Виктор ШипуновО том чего уж больше нет. Роман-эссе
Предисловие
Это короткие рассказы и эпизоды, более или менее в свободной форме, пересказанные мною со слов моего деда Осыченко Ильи Денисовича, которому и посвящается эта книга. Именно поэтому она не претендует на полноценный роман с событиями, выстроенными в хронологическом порядке и непрерывным повествованием. Но все здесь пересказанное когда-то было эпизодами жизни, иногда повседневными, а иногда из ряда вон.
Был дед человек неординарный, повлиявший на мое развитие гораздо больше чем мои родители. Я имел счастье общаться с ним долгие годыболее двадцати лет, начиная с трехлетнего возраста. Не смотря на практически отсутствие образования, он обладал гибким умом и трезвым подходом ко всему в этом мире. Жизнь он прожил так, как было принято тогда, в той жизни, которая ушла вместе с революцией. А жили тогда по понятиям.
Был он отличным рассказчиком, и, бывало, мне хотелось все это записать, так как есть, пока он жив. Но, наверное, всему свое время и мои ранние попытки оказались не удачными, возможно к счастью. Теперь, спустя годы после его смерти, из меня полезли его рассказы, как говорил Швейк: «постепенно, как из старого матраца». Некоторые истории, приведенные в этой книге, записаны со слов его жены, Агафьи Михайловны. Я не пытался переделать услышанное от них, просто немного сгладил неровности. Все обороты речи и имена, кажущиеся не литературными, таковыми и являются, просто те люди в том месте так и говорили
Из всех персонажей этого произведения я лично был знаком с А. Бесединым, другом детства моего деда, который умер года на три-четыре раньше него. Знаком я так же был с его младшим братом Петром, но у него была своя жизнь
На первый взгляд все это мелкие, частные эпизоды из довольно заурядной жизни, но именно из повседневной текучки и состоит жизнь любого человека и целой страны. Человек, который представлен здесь в качестве главного героя, прожил не простую, тяжелую жизнь. Яркой она может казаться только в восприятии современного человека, для которого все описанное здесь воспринимается как экзотика, даже, можно сказать, как фантастика. Что ж моему деду «повезло» жить в эпоху перемен и потрясений, через которую он прошел вместе с нашей страной. Родился он, по крайней мере, по бумагам в 1900 году. О себе он говорил примерно так:
- Я девятисотого году Его дед переехал в эти южные места из Воронежской губернии в поисках лучшей жизни
Прошло всего сто пятнадцать лет со времени его рождения и меньше тридцати лет после его смерти, а все что он рассказывал, кажется небылью - настолько все изменилось.
Часть перваяПри царе
Станичные нравы
В школу Илья проходил четыре с половиной года. Церковная школа пользовалась уважением, но посещалась плохо. Подавляющее большинство детей в школу не ходило. Многие из обучавшихся, ходили в школу один или два года и реально знали только арифметику и могли читать псалтырь, что считалось большим достижением. Илья был в числе тех, кого родители долго не заставляли работать, и он проходил в школу аж четыре с половиной года. Главное из-за чего он так долго учился, было мнение Местного священника, отца Серафима, по совместительству преподавателя школы:
- Отрок ваш, - говаривал он Денису, - умом не обделен и мог бы выучиться на что-то: например, поступить в семинарию. У него все задатки стать священником.
- Знаете святой отец, - обычно отвечал отец, - что бы учить сына в Ставрополе - деньги нужны, а их-то у меня и нет. Вот как старший сын пошел в работники, так понемногу стал подымать хозяйство, но дыр столько, что денег все заткнуть не хватает.
Казаки и иногородние станицы Темнолесской имели твердое убеждение, что самый правильный путь для их детей: это работа в поле. Рабочих рук вечно не хватало, и детей приспосабливали к работе лет с десяти или, в лучшем случае, с двенадцати. Так поступали даже весьма богатые люди, стой разницей, что их дети работали в лавках, на мельницах и в других местах, где труд не был столь тяжел как в поле.
Идее работы подчинялась вся жизнь. Так новорожденных мальчиков не спешили «записывать» в церкви, что впоследствии позволяло приписать им год, а то и два, особенно если удавалось сунуть попадье, а то и самому попу. И делалось это только с одной целью: пораньше женить, чтобы приобрести в семью еще одни рабочие руки!
Гриша дурачок
Только немногие понимали пользу образования. Характерен был такой случай:
Жил на их краю станицы Гриша - дурачок. Девки, от большого ума, когда шли мимо на работу или на гулянку, даже пальцем на него показывали и почти в лицо кричали: - Гришадурачок. Кстати, одной из этих девок была моя бабка, Агафья, от которой я и услышал эту историю.
Гриша и впрямь выходил за рамки привычной Темнолесской действительности: он сидел в хате или на завалинке с книжкой, которая местной, едва грамотной, а то и вовсе не грамотной молодежи казалась чем-то дурацким. Ведь в Церковной школе книжки были глупыми и не интересными, с тяжелыми старославянскими оборотами речи. Да и в школу большинство ходило год или два, а то, и вовсе не ходило. Бытовало мнение, что тот, кто умеет деньги складывать и вычитать, да подпись ставить - уже все науки превзошел.
Куда интереснее было ходить слушать, как «играют» песни, или играть в чижа, лапту, прятки. Песни играли на голоса, а было их столько, что иные песенники за работой пели целой бригадой с раннего утра, до сумерек, прерываясь только на обед, и ни разу не повторяли песни. Некоторые знали их так много, что репертуар мог тянуться не один день.
Прошло время. Однажды деревенский дурачок Гриша уехал из станицы по осени и вернулся только летом на каникулы. Одет он был в невиданную в станице форму гимназиста, и с книгами по-прежнему не расставался.
Экзотический вид не пошел Грише на пользу: он стал местным клоуном, дурачком в квадрате. Бог знает, что вытерпел этот мальчик, пока учился в гимназии, а после закончил университет
Гриша стал инженером путей сообщения и зарабатывал в месяц примерно столько, сколько зарабатывали в год в его родной станице целой семьей. Но для подавляющего большинства станичников он так и остался Гришейдурачком на долгие годы, до тех пор, пока некоторые не поняли: что к чему, хотя для них, да и для их детей, было уже слишком поздно.
Понятия
- Батюшка, а вот вы говорили, что могли в казаки записаться, - как-то спросил при Илье, отца его старший брат Тихан.А почто не записались?
Тихан был семнадцатилетним подростком, и уже четыре года был в работниках у местного землевладельца. Он был на десять лет, с учетом приписок в возрасте, старше Ильи. Хозяин ему попался добрый: прилично одевал, кормил вместе со своей семьей за одним столом, платил по договору каждый месяц. Договор хотя и был устным, но соблюдался неукоснительно - все ведь под богом ходим. Кроме того, за Тишино усердие, а часто из доброты, кроме двадцатки, в конце месяца, давал два-три пуда муки, а когда была старая одежа, то передавал с Тиханом ее для семьи. Понятия о выходных никто не имел, но в воскресенье Тихана отпускали к обедне, а потом он навещал семью, ночевал дома, а уж наутро начиналась новая неделя.
- Знаешь, сынок, - отвечал Денис, - моего отца, как забастовка была на фабрике, казаки пороли. Вот я и не хотел, чтобы вы были казаками и людей пороли.
Впрочем, хотя и числились они иногородними, разницы особой в этом не было. Казаки получали ежегодный надел в десять десятин для обработки бесплатно, а если им было мало, то остальное за деньги. А иногородние - за все платили. Но плата была божеской и, по сути, ничего не решала. Многие иногородние давно породнились с казаками, и сословная граница практически стерлась. Разумеется, все подчинялись атаману, которого выбирали только казаки.
Атаман был в станице всей властью сразу: военной, гражданской, исполнительной и судебной. Но «плохие» атаманы долго не задерживались на этой выборной должности. Напротив, те, кто вел дела по обычаю и понятиям, пользовались уважением и авторитетом. Они управляли десятилетиями и к ним шли люди со всеми проблемами.
Женится сынатаман выделяет место под новую усадьбу, говорит в каком лесу можно нарубить бревна для дома. После зовут соседей, всю улицу, и за один субботний день валят лес, обрубают ветви и вывозят к месту будущей стройки. Рубленые избы не ставили. Как только будущий владелец обдирает кору и зачищает сучки, ставят козлы и по очереди ходят пилить, точнее, распускать на доски: обычной двуручной пилой, которая в советские времена получила прозвище «дружба», а по мотивам Доктора Айболита её же именовали тяни-толкай. При этом бревно горизонтально закатывали на два козла, и вдвоем, один сверху, другой снизу, распускали его. Внизу было работать легче, но зато опилки вечно порошили глаза. Мало кто был настолько богат, что покупал готовые, пиленные на лесопилке, доски.