Телевизор обиженно заморгал и тут же перегорел. Он всегда так делает, когда не может меня в чём-то убедить. Ламповый, что с него взять
Да когда же это закончится?! Сколько можно издеваться?! вдруг завопили из-за стены и застучали по батареям злобно и гулко.
Представления не имею, когда всё это закончится и сколько можно издеваться, тихо прошептала я в ответ. Но вы должны быть терпеливы, мы в самом начале пути. Перестройка только начинается, а вы уже ноете. Так нельзя.
Чувства включались постепенно. По моей ноге что-то поползло. Муха, наверное. Я потянулась чтобы согнать её и вляпалась в кровь. Это была не муха в ноге торчал довольно внушительный хрустальный осколок! И никого рядом Господи, да чего же я стою? Надо же что-то делать, надо срочно спасать свою жизнь! И я рванула в ванную комнату за аптечкой. После лихорадочных манипуляций с пинцетом, перекисью и бинтами, выполненных трясущимися руками, я стала похожа на молодую, начинающую мумию. Доскакала на одной ноге до дивана, трусливо, двумя пальчиками, свернула и сбросила с него покрывало, усеянное стеклянным крошевом, устроилась на подушках и задрала раненную ногу на стену.
Нужно было как-то успокоиться. Искоса поглядывая на пол, который очень эффектно сверкал в лучах заходящего летнего солнца, я лежала и вспоминала, как все мои подружки в детстве делали «секретики». Брали осколок стекла, подкладывали под него фантик или золотинку от конфетки. И закапывали эту нехитрую конструкцию в землю. Неглубоко. А потом происходило таинство: осторожно, одним пальчиком, делали над закладкой ровную круглую ямку, добирались до стеклышка, сдували с него последние песчинки и сидели на корточках, разглядывали. И шептали: «Вот, смотри, что у меня есть! Только никому больше не говори, ладно?» «Секретик» можно было показывать только очень верным друзьям. А обладательница нескольких таких кладов считалась во дворе настоящей богатейкой. Потому что в то время осколки, валяющиеся на улице, были исключительной редкостью.
Все девчонки делали «секретики». Все, кроме меня. Потому что мою няньку, Лариску Архипову, очень ответственную соседскую девочку лет двенадцати, кто-то напугал тем, что её подопечная малявка может запросто найти и проглотить стекло. Мол, так уже в одном дворе было. Лариска испугалась. И как только её снова попросили за мной приглядеть, она схватила меня за плечи и очень подробно стала рассказывать, как именно осколок, до которого только пальцем дотронешься, залезает под кожу. «А потом будет в тебе ходить, ходить и как-нибудь дойдёт до самого сердца! И будет колоть, и будет очень и очень больно! Даже можно умереть!» вещала Лариска, делая круглые страшные глаза.
Итак, я лежала на диване, вспоминала вот это вот «даже можно умереть!» и решала, что я буду делать с внезапно свалившимся мне на голову «богатством». Почему-то представилось огромное переливающееся панно. А что? Было бы здорово наклеить все осколки на стену. Да вот, хотя бы сюда между кухней и прихожей. Вечерами в них отражалось бы солнышко. Да и на память. Буду рассматривать и угадывать, от какой вазы или фигурки тот или иной кусок. И вспоминать всё, что связано с этой вещицей. Да, но для этого нужно будет собрать все стекляшки. И по крайней мере обточить их, чтобы они не были острыми.
«Острыми!» по всему телу снова пробежали мурашки. Нет, я всё-таки переборю свой детский страх! Сделаю из них панно и посмеюсь сама над собой! И переборю, и сделаю! Сделаю-сделаю, да! Но не сейчас.
Тот вечер получился длинным. Перевязав покрепче рану на ноге, потея и трясясь от страха, я собрала и завернула все осколки в диванное покрывало и спрятала этот свёрток в кладовку. На потом. Сервант и разбитые полки пришлось выкинуть. Помог сосед, возвращающийся с работы. Генеральная уборка продлилась до полуночи.
Прошла неделя. Каждый вечер, укладываясь спать, я натыкалась взглядом на кладовку, из которой немым укором торчало свёрнутое покрывало. И вспоминала о панно. А ночами мне снились осколки, путешествующие по моему телу и протыкающие моё сердце.
Ещё через неделю я не выдержала пыток и пригласила дворника, который после непродолжительной торговли вынес покрывало с осколками вон из моих мыслей за трояк. Я вздохнула с явным облегчением и промыла всю кладовку холодной водой с уксусом. Как же я радовалась тому, что в моей квартире нет больше битого стекла!
Я тогда и не знала, насколько коварны осколки. Оказывается, их нельзя взять и просто так выбросить. Эти остались во мне навсегда. И затаились до поры до времени. Прошли годы, прежде чем первый из них добрался до моего сердца. Это был хвост от разбитого фарфорового зайчика.
В тот день, когда это случилось, я расслабленно сидела в кресле и краешком глаза поглядывала в телевизор. Показывали что-то из жизни лопоухих. На экране мелькнул заячий хвост, и тут же в моей груди что-то сильно кольнуло.
У меня же был фарфоровый зайчик, гладенький такой, мне моя бабушка подарила, где он?.. забормотала я и сделала движение в сторону того места, где раньше стоял сервант.
«Боже мой, зайчик же погиб, когда все рухнуло! А ведь он был последним оставшимся в живых из тех самых, сражающихся фарфоровых семеек!» пронеслось в моей голове.
Волнами мыслей меня отбросило назад, в то время, когда мне только-только исполнилось шесть. Я жила у бабушки с дедушкой, которые воспитывали во мне чувство прекрасного приобретая дорогие игрушки, импортные наборы фарфоровых зверят. Одна семейка из папы, мамы и двух детишек стоила рубль с копейками. Там были и олени, и бегемоты, и киты, и медведи, и зайцы. Идея покупать ребенку миниатюрные произведения искусства принадлежала моей бабушке.
Делала она это на свою пенсию. День, когда должны были принести деньги, считался чуть ли не праздничным. Бабушка вставала очень рано, провожала дедушку на работу и бежала на рынок за молоком. А потом, пока я спала, тщательно и почти бесшумно прибиралась в квартире. Вешались чистые занавесочки, менялась скатёрка на столе. Но поверх скатёрки обязательная клеёнка, очищенная моими руками от моих же каракуль обычными спичечными головками. Кстати, каракули были сделаны новомодной тогда шариковой ручкой. Ложились на свои места свежие половички, разноцветные китайские полотенчики, отглаженные салфеточки и всякие другие уютные тряпочки. Матово блестели и пахли мастикой паркетные полы, ещё со вчерашнего вечера натёртые вручную и доведённые затем «до ума» жутко воющим полотёром с серой треугольной головой. Я его боялась и затыкала уши. Ну, чистый дракон!
Итак, когда всё было готово к приёму работника почты, бабушка будила меня. Я вскакивала и бежала умываться. Затем выпивала кружку молока на завтрак, и мы начинали ждать, по очереди поглядывая на старинные механические часы, бьющие по своим струнам молоточками каждую четверть часа. Почтальонша могла прийти когда угодно. Поэтому мы никуда не отлучались. Наконец раздавался звонок в дверь, бабушка бежала открывать, и в квартиру влетала долгожданная гостья с брезентовой сумкой через плечо. Женщины быстро садились за стол. Доставались какие-то бумаги, ставились подписи, и считались деньги. Сорок один рубль шестьдесят копеек. И каждый раз повторялся один и тот же диалог. Почтальонша строго спрашивала бабушку:
Дам сорок два рубля. У вас сдача будет? Сорок копеек у вас есть?
А бабушка, даже не заглянув в свой кошелёк, взволнованным голосом ей отвечала:
Да не сообразилась я как-то опять Каждый раз все забываю и забываю, голова-то дурная уже, старая. Давайте без мелочи.
В следующий раз обязательно мне напомните, я отдам. И имейте размен.
Но в следующий раз вся история с отсутствующей сдачей повторялась как под копирку. Как будто бы это была игра для взрослых, с очень строгими правилами.
Довольная почтальонша вылетала из квартиры, а бабушка ещё раз пересчитывала деньги, прятала большую их часть в комод под полотенца и говорила мне:
Вот они, трудодни-то колхозные, сказались: сорок один рупь. Палочки на стене коровника рисовали. День отработала палочка. Вот и пенсия такая.
После этого бабушка собиралась и уходила. Я знала, что она принесёт сегодня в дом: обязательную пачку соли, кусок хозяйственного мыла и, возможно, очередную белую коробочку, которую она достанет из сумки почти с порога, даже не сняв пальто. Я подбегала, целовала ее в щеку и спрашивала: