Там не о томтам о вере, сказала Мириам.
Там о сексе и вере, пробормотал Хуан Диего; он не дипломатничалон имел в виду именно это. Две женщины могли подтвердить его слова.
Знаете ли вы кого-нибудь, кто, как этот миссионер, восхищался бы святым Игнатием? спросила его Мириам.
Как Мартин, тихо повторила Дороти.
Полагаю, мне нужен бета-блокатор Хуан Диего не сказал этого, но именно об этом он и подумал.
Она имеет в виду, был ли Мартин реальным? спросила его Дороти; она видела, как писатель явно напрягся при вопросе матери, что заставило Мириам выпустить его руки.
Сердце Хуана Диего бешено колотилосьадреналиновые рецепторы работали как сумасшедшие, но он не мог говорить.
Я потерял так много людей, попытался сказать Хуан Диего, но слово «людей» прозвучало так невнятно, будто это Лупе сказала что-то.
Думаю, он был реальным, сказала Дороти своей матушке.
Теперь они обе протянули руки к сидящему Хуану Диегоего трясло.
Миссионер, которого я знал, был не Мартин, выдавил из себя Хуан Диего.
Дороти, этот дорогой нам человек потерял близких, помнишь, мы обе читали то интервью, сказала Мириам.
Помню, ответила Дороти. Но ты спрашивала об образе Мартина.
Все, что мог сделать Хуан Диего, это покачать головой; потом появились слезы, много слез. Он не мог объяснить этим женщинам, почему (и по кому) он плачет, ну, по крайней мере, не мог в экспрессе.
¡Señor Eduardo! воскликнул Хуан Диего. ¡Querido Eduardo!
Именно в этот момент китаянка, которая все еще сидела на коленях у своего парнявсе еще тоже чем-то расстроенная, явно рассердилась. Она принялась колотить своего парня, скорее от досады, чем от возмущения, и почти нарочито (по-настоящему бьют совсем иначе).
Я же говорила ему, что это вы! внезапно сказала девушка Хуану Диего. Я знала, что это вы, но он мне не поверил!
То есть она узнала писателя, возможно, с самого начала, но ее парень с ней не согласилсяили он просто не был читателем. Хуан Диего не увидел читателя в китайском парнишке, и писателя ничуть не удивило, что девушка читала его. Разве не об этом неоднократно говорил Хуан Диего? Именно читатели-женщины не дают литературе умеретьвот еще одна из них. Когда Хуан Диего выкрикнул по-испански имя учителя, китаянка поняла, что была права насчет того, кто он такой.
Для Хуана Диего это был еще один момент признания его как писателя. Ему хотелось сдержать слезы. Он помахал китаянке и попытался улыбнуться. Если бы он заметил, как Мириам и Дороти посмотрели на молодую китайскую пару, то мог бы задаться вопросом, не опасно ли ему находиться в компании этих двух незнакомок, матери и дочери, но Хуан Диего не видел, как Мириам и Дороти испепеляющим взглядом заткнули рот читательнице-китаянкебольше того, в этом взгляде была прямая угроза. (Этот взгляд говорил: мы нашли его первыми, грязная маленькая дырка. Найди себе любимого писателяа этот наш!)
С чего бы это Эдвард Боншоу всегда цитировал Фому Кемпийского? Или же Эдуардо просто любил слегка подшучивать над фразой из трактата «О подражании Христу»: «Пореже бывайте с молодыми и незнакомцами».
Хм, датеперь уже было слишком поздно предупреждать Хуана Диего насчет Мириам и Дороти. Ты не пропускаешь приема своей дозы бета-блокаторов и игнорируешь парочку таких женщин, как эта матушка и ее дочь.
Дороти прижала Хуана Диего к груди и стала укачивать его, обхватив своими на удивление сильными руками, писатель же все всхлипывал. Он, без сомнения, отметил, что на молодой женщине один из тех лифчиков, в которых соски четко обозначены: они явно проступали сквозь лифчик и свитер, поверх которого на Дороти был кардиган.
Должно быть, это Мириам (подумал Хуан Диего), почувствовав, что ему массируют затылок; Мириам снова наклонилась к нему и зашептала на ухо:
Вы чудесный человек, конечно, больно быть таким! Вы так все чувствуете! Большинство мужчин не чувствуют того, что чувствуете вы, сказала Мириам. Эта бедная мать из «Истории, которая началась благодаря Деве Марии» боже мой! Когда я думаю о том, что с ней случилось
Не надо, предупредила Дороти мать.
Статуя Девы Марии падает с пьедестала и убивает ее! Она умирает на месте, продолжала Мириам.
Дороти почувствовала, как Хуан Диего содрогнулся на груди Мириам.
Ты добилась своего, мама, осуждающе сказала дочь. Хочешь, чтобы ему стало еще хуже?
Ты упускаешь главное, Дороти, быстро сказала ее матушка. Как там написано: «По крайней мере, она была счастлива. Не каждому христианину посчастливилось быть мгновенно убитым Пресвятой Богородицей». Господи, какая занятная сцена!
Но Хуан Диего снова покачал головой, на сей раз утыкаясь в груди молодой Дороти.
Это ведь была не ваша мамас ней ведь такого не было, правда? спросила его Дороти.
Хватит автобиографических инсинуаций, Дороти, сказала ее мать.
Кто бы говорил, сказала Дороти.
Несомненно, Хуан Диего отметил, что грудь Мириам тоже привлекательна, хотя ее соски не были обозначены под свитером. Не такой современный вид бюстгальтера, подумал Хуан Диего, пытаясь ответить на вопрос Дороти о своей матери, которая не была насмерть раздавлена упавшей статуей Девы Марии, все было не совсем так.
И снова Хуан Диего не мог вымолвить ни слова. Он был переполнен эмоционально и сексуально; в его теле бурлило столько адреналина, что он не мог сдержать ни вожделения, ни слез. Он тосковал по всем, кого когда-либо знал; он желал и Мириам, и Дороти до такой степени, что не мог бы сказать, кого из них больше.
Бедняжка, прошептала Мириам на ухо Хуану Диего; он почувствовал, как она целует его в затылок.
Дороти сделала вдох. Хуан Диего почувствовал, как ее грудь прижалась к его лицу.
Что же говорил Эдвард Боншоу в те моменты, когда этот фанатик чувствовал, что мир человеческих слабостей должен подчиниться воле Бога, когда все, что мы, простые смертные, можем сделать, это выслушать Божье веление, каким бы оно ни было, и исполнить его? Хуан Диего все еще слышал, как сеньор Эдуардо говорил: «Ad majorem Dei gloriam» «К великой славе Божьей».
При таких обстоятельствахуткнувшийся в груди Дороти, целуемый ее матерьюразве это не все, что мог исполнить Хуан Диего? Просто выслушать Божью волю, а потом исполнить ее? Конечно, тут было некоторое противоречие: Хуан Диего едва ли был в компании женщин Божьего волеизъявления. (Мириам и Дороти были женщинами типа «Избавьте меня от Божьей воли!»)
Ad majorem Dei gloriam, пробормотал писатель.
Это, должно быть, испанский, сказала Дороти матушке.
Христа ради, Дороти, сказала Мириам. Это гребаная латынь.
Хуан Диего почувствовал, как Дороти пожала плечами.
Что бы это ни было, сказала мятежная дочь, это касается секса, стопудово.
7Две Девы
На ночном столике в номере Хуана Диего была панель с кнопками. Эти кнопки, непонятно как, приглушали или включали и выключали свет в спальне и ванной, но притом непостижимым образом влияли на работу радио и телевизора.
Садистка-горничная оставила радио включенным, похоже, подобное издевательство, подчас далеко не сразу замечаемое, практиковалось по всему миру горничными отелей, однако Хуану Диего удалось приглушить громкость радио, пусть и не выключить его. Свет везде действительно припогас и все же остался мерцать, несмотря на попытки Хуана Диего выключить его. Экран телевизора ненадолго вспыхнул, но снова потемнел и сдох. Последнее средство, к которому можно прибегнуть, это вынуть кредитную карту (на самом деле ключ от номера) из прорези у двери в номер; тогда, как предупреждала Дороти, все электричество погаснет, и он останется в кромешной темноте.
Я могу жить на ощупь в темноте, подумал писатель. Он не мог понять, как это он, проспав пятнадцать часов в самолете, снова чувствовал усталость. Возможно, всему виной была кнопочная панель или же его новоиспытанное вожделение? И горничная бесцеремонно переложила все его принадлежности в ванной. Резак для таблеток оказался на противоположной стороне раковины, а не там, где были аккуратно размещены бета-блокаторы (с виагрой).