Жизнь столкнула нас, как два горшка, резко поставленных в одну печь. В темный коридор мы вышли уже вместе.
Маркелов!довольно неприязненно произнес он.
Да-а. Вечно я попадаю в историино эта, видимо, будет более вечная, чем все!
Для друзей можно Пека!внезапно смягчился он.
Ну что? Сделаем?С волнением я вглядывался в него.
Хоп хны!
Это непереводимое хулиганское выражение вмещало многое, но однозначного синонима не имело. «Запросто и небрежно»? Вроде, но не совсем. Я входил в совсем незнакомое мореи остаться сухим вряд ли получится. И в то же время душило ликование: душа моя, жаждущая ноши, нашла ее!
Что стоите? Идите на медосмотр!пролетев мимо нас, рявкнула Сысоева. Видно, надеялась еще, что у нас будут найдены неизлечимые дефекты.
На медосмотре я его как следует и разглядел. Да-а. Типичный «парень с далекой реки»: длинные трусы, кривые тонкие ноги, косая челка, смелый взгляд. Никогда у меня с такими не выходило ничего хорошего, кроме драк.
Меня весь рудник посылал, а они тут!..Он все не мог остыть.
Обычно на это служение благословляют небеса... но рудник тоже годится.
Ну,вздохнул я.Надеюсь, с твоей помощью мы войдем в народ?
Мне в народ не надо входить!прохрипел он.Мне бы из него выйти! Стоп.Он тормознул у туалета.Отольем!
Раскомандовался. Не у себя на руднике! Надеюсь, у нас не будет такого уж полного слияния струй?
Дуй,разрешил я.
Ко мне, весь в белом, подошел синеглазый красавец Ланской, из московских «сливок».
Соболезную. Но что делать? Искусство требует жертв.
Тон его меня чем-то задел. А ты, интересно, какие жертвы принес?Я вдруг почувствовал, что вглядываюсь в этого холодного субчика яростным взглядом Пеки. Слилса?.. Но тут появился Пекаи все грубости взял на себя.
Ну? Чего?злобно зыркнул он на Ланского.
Чего-чего!слегка играя и на Ланского, усмехнулся я.Надо твой светлый образ лепить.
Тогда пошли. Знаю тут место однокосорыловка отличная!
Может, и мне с вами пойти?добродушно предложил Ланской.
Не. Ты лишний выходишь. Лишняк!Пека обнажил золотые зубы. Вот! Скоро и у меня будет рот полон золота! Работа, считай, началась.
Мы шли с Пекой через ВГИК тех лет... Вот сияющий крепкой лысиной Сергей Герасимов куда-то весело тащит, приобняв, миниатюрного, стеснительно улыбающегося Тарковского. Теперь и мы тут идем!
На улице мы слились с толпой, плавно текущей к пышным воротам ВДНХ. Почему мы, столь разные, одновременно оказались здесь? Москва во все времена была, по сути, павильоном для съемки фильма о великой стране. И хотя «массовка» ютилась на вокзале, чтоб утром перебраться на другой и ехать дальше,многие, улучив часок, сдав вещи в камеру хранения, из последних сил добирались сюда, чтобы почувствовать себя наконец не толпой вокзальной, а народом великой страны!
Сперва поднималась к небу изогнутая алюминиевая стрела, траектория взлета, памятник покорителям космоса. По мере приближения росли, сияя металлом, Рабочий и Колхозницаподавшись вперед, взметнув руки, они соединили над головами звонкий молот и острый серп. Перед многими нашими фильмами, под торжественную музыку, они разворачивались на экране. И не случайно главный институт грезВсесоюзный государственный институт кинематографиибыл здесь.
Вот холуй-то стоит!глянув на Рабочего, ощерился Пека. Резко берет! Я глядел на слившихся в едином порыве Рабочего и Колхозницу. Да, наша смычка будет трудней!
До этого, вообще-то, мной было намечено с Ланским сближаться. Прямой смысл: москвич, знатного рода, связи огромные. О последнем он, вовсе не кобенясь, а даже как-то застенчиво сказал: «Кто только не бывает в доме у нас!» Побывал там и я, в тихом, респектабельном московском переулке. Фасад весь был увешан досками знаменитостей... но и живые в нем еще были. Мать егоизвестная балерина, правда, на пенсии, встретила нас, утомленно утопая в креслах,руку для поцелуя, однако, вполне уверенно подала: попробуй не поцелуй. Мы прошли в его комнату... и глаза мои навеки остались там. Вот ономесто, где рождаться шедеврам! Но с этимдосадная мелочьне получилось. Ланской читал мне заготовки сценария... и я увядал. Ну почему Бог дает все и отнимает главное? Революционер-красавец (в те времена уже можно было делать революционеров светскими красавцами) и красавец-жандарм (жандармов уже тоже можно было делать красавцамипрогресс в обществе был налицо) влюблены в красавицу-балерину... Тоска!
Это мама твоя?осенило меня. У меня у самого мама в Москве, нянчит сеструхину дочурку, внучку свою,у них и остановился.
Да,проговорил Ланской,она согласилась.
«Теперь,с робостью, свойственной не-аристократам, подумал я,хорошо бы и другие согласились».
Но оказалось, что это уже мелочи. Ланского-то как раз взяли во ВГИК легко. Если и были чьи-то усилиято не его. Это у меня возникли проблемы. Так что за него я напрасно переживал.
Красавец-революционер, почему-то в Париже (а почему бы и нет?), должен грохнуть бомбой красавца-жандармано тот появляется на краю ложи лишь тогда, когда танцует его любимая прима. И ее, стало быть, грохнуть?
Вот подумай!взволнованно произнес Ланской.Я знаюты можешь!
Откуда он это знал? Я сам далеко не был в этом уверен. Тогда еще и не приняли менямы на экзамене по литературе сдружились...
Когда мы покидали его дом, в просторную прихожую из маленькой дверки вышла какая-то согбенная старуха и стала ворчать:
Вот наследили, натопалиразуться не могли!
Кто это? Домработница?уже привыкая к роскоши, спросил я, когда мы вышли на лестницу.
Да нет, домработницы у нас нет!просто ответил он.Это старшая мамина сестра, Клава. Помогает нам.
У метро он спросил меня:
Может, героиню все же можно спасти?
Не знаю. Надо подумать!строго ответил я. Вожжи надо туго держать. И все прекрасно могло бы пойти! Тем более что меня взяли! Но как! Судьба (или душа?) распорядилась иначе. В другую гору пошел!
Мы с Пекой уже покинули почему-то парадную Москву и теперь пробирались тыламиржавые рельсы, технические строения, хлам. Тут он чувствовал себя еще увереннее, пробираясь, как кот, то под длинным товарным составом, то в понятную лишь ему дыру в бетонной стене. Да-а. Быстро же он переместил меня в свой мир! Я думал, мы долго будем добираться к нему, надеялся на долгую интересную дорогу... и вотвсего один лишь поворот не туда, и я весь уже в ржавчине и каком-то дерьме. Не скажу, что я не пытался «рулить». Не на такого напал! Косорыловку, причем отличного качества (судя по состоянию клиентов), мы могли получить уже не разно Пека высокомерно миновал эти точки. Занюханные лабазы среди потертых строений (эстетику Пеки я уже уловил), на мой взгляд, вполне соответствовали поставленной задачено Пека упорно стремился к своему идеалу.
А! Сухая мандежь!отмахивался он от очередного моего предложения. Буквально перевести это я не мог... но какая ж «сухая»? Всепластом! Но сбить его не представлялось возможным. Он шел через все наискосок к какой-то поставленной цели. И через очередной пролом в стене мы проникли наконец в рай... С первого взгляда, конечно, не скажешь.
Лучшее место считается!гордо произнес Пека. Это его «считается» доставало меня потом не раз.
Мы свесили ноги с заброшенной платформы у запасных путей... настолько запасных, что лишь избранным были доступны они! Старый узбек в засаленном халате, сидя на цистерне с крепким липким вином хирса, ковшом с длинной ручкой наливалпосле чего в ковш же ссыпались деньги.
Ну...свели мутные стаканы.
Дальшетуман. Лишь слышал сиплый голос Пеки: «Темпо, темпо!..»раскомандовался и тут!
Потом я услышал свои стихи... кто исполнял? Я, видимо.
Я стал солиден, присмирел
И вдруг услышал зов сирен.
И надо жить наоборот
И снова плыть в водоворот!
Отлично!Пека сипел. Да. «Сирену» я себе подобрал еще ту! И даже не привязался к мачте, как это сделал Одиссей, когда пожелал услыхать их сладкое пение. Моя бабушка, уже в детстве видя мою излишнюю горячность, пока еще ни на что конкретно не направленную, то есть направленную буквально на все, говорила, мягко вздыхая: «Да тебя привязывать надо». Теперь некому привязывать меня! Вскоре, размахивая стаканом, я кричал:
Я ударил диванон меня задевал!
А потом, у пивной, я скандал затевал!
Я скандал затевал! Я тебя запивал!
Я тебя забывал, словно гвоздь забивал!
Гениально!мычал Пека.Зачем только я тебе нужен, мудак?
Он пытался размозжить голову о мощный фонарный столб, пронзивший платформу. Я выставлял между фонарем и Пекиным лбом свою слабую ладошку, пытаясь хоть немного смягчить удар,более радикально препятствовать его планам я не мог.
Как зовут-то ее?бесцеремонно спросил Пека. Теперь у нас с ним не должно быть тайн! Или одну все-таки можно? Дело в том, что никакой несчастной любви у меня и в помине не было, напротивя был благополучно женат. Но стихи требуют отчаяния, и у меня уже откуда-то было оно... и лишь потом подтвердилось.
Римма,прошептал я.Звали,мужественно добавил.
Ладно!как настоящий друг, решил он.Приезжай к нам на рудник, бабу мы тебе подберем.
Самым дорогим поделился!
После этого казалось вовсе не важным, что по платформе к нам приближались милиционеры, одетые несколько ярче обычного. Галлюцинация? К стыду своему, я не знал, что именно так выглядит элитнейшее подразделение МВДжелезнодорожная милиция.
Встать!
Пека не пошевелился. Ну и я, как он! Надеюсь, потом этот эпизод мы вычеркнем из сценария... и лучше бы не потом, а прямо сейчас. В отличие от нас, старый узбек проявил удивительную подвижностьбросил ковш в цистерну и скрылся в ней сам, захлопнувшись крышкой. Все! Полная безжизненность. Нам бы лучше тоже окаменеть... Все бы обошлось: амбал в форме миролюбиво сказал:
Кыш отсюда!
Потише! Между прочим, тут стихи читают!заносчиво произнес Пека. Пот меня прошиб! Разволновался я больше не из-за того, что нас скрутят, скорее потому, что вирши мои были впервые названы стихами!
Да это не стихи... так, заготовки,взволнованно забормотал я, вытирая пот, словно передо мной стоял верховный литературный жрец, а не рядовой милиции.Дорабатывать надо!
У нас доработаешь,все еще добродушно произнес он.Поднимайся!
И обошлось бы без синяков.
Пшел вон!процедил Пека.
И понеслось!
Помню лишь: был момент, когда я был повержен и стиснут, а он, напротив, победно парил.
Беги!крикнул я ему. Он лишь гордо рассмеялся.
Несколько мгновений спустя (я бы мгновения эти вычеркнул из жизни) прогрохотал засов. Узкие сиденья у самой стены, озаренные почему-то синим светом. Не то что лечьдаже сидеть можно только по стойке «смирно».
Прям как в кабинетике моем, восьмисот метров под землей!Разглядывая это суровое, на мой взгляд, помещение, Пека умилился и даже пустил слезу.Такого же объема, тык-в-тык, выемка в породе, столик стоит, стул!Пека шумно всхлипнул, утер щеку. Лично я никакого стула и столика тут не видел, поэтому Пекина слезливость раздражала меня....Лампочка шахтерская, графики, чертежи! За стуломчетыре шахтерских лампочкиж..у греть!вздыхал так, словно кто-то насильно его от всего этого оторвал!
Не наблюдаю тут никаких стульев,сухо произнес я.Все! Давай рассказывай. Время у нас, похоже, есть.
Так чего рассказывать?продолжал всхлипывать.
Да. Трудный клиент.
А ты забыл, что ли, почему мы... здесь?чуть было, сдерживая раздражение, не закончил фразу так. Нораздражаться еще рано, похоже. Все еще впереди.Почему мы... вместе?закруглил фразу так.
Так прямо здесь, что ль, рассказывать?
А что? Плохое место?
Не. Место нормальное.
Ну так давай.
Я глянул на дверку: не будут ли отвлекать?
Поселок наш называется Пьяная Гора.
Название заменим.
Как бы покачнувшись гора стоит. Вроде подгулявши слегка. Ну и жизнь соответствует...
Даже я уже чувствую влияние горы.
Ну край. Конец света! Доскакали, однако, наши казаки.
Так ты еще и казак?
А то!
Дополнительная нагрузка.
Продолжай.
Местные их «ласково» встретилизаруба страшная была! «Покорение Сибири Ермаком»детская сказка! Но кордоны поставили, так и стоят, теперь только называются «воинские части».
Понимаю.
Ну, и лагеря.
Как же без этого.
Батя мой всю войну отлетал, сбили, с концлагеря в партизаны бежал. Вернулсяясное дело, в лагерь! В наш. В родные места, где и детство провел...
Идиллия!
Стоп. Про батю не надо пока.
С батей его мы запутаемся окончательно.
Про себя давай.
Погодь! Я не родился еще...
С ним, похоже, намаешься.
Вышел батялишь в кочегарку взяли его, в воинской части... Боевой летчик!
Да, это несправедливо. Записал.
Ну, дочь командира части подкадрил, в кочегарку к нему бегала. Корочене утратил точность стрельбы!
Да. Как обиженный он уже не проходит: сломал чистоту жанра! Так и знал, что с батей запутаемся мы.
Командир части их выгнал. Ну, в смысле батю с работы, дочь из дому!
Да. Удачный брак. Хуже не придумаешь. И это, похоже, характерная их линия жизни.
В таком «Шанхае» жили, за занавеской. Часть за оградой стояла. А тут вольное поселениедомики из чего было лепили. Фанера, железо ржавоена наш климат не так чтобы грело. Батя валенки валял. Нутут и я подоспел... валенок незапланированный. Жильцы в основномиз лагеря вышедшие, которым на Большую землю разрешения не было.
Политические?
Не. «Деловые» больше.
...Хорошая политическая тема ушла!
Ну мы, пацаны, всюду бегали, не удержишь, и чем-то Пьяная Гора нас влекла. Чукчи ее священной считали, всяческие легенды имели, шаманы плясали возле нее, как-то одурманивала она их. А мы норы в ней рыли, играли в партизан. И обвалилось однажды! Друганы мои с ходу вырубились, ноги наружувскоре вытащили их. А я рыл, рыл, куда-то прорыться хотел... до сих пор, кстати, этим занимаюсь... Обвал. Тьма. Все!