Алло? произнес голос сильный голос, с напряженной ноткой. Миссис Джордж Коркоран?
Да?
А раньше вас звали Кэролайн Мартин?
Кто это?
Вы меня уже сто лет не видели. Сидни Лахай.
После паузы она ответила, другим тоном:
Да?
Я уже давно хотел с тобой повидаться, продолжал голос.
А какой в этом смысл? без затей поинтересовалась Кэролайн.
Я хочу с тобой повидаться. По телефону никак.
Миссис Коркоран одними губами спросила из соседней комнаты: «Кто это?» Кэролайн слегка качнула головой.
Я не понимаю, зачем нам видеться, сказала она. И вообще, я совсем не хочу тебя видеть.
Дыхание ее участилось старая рана открылась вновь, вспомнилось оскорбление, превратившее ее из счастливой влюбленной юной девушки в невнятное звенышко в порядке вещей, которым она теперь стала.
Прошу тебя, не вешай трубку, сказал Сидни. Я крепко все обдумал, прежде чем тебе позвонить. Я слышал, дела у тебя не очень.
Это неправда. Кэролайн отчетливо осознавала, как миссис Коркоран тянет шею. Все у меня в порядке. И я не понимаю, кто дал тебе право вмешиваться в мою жизнь.
Подожди, Кэролайн! Ты ведь не знаешь, что было в Дерби после твоего отъезда. Я в отчаянии
Да плевать я хотела! выкрикнула она. Оставь меня в покое, ясно?
Она бросила трубку. Ее душила ярость по какому праву этот человек, которого она помнила только как виновника своего несчастья, снова лез в ее жизнь?
Кто это? вопросила миссис Коркоран.
Один мужчина которого я презираю.
Кто именно?
Так, старый знакомый.
Миссис Коркоран бросила на нее подозрительный взгляд:
Это ведь не тот мужчина, а?
Какой мужчина?
Тот, о котором ты рассказала Джорджи три года назад, когда вы поженились, он еще очень обиделся. Тот, в которого ты была влюблена, а он тебя бросил.
Нет-нет, ответила Кэролайн. И вообще, это мое дело.
Она ушла в их с Джорджем общую спальню. Если Сидни не уймется и приедет сюда, будет просто ужасно ведь она живет в такой дыре, на нищей улочке.
Когда Джордж вернулся домой, Кэролайн услышала, как мать что-то ему бормочет за закрытой дверью; она не удивилась, когда за ужином он сказал:
Я слышал, тебе звонил какой-то старый приятель.
Звонил. Ты его не знаешь.
А кто это?
Знакомый по старым временам; больше он звонить не будет.
А я уверена, что будет, встряла миссис Коркоран. Про что ты ему сказала, что это неправда?
Это не ваше дело.
Миссис Коркоран многозначительно взглянула на Джорджа, и тот изрек:
По моим понятиям, если моей жене звонит мужчина и вяжется к ней, я имею право об этом знать.
Ты ничего не узнаешь, и точка. Она повернулась к его матери. И вообще, зачем вы подслушивали?
Я просто была рядом. И потом, ты жена моего сына.
Вечно от вас неприятности, тихо сказала Кэролайн. Подслушиваете, подглядываете, а потом одни неприятности. А когда Джорджу все время названивает какая-то женщина, вы его покрываете.
Вранье! воскликнул Джордж. И ты не имеешь права так разговаривать с моей матерью! И вообще, мне надоело, что ты вечно устраиваешь свары, я вкалываю весь день, а потом прихожу домой и
Он разразился неубедительной гневной тирадой, изливая на жену все накопившееся презрение к самому себе, а мысли Кэролайн обратились тем временем к пятидесятидолларовой банкноте, бабушкиному подарку, которая была припрятана под стопкой бумаги в ящике стола. Жизнь многое у нее отобрала за последние три года; она не знала, хватит ли у нее дерзости на побег, но знать, что деньги лежат там, было приятно.
На следующий день, сиявший весенним солнцем, все как-то наладилось они с Джорджем помирились. Она была непоправимо терпелива, непоправимо добра и на целый час забыла все свои беды и предалась прежним чувствам смеси страсти и жалости. Мать его рано или поздно покинет этот мир; сам он рано или поздно изменится к лучшему; а до тех пор у нее есть сын с его неповторимой милой и мудрой улыбкой, вон он переворачивает на солнечном ковре страницы тряпичной книжки. И когда душа ее погрузилась в беспомощную, чисто женскую апатию, состоящую из забот следующего часа, страха перед новой болью или непредсказуемыми переменами, по квартире раскатился звонок телефона.
Он звонил снова и снова, а она стояла, оцепенев от ужаса. Миссис Коркоран ушла на рынок, однако она боялась вовсе не старухи. Она боялась черного раструба, свисавшего с металлической рукояти, вновь и вновь оглашавшего солнечную комнату пронзительным дребезгом. На миг звон оборвался, заместившись буханьем ее сердца, а потом возобновился. Охваченная паникой, она метнулась в свою комнату, побросала парадные вещички маленького Декстера, свое единственное приличное платье и туфли в чемодан и переложила пятидесятидолларовую банкноту в кошелек. А потом, взяв сына за руку, поспешно вышла за дверь пока она спускалась по лестнице, ее преследовал настойчивый зов телефона. Окна были открыты, и, останавливая такси и давая указания ехать на вокзал, она все еще слышала, как звонок оглашает тишину солнечного утра.
III
Два года спустя Кэролайн выглядела она на два года моложе рассматривала себя в зеркале; на ней было платье, купленное на собственные деньги. Она выучилась на стенографистку и работала в нью-йоркской фирме, занимавшейся импортом; они с юным Декстером жили на ее зарплату и на доходы с десяти тысяч долларов в ценных бумагах, завещанных ей теткой. Даже если жизнь и не сдержала всех своих обещаний, она опять стоила того, чтобы жить, а не состояла из одних мучений. Поняв наконец, что Кэролайн солгала ему в самый первый момент, Джордж даровал ей свободу и опеку над ребенком. Сейчас мальчик был в детском саду и мог спокойно оставаться там до половины шестого тогда она зайдет за ним и заберет его в крошечную квартирку, которую, во всяком случае, ей ни с кем не приходится делить. Рядом с ней не было никакого источника тепла, однако вокруг был Нью-Йорк, а он предлагает развлечения на любой кошелек, обеспечивает друзьями всех одиноких, живет в своем стремительном столичном ритме любовей, рождений и смертей, которые даруют мечты лишенным воображения, приключения и драмы самым приземленным.
Однако хотя жизнь и была сносной, приемлемой ее назвать было нельзя. Работа была тяжела, крепким здоровьем Кэролайн не отличалась; к концу дня она уставала куда сильнее, чем другие служившие в том же отделе девушки. Ей приходилось задумываться о невеселом будущем, когда расходы на образование сына истощат ее средства. Вспоминая о семействе Коркоранов, она испытывала ужас от одной мысли, что когда-то будет зависеть от сына, и одновременно мучительно страшилась того дня, когда придется его от себя оттолкнуть. Она обнаружила, что интерес к мужчинам пропал у нее напрочь. Две неудачные попытки что-то такое с ней сотворили; она видела мужчин насквозь, и видела в темном цвете; эта часть жизни оказалась запечатанной, все сильнее истаивала из памяти, будто книга, прочитанная давным-давно. Больше никакой любви.
Кэролайн смотрела на все это с отстраненностью, хотя и не без некоторого, почти безличного сожаления. Несмотря на то что нежные чувства естественное достояние красивой девушки, они-то уж точно были не для нее. К собственному своему удивлению, она не раз заявляла в присутствии сверстниц, что недолюбливает мужчин, а главное сама при этом знала, что это правда. Фраза звучала нелепо, но теперь, оказавшись в почти совершенно прямолинейном мире, она с презрением вспоминала о компромиссах и уклончивостях своего брака. «Я ненавижу мужчин я, Кэролайн, ненавижу мужчин. Я хочу от них одного: будьте почтительны и оставьте меня в покое. Да, в жизни моей чего-то недостает, но пусть так и будет. У других всего достает, а у меня нет».
В тот день, когда она рассматривала в зеркале свое вечернее платье, она находилась в загородном доме на Лонг-Айленде в доме Эвелин Мэрдок, сделавшей самую блестящую партию из всех ее виргинских подружек. Они случайно столкнулись на улице, и Кэролайн получила приглашение на уик-энд; и вот она оказалась в незнакомом чертоге роскоши, какую раньше и помыслить себе не могла, упоенная открытием, что в новом вечернем платье выглядит столь же молодой и привлекательной, как и другие молодые женщины те, кому выпали в жизни более удачные карты. Как и всюду в Нью-Йорке, ритм уик-энда зарождение, распланированные развлечения и заранее объявленный конец следовал ритму жизни и в определенном смысле замещал ее. Нежные чувства давно покинули Кэролайн, но привычки остались. Гости, едва различимые на веранде, представлялись ей потенциальными поклонниками. Посещение детской служило обещанием того, что в будущем у нее родятся еще дети; выход к ужину был словно шествие по церковному нефу в день свадьбы, а платье ее казалось подвенечным нарядом с незримым шлейфом.