Веру проводили в комнату свиданий. Мрачные окрашенные неопределимым цветом краски стены. Решетка на единственном маленьком окошке и огромные круглые часы на стене, с крупными цифрами, пронзительно громко тикающие в полном отсутствии каких-либо других звуков. Что бы находящиеся здесь ни на секунду не забылись где они находятся. Что бы, не дай бог, не почувствовали хоть на чуть-чуть подобие уюта и тепла. Что бы ощущали себя раздавленными, потерявшими надежду, потерявшими свою жизнь. Отбросы общества, недостойные даже стен окрашенных в любой из нормальных цветов, которые не подтолкнут лишний раз к мысли наложить на себя руки.
Дверь открылась и двое охранников ввели в комнату Сергея.
У вас час. даже с некоторой ноткой человечности сказал охранник. Жена заключенного пришла не просто с улицы, ее ввел под локоток полковник ФСБ. Как же тут без человечности. Фээсбешники они народ чувствительный, на плохое обращение плохо реагируют, расстраиваются.
Дверь заперли снаружи. Вера подошла к Сергею. Погладила осунувшуюся щеку и прижалась к нему, вбирая всем телом знакомое до боли родное тепло. Он нежно обнял ее и они немного просто постояли, ничего не говоря, ни о чем не спрашивая, просто наслаждаясь тем, что они вместе.
Прости меня. прошептал Сергей.
Вера немного отодвинулась, что бы видеть его лицо.
За что, Сережа?
Он молча смотрел на нее, не зная как объяснить, что просит прощения за все сразу. За то, что так получилось. За поломанную жизнь. За то, что обещал всегда быть рядом, а теперь не выполнит обещание.
Но ей и не нужен был его ответ.
За что ты просишь прощения? она почти со злостью посмотрела на него, из за того, что он ничего не понимает. За то, что ты был самым лучшим мужем все эти годы? За то, что обещал носить меня на руках и носил все двадцать лет? За то, что я каждый день просыпалась и засыпала счастливой? За то, что ты лучший в мире отец? За это ты просишь прощения? На ее глазах дрожали слезы, голос звенел от негодования и боли.
Он прижал ее к себе успокаивая.
Милая, родная моя девочка. шептал он, гладя ее по голове.
Вера посмотрела на него и увидела сбегавшие по его щекам слезы.
Это ты меня прости, Сереж. Я давала себе слово не расстраивать тебя, не устраивать тут истерики. Я только сейчас подумала, что за все двадцать лет, было сказано столько всего, но я ни разу не говорила что люблю тебя.
Я это знаю.
Время шло. Большая стрелка на часах на стене неумолимо продвигалась вперед, медленно, но верно стремясь к цифре двенадцать, после чего откроется дверь и все будет кончено.
Я приеду к тебе. Как только у тебя там все определится, я сразу приеду. пообещала Вера.
Ему хотелось крикнуть: «Нет. Не приезжай. Пожалуйста, не приезжай туда». За время проведенное в камере он уже наслушался столько рассказов про зону, как будто сам уже отсидел. В том числе и про те процедуры досмотра и обращение, которым подвергаются приехавшие на свидания. Пусть лучше она вообще не приезжает к нему. Пусть он не будет ее видеть. Только бы ей не приходилось проходить черезо все это. Там не будет всесильного Филимона, который отправит сержанта готовить чай или кофе для Веры Николаевны. Там она будет никто, как и все остальные. Но он не мог этого ей сказать. Он решит этот вопрос потом. Не сейчас.
Стрелка наконец доползла до конечного пункта назначения. Дверь открылась, как будто те кто привел Сергея простояли за ней с секундомером все это время, что бы, не дай бог, не дать ни одной лишней минутки людям прощающимся на долгий-долгий срок.
Вера шагнула к Сергею и в последний раз обняла.
Сережа, помни пожалуйста, что я всегда с тобой. прошептала она. Он приложил руку к груди давая понять, что она всегда там.
Дверь была открыта. Она могла идти. Но Вера продолжала стоять глядя на большие часы только, что отсчитавшие последние их шестьдесят минут вдвоем.
Прости. Сколько раз эти стены слышали это слово? Наверное оно звучало здесь чаще всех других слов. Сын говорил старушке матери прости, муж жене, молодой парень подруге. Наверняка здесь звучали и мольбы, и угрозы, и проклятия, и клятвы, но, все-таки «прости» говорил, наверное, каждый из побывавших здесь. Под этими часами можно повесить такой же большой и такой же уродливый плакат. С одним единственным словом. Потому, что это не комната свиданий, это комната прощаний и прощения.
Вера вышла в коридор и увидела Филимона, ожидающего ее. Он бы тоже мог сказать ей прости. Прости, что люблю тебя и не могу оградить от всего этого ужаса. Прости, что я даже не имею права тебя любить. Но Филимон ничего не сказал. Он молча подставил ей свою руку и они покинули приют безнадежности и разбитых судеб, где все человеческие чувства заменяются одним словом «Прости».
По обеим сторонам дороги росли высокие деревья. Их кроны, в зарешеченное, наполовину заклеенное матовой пленкой, окно машины для заключенных, не были видны. Дорога проходила через тайгу, где до того как ее проложили, наверное были нехоженые дикие места.
Сергея перевозили одного. Двое хмурых охранников сидели молча, лишь изредка перебрасываясь парой тройкой слов. Один из сопровождающих постучал в зарешеченное окошко, отделявшее кузов автозака от кабины водителя.
Останови, сказал он. Заключенному по нужде нужно. Сергей удивленно посмотрел на него.
Машина остановилась. Второй охранник открыл задние дверцы, а тот, который велел остановиться подошел к Сергею и приказал выйти из машины.
Оказавшись на дороге Сергей с наслаждением вдохнул, чистый лесной воздух, наполненный запахом хвои, трав и лета. Запах жизни. Запах свободы.
Охранник достал пачку сигарет протянул Сергею и своему напарнику, потом достал сигарету себе. Все трое закурили. Курили молча. Сергей задрал голову вверх и смотрел на небо, чистое и безоблачное. На яркое солнце. Наслаждаясь минутой, пусть и такой, но свободы. Слышно было как шумит лес, поют птицы. Больше не было никаких звуков. Покой и умиротворение окружало стоящих на дороге людей. Сергей выбросил докуренную сигарету. Охранник тоже бросил свою.
Иди. сказал он кивком головы показывая на деревья.
Мне не надо. сказал Сергей.
Иди. повторил охранник. В его голосе прозвучала нотка раздражения.
Мне не надо. упрямо повторил Сергей.
Я сказал, пошел! Быстро! заорал конвоир.
Нет.
Я сказал ты пойдешь, падла. охранник размахнулся и нанес удар прикладом автомата. Сергей согнулся, ловя воздух ртом. Перед глазами заплясали звездочки.
Пошел. приклад автомата легонько подтолкнул начавшего приходить в себя Сергея в сторону деревьев. Наконец, немного отдышавшись, он распрямился и встал во весь рост почти насмешливо глядя в глаза человеку с автоматом в руках.
Пошел. в очередной раз рявкнул охранник и видя, что заключенный не собирается выполнять приказ он снова нанес удар. Потом еще и еще.
Дав заключенному время отдышаться и встать на ноги охранник почти миролюбиво повторил команду. Встретившись глазами с его взглядом Сергей помотал головой. Посыпался град новых ударов.
Чего стоишь, помоги. Хочешь чистеньким быть? заорал охранник своему напарнику. Тот подошел, но только бестолково потоптался рядом. Чего помогать, когда заключенный и так лежит на земле, запачканный кровью и дорожной пылью. Покрутившись рядом и так и не решившись ударить лежачего, второй снова отошел в сторону. Избивавший Сергея сплюнул на дорогу.
Тварь упрямая. выругался он.
А может нерешительно начал второй.
Что может? Что может? взорвался первый. Ты чего в штаны наложил с перепугу?
Лежавший на дороге зашевелился. Медленно, с огромным трудом он поднялся сначала на колени, опираясь о землю руками, потом всетаки встал, покачиваясь, как пьяный. С залитого кровью лица на конвоиров смотрели ошалелые глаза осужденного. Перед Сергеем все плыло. Все тело ныло и болело. Хотелось просто лечь и лежать. Он прекрасно знал, что с этой дороги он уже не уйдет. «Бедная Вера! подумал он. Бедная моя бедная.»
Иди. почти умоляюще сказал первый охранник. Сергей помотал головой и на разбитых губах появилось подобие улыбки.