Может и так. Гляди, бежит, кивнул Бэкхем на Спайка, трусящего к ним озябшей собакой.
Здарова! распахнул скаут холодную ладонь, спешно пожал ещё не успевшие замёрзнуть руки. Чего так долго? Договаривались же на
Договаривались-договаривались нервно мотнул головой Барбер в сторону окон дорогого бара, мягко льющих ласковый свет на промозглую ночную улицу. Клиент на месте?
Да, куда ему деться? мелко и потешно перепрыгивал Спайк с одной ноги на другую.
Хорошо. Иди домой да водки с перцем наверни! И, Спайк многозначительно и даже с оттенком неприкрытой угрозы заглянул лидер группировки в глаза скаута. Если хоть кто-то узнает о сегодняшней акциипеняй на себя.
Да, ладно! спешно затараторил молодой фэн. Я же всё понимаю. Я же не трепло какое!
Это очень кстати. Давай, газуй! хлопнул его Барбер по плечу и, проводив продрогшего и неуклюже перескакивающего лужи и лужицы Спайка, сокрушенно покачал головой. Блядь, ещё пневмонию подхватит
Звони прервал его отвлечённость Бэкхем, кивнув на карман, где всю дорогу бултыхался чужой сотовый.
Барбер задумчиво упёрся взглядом в грязную абстракцию снежной подтаявшей кашицы. Она, то расплывалась, словно впитывая в себя всё окружающее пространство, то снова абстрагировалась, горделиво возвращая себе изначальную резкость, стоило, лишь чуть сощурится и сосредоточится. Хотелось играть с ней снова и снова.
Звони, уже почти грубо повторил Бэкхем, подпростуженно шмыгнув носом и шумно сплюнув под ноги.
Пальцы неуклюже заползли в перчатку и достали гладь новенького телефона. Неспешно прокрутили обширную незнакомую телефонную книгу, нерешительно остановились на выпытанном имени.
Экран какой большой невольно залюбовался Барбер. Стоит, наверное
Да, давай уже! почти срываясь на крик подгонял Бэкхем, загодя стиснув в кармане рукоять чужого табельного оружия.
Через пару минут сумрачную тишь рассекли три хлопка, а частое хлюпанье скорых ног небрежно подшило неровные края.
* * *
Взор предательски застилало влагой. Солёная постыдность смачивала ресницы будто нарочно, в тот момент, когда требовалась скупая сухость. За мокрым несоответствием шаблонному образу, Лидс вовсе не замечал, что на этот самый образ единственному соглядатаю совершенно наплевать. Он мычал и брыкался, в праздных попытках разорвать приковавшую к стулу цепкую крепость скотча.
Рот был накрепко заклеен. Руки связаны за спиной. Лодыжки грубо и даже до жестокого туго примотаны к ножкам. Между скотчем и всем, к чему он должен был липнуть, была «прокладка» из старых пакетов. Откуда Бэкхем, предложивший так заморочиться, дабы не оставить следов клея, набрался знаний по криминалистикебыло известно лишь Богу и самому Бэкхему.
Газовый пистолет уже давно перестал буравить пленника своим циклопьим взглядом и уныло лежал в кармане.
Что, сука? сквозь стекающую по носу стыдливость, всхлипнул Лидс. Пиздец тебе. Знаешь, если бы не ты и такие же, как тыя бы никогда, слышишь, никогда бы не стал тем, кто есть! Знаешь, тот чурка из аптеки Я до сих пор помню его лицо. Как оно вминается, хлюпает, брызжет И, знаешь, мне его не жалко! И тебя, сука, не жалко! Мне себя жалко! Понимаешь?! Себя!
Лидс вскочил, хотел было наотмашь ударить Хлёстко, больно, обидно Но отчего-то лишь безвольно привалился к дорогому зеркальному шкафу, да медленно сполз на корточки.
Но, я сильный, правда небрежно оставил на рукаве неприятно чавкающее в носу. Я сильный Я бы тебя и таких как тывсех бы, вот эти самыми руками Лидс добела, через громкий, даже болезненный хруст, сжал извечно сбитые кулаки. Но, ведь вы ничего не вернёте Не вернёте брата. Мать не вернёте. Она ведь из-за вас, сучар он осёкся. Снова потекло из носу, снова замарал рукав. Вы даже обменяться не можете. Один раз. Честно. Жизнь на жизнь. Всё это бессмысленно, я знаю. Знаю! Но это ничего не меняет. Сегодня ты, сука, подохнешь, как последняя мразь. Так, как того заслуживаешь! И я тебе секрет открою Хочешь на ушко скажу?
Лидс медленно, осторожно щёлкая по паркету резиновыми каблучками-капельками совсем новых строительных перчаток, подполз к пленнику на четвёреньках. Медленно воспарил злобной змеёй, почти ласкового, но, что есть мочи крепко, прижал к груди расчерченное мутной прозрачностью скотча лицо.
Я знаю, ты хочешь шептал он, не обращая внимание, на мычание поцелованного солнцем пленника. Я вижу, у тебя крестик болтается Так вот, секрет в том, что тебя даже отпевать, мразоту, не будут!
Он резко отстранился от пленника, жадно и ненасытно втягивающего распухшими ноздрями столь желанный воздух. Усмехнулся, откинул крышку небольшого ноутбука, неспешно пощёлкал клавишами.
«Я больше не могу жить такой мразью», процитировал Лидс чернеющую на белом фоне нового документа короткую строчку. Тебе нравится? Пацаны скоро вернутся, но у тебя ещё есть пара-тройка минут, чтобы попробовать намычать мне что-нибудь получше
* * *
Новорождённое утро не спешило открывать младенческие глаза, а потому бодрый автобус освещал путь своими, не проспавшимися и неумытыми. Самые дисциплинированные, в основном из мирной ультры, да «шарфистов», загрузились на месте официального сбора. Примерно половинапо большей части хулиганы, уплотняли салон, подскакивая по дороге. Шутка ли, добираться до «точки сборки» к пяти утра? Это была обычная практика. Уже ни раз возивший фаньё водитель всё понимал, а потому вовсе не удивился, когда его попросили ехать по центральным улицам и никуда не сворачиватьчтобы всем, кто обещал «подскочить» было проще ориентироваться. Чтобы всё было, как всегда.
Автобус лишь единожды остановился за городом. Дверь распахнулась, фыркнув в морозный воздух весёлым парком, и зябко ёжащаяся тоненькая фигурка вскочила на ступеньку. Колеса чуть промедлили и, еле заметно качнувшись вперёд-назад, продолжили в неблизкий путь.
О! Что за королева?! плотоядно гоготали грубые, но весёлые голоса.
«Сир вру пле» к нам! безбожно коверкали французскую речь пьяные и добрые.
Это чья «белка»? беззлобно негодовали считающие, что «женщинам на корабле не место».
Моя! громко отозвался Бэкхем и вяло помахал с галёрки.
Лидс тоже хотел что-то сказать, но промолчал, лишь поднял раскрытую ладонь, уныло пошевелил пальцами. Впрочем, о том, что хотелось что-то сказатьврал сам себе. Говорить ничего не хотелось. Вообще ничего. И никому. Просто молчать, смотреть в непроглядность зимнего утра и пытаться найти вкус в безвкусном и совсем-совсем пресном. Водка вливалась внутрь, словно вода. Даже не простая, а дистиллированная, напрочь мёртвая.
Как ты? тонкие остывшие на морозе пальчики легко коснулись подёрнутых привычной коркой костяшек, потом нежно и холодно обняли мизинец с безымянным.
Лидс даже на секунду по-детски обрадовался, что сестра сначала обратилась к нему, а уж потом коротко поцеловала Бэкхема. Но даже эта краткая радость не заставила язык повергнуться. Лишь плечи вздохнули вверх-вниз. А потом зачем-то ещё раз, вверх и снова устало опали.
Она села напротив, рядом с Бэкхемом. Будда придержал хорошие места. Почти в самом конце. Целый кубрик на четыре сидения, где даже столик можно поднимать. Хотя, впрочем, никто его никогда и не опускал. А ещё можно было тихонько покурить. Вообще-то, нельзя. Но водитель, если пассажиры сильно не наглели, как правило, не замечал мелких шалостей. Ну, курят и курят на галёрке, как школьники за гаражами. Что с них взять, с блаженных
Оля будто знала об этом, а, может, и впрямь знала, например, от Бэкхема. Зажала в тоненьких пальцах тоненькую сигарету, прикурила. Потом вторую и, не спрашивая, протянула брату. По-хозяйски стянула ботинки, поджала под себя ноги, сиротливо свернувшись калачиком, откинулась Бэкхему на плечо. Лидс улыбнулся, затянулся. Снова затянулся, уже без улыбки Слишком большая роскошь вот так вот улыбаться. Повода, вроде бы, никакого и нет. Да и быть не может. А, вероятно, и не будет больше никогда
Ты где сойдёшь? не смотря в глаза, тихонько спросила Оля, выпустив маленькую серую струйку, быстро поползшую воздушной змейкой над головами, куда-то в верхний угол.