Расходимся врассыпную, буркнул Бэкхем, расправляя и натягивая на нос сморщившуюся на шее полумаску. Двое кивнули, последовали примеру и разошлись в разные стороны.
Пестрота беззаботности воздушных шаров корпоративного цвета приковывала взгляды ребятни, невесть откуда согнанной на пахнущее безмерной алчностью мероприятие. Длинноногие девицы дарили окружающим мраморные улыбки и услужливо держали бархатную подушечку с цыганщиной позолоченных ножниц. Лощёные и раскормленные лица «тёмных пиджаков», что по очереди лили в микрофон пафос избитой до полусмерти лживой банальности, излучали лучистое удовлетворение.
Это, юбилейное сотое отделение нашего банка в этом городе, символизирует тот факт, что степень доверия граждан с каждым днём только растёт! задорно распинался лысеющий мужчина в тёмно синем дорогом костюме. Это говорит о том, что мы работаем эффективно и качественно! Работаем с городом, приветливо протянул он руку в сторону мэра, застывшего довольным садовым гномиком, работаем с горожанами! распахнутая ладонь поплыла, словно разливая бесплатную благостность полукругом, чтобы досталось всем и каждому в послушно внемлющей толпе. Мы верим, что вместе, мы сделаем жизнь удобнее, качественнее и сможем добиться процветания всех и каждого! Мы верим
Вылить весь заготовленный пафос он не успел. Над головой задорно пронеслось нечто, звонко ударившее в нарядность витрины лавки, по продаже столь желанного многими ярма. Свиная кровь хлёсткими струями брызнула в стороны. Потом ещё раз и ещё. Первый женский визг не успел распороть брюхо повседневной занятой обыденности, как в воздух, сразу с трёх окраин любопытствующей и отчасти насильно согнанной толпы, взвились чёрно-белые птицы листовок.
Вот ваша настоящая суть! раздался молодой чуть хрипловатый и злой возглас. Выпить побольше людской крови, сукины дети! На хуй глобализацию! На хуй финансовое рабство! Очнитесь, народ!
Возможно, преисполненный своей собственной правдой, голос звучал бы дольше, но знающая дело цепкость пальцев чуть запоздало сжала ткань крепкой ветровки, потянула на себя. Человек в сером и форменном тащил, пытался вцепиться и второй пятернёй. Но пружинистость молодости почти неуловимо ответила вёртким и быстрым движением. Жадность хватки куснула воздух, а сама «серая туша» ошарашено повалилась наземь, скошенная упругостью резкого удара в подёрнутую жиром челюсть.
Вот вам! выпрыгнули из кулаков, бесстыдно устремившиеся в небо, средние пальцы.
Слева и справа уже напирало «серое». Человек шесть. Бэкхем успел облизнуть мелкую растресканность губ, стрельнуть ввысь ещё одним салютом агиток, перед тем как броситься через дорогу, сквозь поток ползущих в почти вечной пробке машин. Он бежал, растворяясь в собственной улыбке, в ласкающем чувстве торжества дерзкой, хоть и столь скоро гибнущей правды. Хотя, сейчас она будет вдыхать полный оторопелого негодования воздух чуть дольше. Ведь теперь хищные пасти телекамер усладятся не пресной бесцветностью официальной церемонии открытия очередного филиала по выдаче незримых поводков. Они вкусят столь приторную желтизну скандала.
Залитые кровью дорогие пиджаки Непонимающие глаза тех, кто привык дёргать жизнь за загривок и пропихивать упрямый блуд все глубже в глоткуОднозначность монохрома листовок Сопротивление!
Сопротивление тому, что так ненавязчиво скрючило весь мир на девяносто градусов и устремилось внутрь циничной пошлостью, которую принято называть прогрессивным человечеством. Сопротивление живо! Сопротивление питается огнём поющей молодости, а потому никогда до конца не умрёт. Губы знали это, а потому, сокрытые от случайных взглядов чёрным, смеялись, обнажали плотоядные зубы. Проходные дворы это чувствовали, а потому улыбались в ответ, раскрывая мрачные объятия и сокрывая своей гнетущей тенью ото всех, кому этот день мог показаться безрадостным.
* * *
Приглушённый облаками и чуть подёрнувшийся понуростью свет холодно падал на не в меру большой, для столь скромной компании, кухонный стол. Кому и когда взбрело в голову загромоздить этим, кажущимся в данном антураже исполином, чуть ли не половину пространствана ум решительно не приходило.
Редкие блюдца со скромной закуской казались потерянными на бескрайних просторах Сибири разрозненными одинокими деревеньками. Вот деревня Грибная, отливает своими маслянистыми шляпками. Вот Колбасино, розовеет болезненно бледным срезом. Вот село Хлебное, стремится выползти за пределы своей окружности и теряет крошки, словно хороня почивших жителей где-то на отшибе. Особняком возвышается над всеми Водкино, поглядывая на приземистых собратьев со своей башни-каланчи.
Но вот Водкино склонилось и чуть оскудело. Один раз, потом ещё. Будто, и впрямь, русская деревня, что с каждым годом разжимает чумазые, но ласковые пальцы, отпуская, кого помоложев город, кого постаршев сыру землю.
Ну, что? поднял Барбер небольшую пузатую рюмочку. Помянем малого то ли спросил, то ли просто обозначил и, не чокаясь, влил спиртное в жаркий рот.
Шарик лишь согласно кивнул. Тоже выпил. Он прекрасно понимал, что привело Барбера вовсе не желание выпить за упокой едва знакомого мальчишки, но послушно сохранял тишину. Вразрез с бытующим мнением о себе, Шарик хорошо чувствовал деликатность момента и знал, когда следует промолчать, а когда начинать ковыряться в чужих ранах.
Ты и сюда повесил? кивнул Барбер на странного вида карту, что распласталась, словно распятая, на стене над холодильником.
Там обои отклеились. Закрывает, небрежно махнул Шарик в сторону интересующего товарища предмета.
А подклеить?
Пробовал. Потому и карта висит.
Что, порвал?
Порвал, виновато кивнул Шарик.
И, всё-таки, сколько тебя знаю, не перестаю удивляться, начислил гость ещё понемногу в рюмочки, прищурился и откинулся на спинку стула. Ты, и правда, в это веришь или всё это время стебёшься? небрежно кивнул он на карту.
Шарик, невидимо улыбнулся, и лишь устало развёл руками. Его мало кто понимал, а он и не стремился растолковывать. Почти каждый, кто видел вывешенные на стенах скромной квартирки карты, обращал на них внимание. От обычных и привычных всем они отличались тем, что материки и океаны изображались не снятой с апельсина и расправленной в правильный прямоугольник коркой, а кругом. Словно глобус смяли каким-то особым образом. В центре гнездился Северный полюс, от которого во все стороны расползались известные всем континенты. И лишь одинАнтарктида, представлялся совсем иначе, в виде кольца, опоясывающего весь диск.
Нет, ты ответь! не отставал Барбер. Мы уже не первый год знакомы, но я так до сих пор и не понялу тебя просто хреновое чувство юмора или ты забавный городской сумасшедший?
Чего сразу сумасшедший-то? чуть насупился Шарик, понимая, что, на этот раз, просто отмахнутся от любопытствующей настырности не получится. Просто я привык всегда верить только своим глазам. Точнее, не верить никому, пока сам не проверю. А если не могу проверить, то почему я должен отвергать одну теорию и слепо верить другой?
То есть, ты реально допускаешь, что наша земля плоская?
А почему нет, Егор?
Блядь, да потому что это ещё до царя Гороха доказали! Ты что, в школу не ходил? Или у вас там в деревне какая-то особая программа для чудиков?
Ходил, ничуть не смутился Шарик. Но, ведь заблуждаться могут все. Каждый день какие-то теории превращаются в пшик. Чем эта хуже? Тем, что нам это усиленно вбивают в головы с самого детства?
А зачем?! задорно хлопнул по столешнице Барбер, поднял разволновавшуюся рюмочку и резво опустошил. Зачем кому-то брехать, да ещё и по такому поводу? Какой смысл?
Смысл? загадочно улыбнулся Шарик, выпил, отправил следом маринованный грибок, удовлетворённо откинулся на стену. А в самом главном! уверенно продолжил он. Если землялишь планета, которых многие миллиарды во вселеннойто каждый из нас, да и все мы вместе взятыеничего не стоим. Мыпросто песчинка. От нас ничего не зависит. Даже не от каждого в отдельности, но и от всех сразу. Просто пыль. Ничто. А, значит, и смысла жизни никакого нет. Нет предназначения!