Все равно на вид очень красиво, не сдавалась Роксана.
Вышло крайне живописно, высказался Гарри.
Джефри бросил на него восторженный взгляд:
Вот именно! Крайне живописно. Настоящие шедевры. Сейчас найдем им применение.
Он метнулся на кухню и вернулся с молотком и гвоздями.
Да, Роксана, найдем! Мы сделаем из них фриз.
Не надо! жалобно вскричала Роксана. Наш красивый домик
Да бог с ним. Тут все равно обои переклеивать в октябре. Ты разве не помнишь?
Ну
Бум! Первое печенье пригвоздили к стене; оно немного подрожало, будто живое.
Бум!
Когда Роксана принесла по второму коктейлю, все печенья, ровно дюжина, висели в ряд на стене, будто коллекция доисторических наконечников.
Роксана! воскликнул Джефри. Ты прирожденный художник! Зачем тебе еще и готовить? Ты будешь иллюстрировать мои книги!
Пока они ужинали, закат догорел, превратившись в сумерки, а потом снаружи раскинулась усеянная звездами тьма, которую населяло и заполняло невесомое великолепие Роксаниного белого платья и ее низкий переливчатый смех.
«Какая она еще девочка! подумал Гарри. Гораздо моложе Китти».
Он мысленно сравнил их. Китти нервная, хотя и не чувствительная, темпераментная, но лишенная темперамента, женщина из тех, что высекают искру, но не пламя, и Роксана, юная, как весенняя ночь, вся, до последней черточки, воплощенная в своем подростковом смехе.
«Самая подходящая жена для Джефри, подумал он дальше. Два совсем молодых человека, из тех, что останутся совсем молодыми, пока вдруг не обнаружат, что состарились».
Этим мыслям Гарри предавался вперебивку со своими нескончаемыми мыслями о Китти. Поведение Китти его угнетало. Ему представлялось, что по здоровью она давно уже в состоянии вернуться в Чикаго и привезти их сына. Смутные мысли о Китти крутились у него в голове и когда он говорил «спокойной ночи» жене своего друга и ему самому у подножия их лестницы.
Вы первый наш настоящий гость! крикнула Роксана ему вслед. Не забудьте испытать гордость и восторг!
Когда гость скрылся за поворотом лестницы, она повернулась к Джефри, который стоял рядом, положив руку на край перил.
Устал, мой ненаглядный.
Джефри потер пальцами середину лба:
Немного. Как ты догадалась?
Думаешь, я не все про тебя знаю?
Голова болит, сказал он угрюмо. Просто раскалывается. Пойду приму аспирин.
Она протянула руку и щелкнула выключателем; он обнял ее за талию, крепко прижал к себе, и они вдвоем поднялись по лестнице.
II
Неделя в гостях миновала. Гарри возили по сонным проселкам, они все вместе блаженно бездельничали на лужайках и берегах озер. По вечерам, в доме, Роксана играла им, и пепел медленно выцветал до белизны на огненных кончиках их сигар. Потом пришла телеграмма от Китти с просьбой к Гарри приехать за ней за восток, после чего Роксана и Джефри остались в уединении, которым, казалось, совсем не тяготились.
«Уединение» обернулось новым блаженством. Они бродили по дому, и каждый явственно ощущал присутствие другого; сидели по одну сторону стола, будто во время медового месяца; они были совершенно поглощены друг другом и совершенно счастливы.
Городок Марло, несмотря на свою довольно длинную историю, лишь в недавнем прошлом обзавелся «обществом». Пятью-шестью годами раньше две-три молодые пары, любители отдельных домиков, отлепились от дымной туши Чикаго и перебрались сюда; за ними потянулись их друзья. Когда приехали Кертены, здесь уже имелся сложившийся «круг», готовый принять их в свои ряды: местный клуб, танцевальная зала и группа любителей гольфа так и жаждали заполучить их в свои завсегдатаи, а кроме того, к их услугам были вечеринки с бриджем, и вечеринки с покером, и вечеринки, на которых пили пиво, и даже вечеринки, на которых вообще ничего не пили.
Именно на одной из вечеринок с покером они и оказались через неделю после отъезда Гарри. Там стояло два стола, и почти все молодые жены курили и выкрикивали ставки и вообще вели себя очень смело и не по-женски по тогдашним понятиям.
Роксана довольно рано встала из-за стола и принялась бродить по дому; зашла в кладовую, налила себе виноградного сока от пива у нее начинала болеть голова, а потом принялась перемещаться от стола к столу, заглядывая через плечи в карты, посматривая на Джефри, чувствуя покой и умиротворенность. Джефри, страшно сосредоточенный, сгребал к себе все больше разноцветных фишек, и, глядя на углубившуюся морщинку у него не переносице, Роксана поняла, что он с головой ушел в игру. Она любила, когда он погружался с головой во всякие мелочи.
Тихонько подойдя, она села на подлокотник его кресла.
Там она просидела минут пять, прислушиваясь к отрывистым замечаниям мужчин и болтовне женщин звуки поднимались от стола, как негустой дым, и при этом едва слыша и то и другое. А потом, совершенно беззаботно, она подняла руку, чтобы положить ее Джефри на плечо; почувствовав касание, он вдруг вздрогнул, коротко всхрапнул и, яростно двинув назад предплечьем, нанес ей скользящий удар по локтю.
Все так и ахнули. Роксана поймала равновесие, тихо вскрикнула и стремительно поднялась на ноги. Такого потрясения она еще никогда не испытывала. Такое, да еще от Джефри воплощенной доброты и заботы; этот инстинктивно-жестокий жест.
Аханье переросло в молчание. Десяток глаз обратились к Джефри, у которого был такой вид, будто бы он увидел Роксану впервые. На лице его медленно проступило недоумение.
Как Роксана проговорил он с запинкой.
В десятке мозгов мелькнуло подозрение, мысль о скандале. Неужели за внешней маской нежно влюбленной четы скрывается некая тайная неприязнь? А что еще может означать этот гром среди ясного неба?
Джефри!
В голосе Роксаны звучала мольба, смешанная с ужасом и испугом; впрочем, она прекрасно знала, что это недоразумение. Ей и в голову не пришло укорить мужа или обидеться. Она произнесла его имя с дрожью увещевания. «Скажи мне все, Джефри, звучало в этом слове. Скажи Роксане, своей любимой Роксане».
Как, Роксана повторил Джефри. Изумление на лице сменилось болью. Судя по всему, он испугался не меньше, чем она. Я не специально, продолжал он. Ты меня напугала. Мне мне показалось, что на меня напали. Я господи, какой идиотизм!
Джефри! В голосе снова звучала мольба, воскуренная к некоему неведомому богу сквозь эту новую непроницаемую тьму.
Потом оба поднялись, оба распрощались с запинками, с извинениями, с пояснениями. Сделать вид, что ничего не случилось, никто не пытался. Это выглядело бы святотатством. Джефри в последнее время не очень хорошо себя чувствовал, рассуждали оба. Часто нервничал. Но фоном для всех этих мыслей оставался необъяснимый ужас этого удара изумление от того, что на миг между ними разверзлась эта пропасть, его гнев и ее страх, а теперь вместо этого обоюдное чувство вины, безусловно недолговечное, но требующее, чтобы мостик через него перебросили незамедлительно, пока еще не поздно. Что за бурные воды несутся прямо у них под ногами, откуда этот ярый блеск из безвестной бездны?
В машине, в свете полной луны, он сбивчиво заговорил. Это он и сам не в состоянии это объяснить, сказал он. Он думал про покер, полностью погрузился в игру, и когда она коснулась его плеча, он решил, что на него напали. Напали! Он отчаянно цеплялся за это слово, прикрываясь им как щитом. То, что прикоснулось к нему, вызывало у него ненависть. А когда он взмахнул рукой, все прошло вся эта нервозность. Больше ему сказать было нечего.
Глаза у обоих наполнились слезами, и они зашептали слова любви, прямо там, под распростертым покровом ночи, а мимо проносились примолкшие улицы Марло. Позднее, уже в постели, оба успокоились. Джефри возьмет неделю отпуска побездельничает, отоспится, погуляет по округе; глядишь, нервозность и пройдет. Когда это решение было принято, Роксану объяло чувство защищенности. Подушка под щекой сделалась мягкой и приветливой, кровать показалась широкой и белой и совершенно надежной в рассеянном свете, лившемся в окно.
Пять дней спустя, когда в конце дня повеяло прохладой, Джефри схватил дубовый стул и швырнул его в окно собственной веранды. А потом свернулся на кушетке, точно маленький ребенок, жалобно плача, призывая смерть. Кровяной сгусток размером с бусину разорвал сосуд в его мозгу.