В памяти Хуана Диего почти ничего не осталось от той поездки на поезде в Коулунни оживленной набережной Коулунской гавани, ни даже ресторана, в котором они ужинали, лишь только то, что он был страшно голоден, и еще, что он наслаждался обществом Мириам и Дороти. Он и правда не мог вспомнить, когда ему было так хорошо, хотя позжеменее чем через неделюуже забыл, о чем они тогда говорили. О его романах? О его детстве?
Встречаясь со своими читателями, Хуан Диего осторожничал, чтобы не сболтнуть слишком личного о себе, поскольку, как правило, его читателей именно это и интересовало. Он часто пытался перенаправить разговор на жизнь своих читателей; так что он наверняка попросил бы Мириам и Дороти, чтобы они рассказали ему о себе. Как насчет их детства, их юности? И Хуан Диего, видимо, спрашивал этих дам, хотя и аккуратно, о мужчинах в их жизни; конечно, ему было бы любопытно узнать, с кем они связаны. Тем не менее он ничего не помнил о разговоре в Коулунени слова, помнил лишь, с каким абсурдным вниманием изучал в экспрессе из аэропорта по пути в Коулун свой проездной билет и только обрывки разговора о книгах по пути обратно в отель «Регал».
Только одно и застряло у него в памяти на их обратном путимомент неловкости в глянцевом, вылизанном вестибюле станции метро «Коулун», когда Хуан Диего стоял с двумя женщинами на платформе в ожидании поезда.
Стекло и позолота интерьера с поблескивающими мусорными баками из нержавеющей стали, выставленными, как стражи чистоты, придавали станции вид больничного коридора. Хуан Диего все не мог найти иконку «камера» или «фото» в так называемом меню своего мобильного телефонаон хотел сфотографировать Мириам и Дороти, и тогда всезнающая мать забрала у него мобильник.
Мы с Дороти не фотографируемсявидеть себя не можем на фотографиях, но дайте я сделаю ваше фото, сказала Мириам.
На платформе, кроме них, была только одна молодая китайская пара (дети, подумал Хуан Диего) они держались за руки. Молодой человек наблюдал за Дороти, которая выхватила телефон Хуана Диего из рук матери.
Лучше мне это сделать, сказала ей Дороти. У тебя получаются ужасные снимки.
Но молодой китаец со словами: «Я могу снять вас всех сразу» взял телефон у Дороти.
О да, благодарю вас! сказал ему Хуан Диего.
Мириам бросила на дочь взгляд, в котором читалось: «Если бы ты позволила мне снять, Дороти, этого бы не случилось».
Раздался гул приближающегося поезда, и молодая китаянка что-то сказала своему дружкунаверняка чтобы он поторопился, раз поезд близко.
Китаец так и сделал. Фотография застала Хуана Диего, Мириам и Дороти врасплох. Похоже, китайская пара подумала, что фото получилось неудачным, может, не в фокусе? Тут подъехал поезд, и Мириам выхватила у китайцев мобильный телефон, а Доротиеще быстреезабрала его у матери. Уже сидя в экспрессе, Хуан Диего получил от Дороти свой телефон, с отключенным режимом камеры.
Мы плохо получаемся на фото, сказала Мириам, обращаясь к китайской паре; молодые люди, казалось, были слишком озадачены случившимся. (Возможно, обычно они фотографировали получше.)
Хуан Диего снова поискал меню на своем мобильном телефоне, который был для него лабиринтом тайн. Что означала иконка «медиацентр»? Не то, что мне нужно, подумал Хуан Диего, когда Мириам накрыла его руки своими; она близко наклонилась к нему, как будто в вагоне стоял гул (хотя это было не так), и заговорила с ним, словно они были одни, притом что Дороти сидела рядом и ясно слышала каждое слово матери.
Я не про секс, Хуан Диего, но у меня к вам вопрос, сказала Мириам.
Дороти рассмеялась достаточно громко, так что привлекла внимание молодой китайской пары, усевшейся рядом. (Юноша перешептывался с девушкой, которая хоть и сидела у него на коленях, но почему-то была им недовольна.)
И правда не про это, Дороти, отрезала Мириам.
Посмотрим, презрительно ответила дочь.
В «Истории, которая началась благодаря Деве Марии» есть отрывок, где ваш миссионерзабыла его имя начала Мириам.
Мартин, тихо сказала Дороти.
Да, Мартин, быстро повторила Мириам. Вижу, ты читала эту книгу, добавила она. Мартин восхищается Игнатием Лойолой, не так ли? Но прежде, чем писатель успел ответить, она поспешно продолжила: Я все думаю о встрече этого святого с тем мавром на муле и об их разговоре о Деве Марии, сказала Мириам.
И мавр, и святой Игнатий оба ехали на мулах, заметила Дороти.
Я знаю, Дороти, презрительно фыркнула Мириам. И мавр говорит, что готов поверить, будто мать Мария зачала без мужчины, но он не верит, что она остается девственницей после родов.
Знаешь, этот отрывок как раз про секс, сказала Дороти.
Вовсе нет, Дороти, отрезала ее мать.
И после того, как мавр едет дальше, юный Игнатий думает, что он должен догнать мусульманина и убить его, верно? спросила Хуана Диего Дороти.
Верно, заставил себя ответить Хуан Диего, но думал он вовсе не о том давнем своем романе и не о миссионере по имени Мартин, который восхищался святым Игнатием Лойолой. Хуан Диего думал об Эдварде Боншоу и том, как изменилась вся жизнь со дня приезда схоласта в Оахаку.
Пока Ривера вез искалеченного Хуана Диего в Templo de la Compaña de Jesús и мальчик корчился, мотая от боли головой на коленях Лупе, Эдвард Боншоу был также на пути к храму иезуитов. В то время как Ривера надеялся на чудо, которое, по мнению хозяина свалки, могла совершить Дева Мария, именно новый американский миссионер должен был стать самым настоящим чудом в жизни Хуана Диегочудом человека, пусть со всевозможными человеческими слабостями и далеко не святым.
О, как он скучал по сеньору Эдуардо! При этой мысли глаза Хуана Диего наполнились слезами.
Удивительно, что святому Игнатию так сильно хотелось защитить девственность Матери Марии, сказала Мириам, но смолкла, заметив, что Хуан Диего вот-вот заплачет.
Дискредитировать послеродовое состояние влагалища Девы Марии было делом неуместным и неприемлемым, вмешалась Дороти.
В этот момент, едва сдерживая слезы, Хуан Диего осознал, что эта мать и ее дочь цитируют отрывок из его «Истории, которая началась благодаря Деве Марии». Но как они могли так точно воспроизвести этот текст из его романа, почти дословно? Разве рядовой читатель на это способен?
О, не плачь, дорогой мой человек! сказала ему вдруг Мириам: она коснулась его лица. Мне просто нравится этот отрывок!
Ты заставила его плакать, сказала Дороти маме.
Нет-нет, это не то, что вы думаете начал было Хуан Диего.
Ваш миссионер, продолжала Мириам.
Мартин, напомнила Дороти.
Я знаю, Дороти! сказала Мириам. Это так трогательно, так мило, что Мартин находит Игнатия восхитительным, продолжала Мириам. Я же считаю, что святой Игнатий кажется совершенно безумным!
Он хочет убить незнакомца на муле, потому что у того свое мнение о послеродовом состоянии влагалища Девы Марии. Это улет! объявила Дороти.
Но, как всегда, напомнил им Хуан Диего, Игнатий полагается на Божью волю в этом вопросе.
Избавьте меня от Божьей воли! одновременно вскрикнули Мириам и Дороти, как будто у них вошло в привычку произносить это в одиночку или вместе. (Это привлекло внимание молодой китайской пары.)
И на развилке дороги Игнатий отпустил поводья своего мула; если бы животное последовало за мавром, Игнатий убил бы неверного, сказал Хуан Диего.
Он мог бы рассказать эту историю с закрытыми глазами. Не так уж необычно, что писатель может вспомнить написанное им почти слово в слово, подумал Хуан Диего. Однако чтобы читатели удержали в памяти фактические словану, это и вправду необычно, да?
Но мул выбрал другую дорогу, произнесли мать и дочь в унисон, так что Хуану Диего показалось, будто они обладают авторитетом всеведущего древнегреческого хора.
Но святой Игнатий был ненормальнымон, вероятно, был сумасшедшим, сказал Хуан Диего; он сомневался, что они поняли этот отрывок.
Да, ответила Мириам. Это у вас очень смелое заявление, даже для романа.
Тема послеродового состояния любого влагалища сексуальна, сказала Дороти.