Его ноги ступали по уже печально знакомой тропинке, втоптанных в вязкую глинистую землю мелких осколков кирпича, бетона, шифера и другого строительного мусора. Недостроенное и уже давно обветшалое нечто, встретило заунывно завывающими в кирпичной клетке сквозняками. Марк спотыкался на лестнице, норовил клюнуть серую бетонную твердь, оставив ей воспоминание о себе кровавым поцелуем. Но крепкие руки держали под локоть, крепко, цепко
Он повалился на хладность пола, почти у импровизированного обрыва вульгарно оттопырившегося перекрытия, нависающего над текучей гладью. Внизудва этажа и затопленный подвал. Справанеплохой вид на город. Плюющиеся смолью трубы ТЭЦ, пологие крыши вросших в промзону заводов. Чуть правеебелизна бюджетных новостроек. Слева, за разномастностью лесополосыприземистый дачный посёлок. Впереди, бурелом балки, оставленной людьми на откуп истинному естеству природы. Сзади, единственная выведенная кирпичная стена и четыре застывших силуэта. Одинповыше и пошире остальных, спокойно разматывает пластиковую бельевую верёвку. Второйтоже высокий, но худой, нервозно подёргивает руками. Третийширокоплечий, приземистый, поглядывает сквозь прорези чёрных глазниц по сторонам. Четвёртыйи сказать нечего. Словно усреднённая версия всех прочих. Среднего роста, средней комплекции, стоит, смотрит не мигая
Ребят, ну вы чего? наконец заголосил Марк. Ну, с кем не бывает?
Тебя предупреждали, с натугой вытолкнул из себя Лидс. Теперь уже поздно
Чего поздно?! Чего поздно?! замельтешил горе-торговец. Хотите точку забрать?! Так, это не со мной решайте! Я-то тут при чём?!
Закрой свою вонючую пасть! Бэкхем с размаху впечатал носок полуспортивного ботинка в голову тщедушного студента. Пиздец тебе, сука!
Марк что-то скулил и отплёвывался бардовым, тягучим, в то время как молчаливый Шарик деловито пытался скрутить воедино три кирпича, в разной степени надколотых с краёв. Пластик верёвки упрямился и то и дело пытался ослабить хватку. Нехитрая конструкция стремилась рассыпаться, но Шарик старательно подтягивал жгут, делая всё новые и новые обороты.
Тихо! гаркнул Барбер, чуть сгорбился, навострился. Тихо, сказал! ногой вжал в бетон пленника, что-то невнятно хлюпающе бормочущего. Слышали? обратился ко всем сразу. Товарищи непонимающе повели плечами. Значит, слушайте! А ты, ещё сильнее вдавил ступню меж барыжьих лопаток, вообще не дыши!
Ветер звучал пустотой и собственным мокрым шёпотом. Секунду, две, три, а потом послышалось тихое металлическое бряканье, где-то внизу.
Эй! змеёй шепнул Лидсу Барбер. Глянь, что там? кивнул лестницу.
Лидс сухо сглотнул, поправил маску, осторожно, неслышным шагом подкрался к дверному поёму, вытянул шею и почти мгновенно, по пустынности кирпично-бетонных стен поскакало эхо нежданного хлопка, а в глаза полетело мелкое крошево.
Твою мать! пугливой черепашьей головой втянулся обратно на площадку Лид.
Они здесь! Здесь! истошно завопил Марк.
Валим! уже не таясь, прогремел Барбер.
Куда?! растерянно заметался, будто в крохотной, метр на метр, клетке Бэкхем.
Сюда! разбежался Лидс, притормозил у пленника, со всей силы впечатал его голову в бетон, вдохнул, резко выдохнул, снова втянул ноздрями воздух и полетел вниз.
Вода, словно стальным прутом ударила ноги, а через неуловимый миг обожгла острым холодом. Тело словно скукожилось, будто бездушность пластика, которую пробует на вкус открытый огонь. Распрямиться, вытянуть руки и ноги, не позволить себе пойти каменной обречённостью ко днуказалось невыносимо сложно. Вода чудилась нестерпимо вязкой, тяжёлой, словно безвкусный кисель, вываренный из всей горечи и разочарования этого мира. Первый вдох проник в лёгкие раскалённым свинцом. Руки принялись неуклюже бить растревоженную недовольную влагу. Снова хлопок.
Под водой! загремел вопль Барбера и тело снова, целиком и полностью, поглотил огненно-морозный кисель.
С каждым взмахом рук, от молодецкой удали будто отщипывали по кусочку. Словно чьи-то чумазые пальцы вгрызались в хлебный мякиш снова и снова, стремясь как можно быстрее оставить от буханки лишь остов ломкой корки. Под водой выстрелы слышались далёким похлопыванием в ладоши. Каждый краткий глоток спасительно воздуха сулил, что это похлопывание превратился в затрещину. Прямо по затылку. Первую и последнюю.
Берег встретил чем-то вялым и липким. Ноги бесстыдно скользили. Тело так и норовило завалиться вперёд, будто весь центр тяжести перелился в навьюченную свинцово-тяжким безумием голову. Краткий взгляд на отделённую озерцом постройку, явил двоих мужчин, уже не стреляющих, а с интересом наблюдающих за коряво ползущими на холм людьми. Вгрызающимися в подло ускользающую из под ног грязь, падающими и снова бегущими, пробуксовывающими, испуганно скатывающимися в местами затопленную балку.
Туда! пустыми лёгкими прохрипел Барбер, махнув в сторону посадки, граничащую с балкой. Вглубь нельзя, кивнул на бурелом изъеденной оврагами земли, увязнем.
Егор! истошно окликнул его Шарик, срывая с головы маску. Тут Слава
Бэкхем лежал, привалившись спиной молодому деревцу, дышал тяжелее остальных, вдавливал ладонь куда-то под рёбра.
Что такое?! на подкашивающихся ногах, едва не заваливаясь, подковылял к нему Барбер.
В ответ Бэкхем распахнул кисть, где в грязи и глине прожилками переливалось алое, пугающее.
Лидс упал на одно колено. Сдерживать предательски подгибающиеся ноги не было никаких сил. Перед глазами так явственно понеслись многочисленные забивоны, накрытия, случайные стычки. Казалось, протяни руку и можно втянуться в жаркую драку. Просто выдернуть за промокший насквозь рукав, да строго прикрикнуть: «Стоять до конца!» ЦСКА, Динамо, Спартак, Терек, все вместе взятые Все фирмы и фракции. Все хулиганы и ультрас. Весь околофутбол, в самой неприглядной его обёртке не заставлял столкнуться с неизбежностью, гнетущей своей оголтелой несправедливостью. С аргументами или без, с выверенной тактикой или без оной, всегда был шанс выйти победителем, пусть даже в благородстве поражения.
И всё это словно теряло вполне осязаемую плоть, оставаясь заброшенным за задворки восприятия немым призраком, перед маленьким кусочком металла и кровавостью грязной распахнутой ладони, что являла миру простой, но, вместе с тем, невообразимый постулат. «Fair play» где-то там, в околофутбольном мире. А здесь нет никакой честной игры, никаких «чистых рук». Есть лишь дух испепеляющего бессилия, озорно витающий над грязной, забытой всеми балкой.
Глава 11. Разные раны
Цепкость дерева старого чуть покосившегося стола Жесть выстроенных в ряд на подвесной полке квадратных баночек, обсыпанная белым горошком, поверх вульгарности красной краски Светлые обои с кокетливой и настойчиво повторяющейся фигуркой Мэри Поппинс, улетающей на своём чудо-зонтике Незначительные детали людоедски цепко впивались, капризно оттягивая на себя внимание, рассеивая, размывая Лидс то и дело невольно приклеивался взглядом, то к одной мелочи, то к другой.
Вот прозрачность тюля, неумело прикрывающая бесстыдство небольшого окошка, чуть подрагивает, рассекречивая едва заметную щель меж рамой и лудкой. Вот чайная ложка, с мудрёной вязью на приплюснутой к концу ручке, словно хочет поведать истории своей молодости, когда кухонная утварь имела не только практическую, но и эстетическую ценность. Вот уныло покосившийся на бок алоэ, навеки увязший в излизанном временем керамическом горшке, всем своим чахнущим видом говорящий о заунывной тоске по хозяевам. Скорее всего, с самого лета не были
Эти моменты кажутся ценными, нужными, без них никак Словно разум сам стремится отодвинуть куда-то за порог сознания распластавшегося на кушетке товарища, чью юность плоти искорёжили несколько граммов слишком быстрого железа.
Чего ты там застыл?! уже не в первый раз нервно окликнул Лидса Барбер. Воды ещё надо! Фирштейн?!
Фирштейн отсутствующе отозвался Лидс, снимая чайник с небольшой плиты, в которую щедро выдыхал свою жизнь небольшой газовый баллон, через чуть изогнутый резиновый хвост. Тёплая.