой дубовой крышкой. Потом заказал несколько бочек у бондаря и поставил их в погреб. Самую большую, просто огромную бочку бондарь собирал внутри погреба, так как иначе ее туда затащить не было никакой возможности.
Эту бочку выпросила его жена: яблоки мочить. Моченые яблоки были в ходу, это было доступное лакомство, как для детей, так и для взрослых. Многие по станице мочили, и те бабы у кого выходило особо хорошо, хвастались перед соседками. Яблоки Евдокия мочить умела, и был ее рецепт одним из лучших, на их краю станицы. Яблоками принято было угощать гостей
Вот с этими яблоками и произошла история.
Моченые яблоки
Осенью, когда яблоки были замочены и положенный для получения вкуса срок прошел, начали их есть и с соседями меняться, ведь почти у каждого были свои, с особенным вкусом. Как-то соседские дети два брата и сестра, ровесники Ильи и Петра, его младшего брата, влезли в их погреб и «напали» на яблоки. Ели они их прямо там, от пуза. Но этого им показалась мало: братья накидали яблок за пазуху, так что с трудом смогли вылезти наверх. А после ходили и всех угощали, прямо из рубах, с которых капал яблочный сок.