Поначалу мне было немного грустно. Помню, казалось унизительным дарить подопечным на первое сентября календарики: они же взрослые мужики, в конце концов. Но, как я уже писала, даже такая мелочь для них была чем-то очень значимым. Теперь эта маленькая вещица становится их, только их собственностью, частичкой микробыта в спальне на тридцать человек. И дал эту вещь обычный человек с воли, учитель, просто так, за то, что они к нему пришли. И ученикам становилось приятно. «А если им будет приятно, то и мне будет приятно», слегка перефразирую Рубика из «Мимино».
Дошла и до меня очередь. Русский и литературу на время декады объединили с английским языком. Собрались мы как-то учительским трио: я, ещё одна русичка и англичанини принялись судить да рядить, что делать будем. Расписали все дни, чтобы не разрывать активистов между собой, и стали придумывать.
А я в то время жила как Чехов. У того медицина была женой, а литературалюбовницей, у меня же на эти роли были назначены тюремная и обычная «человеческая» школа. Я в ней ещё до увольнения один занятный проект с детьми вела, а потом, когда место работы сменила, всё равно туда наведывалась. Мы с ребятками посиживали, пряники жевали, отрабатывали проект, и это были у меня такие каникулы души. Но суть в том, что с этими детьми мы очень часто играли в разные игры: словесные, на общую эрудицию, на логику. И так мне стало скучно просто проводить очередную «муть для галочки», что я решила: будем, блин, в тюрьме играть!
Накачала шарад, чайнвордов и, самое главное, мою усладуголовохвостов. Это такое словесное извращение, которое при правильной подаче гарантирует полный «отрыв башни». Оформила, распечатала. Ещё и объявления сделала, и по коридорам развесила.
Поначалу шло слабо. Ученики заходили, брали листочки, чесали затылки Кто-то листочек возвращал, кто-то нет А потом начался караул и светопреставление.
Полколонии, не меньше, решало головохвосты.
Кто-то понёс листок в отряд, находил там самого умного мужика, и они сидели коллективно разгадывали. У кого-то надзиратели отобрали: подумали, что шифр какой секретный. Как-то раз я зашла в кабинет завуча и разглядела у неё на столе знакомый квиток.
И ещё, Аня, завуч устало посмотрела на меня и ткнула пальцем в листочек, «ЛИ» и «ЕЛЬ». И что тут между ними поставишь?..
Две буквы: «ТР». Получается «ЛИТРЕЛЬ»: «ЛИТР» и «ТРЕЛЬ».
Вот блин, сказала завуч и с досадой сплюнула.
Награждали победителей за конкурсы в по-настоящему королевской обстановке: класс был битком забит зрителями. Призёрам аплодировали, победителей чествовали, правильные ответы зачитывали. Это был мой триумф. Наконец и я показала всем «кузькину мать» и доказала, что достойна входить в тутошний конгломерат специалистов. Но потом опять пришли серые будни, и шум праздника поутих.
До сих пор вспоминаю ученика Юру, эвенка, всегда грустного от разлуки с родиной. Он как-то зашёл ко мне, потрепался и уже на выходе сообщил:
А я до сих пор помню, представляете? «Эй, жлоб, где туз? Прячь юных съёмщиц в шкаф!»
Помню, Юра. Помню, как ты весь барак этой фразой пытал. И как начальника отряда слегка нервничать заставил. Это хорошо, что ты над чем-то ломал голову, кроме тяжелых мыслей. Значит, эта шутка немного скрасила твою жизнь.
Глава 14. Шпионские страсти
Если ты устраиваешься работать в тюрьму, то одним из обязательных обрядов инициации становится посещение кабинета оперов.
Оперативники жили за железной дверью, укрепленной изнутри ещё и решёткой, отчего их кабинету иногда не хватало таблички «Не кормить!» Про оперов ходили легенды: говорили, что они везде и нигде, что знают про каждую закладку на зоне и что, как особисты, постоянно ищут предателей. Если верующих людей всё время искушают бесы, то сотрудников ГУФСИНа искушают опера. И когда дверь закрыта, это значит, что они поглощены тем, что строят свои злобные оперские козни.
Меня собеседовал низковатый дядечка с хитроватым прищуром. Или просто с прищуромне знаю, может, романтический флёр уже сделал своё тёмное дело, и мой рассудок наполнился опасными предубеждениями.
Почему решили работать в местной школе? спросил опер.
Я как на духу ответила.
Есть ли у вас сидевшие или сидящие друзья, родственники? продолжил допрос мужчина.
Пришлось сказать, что хоть в моих предках значатся ссыльные, но исключительно по политическим статьям, а здесь у меня ни друзей, ни родственников не имеется. Я, наверное, со страху многое про себя наплела, так что прищур у дядечки становился всё незаметнее. Может, он даже подумал, что я какой-нибудь шпион, внедрённый в их колонию, чтобы вынюхивать изменников Родины. В неадекватности моих речей мешала увериться только моя свежеотштампованная справка от психиатра.
Наконец, разговор был окончен, меня предупредили, чтобы отношений личных на работени-ни Не больно-то и хотелось. Ну и чтобы по всем вопросам, которые меня тревожат, я сразу же стуча Докладывала оперативникам. Вот те крест, не беспокойся, майн кляйнен оберфюрер.
Казалось бы, мы распрощались. Но это было не «прощай», а «до свидания».
В первые дни работы я познакомилась с секретарём школыИнгой Юрьевной. Она была женщиной в самом расцвете лет и прирождённым секретарём. В том смысле, что умела оформлять кучу всевозможных приказов, терпеть нудёж директора и при этом хорошо выглядеть, а это выгодно отличало её от большинства учителей. Зэки ходили посмотреть на Ингу Юрьевну и заодно поздороваться так же неизменно, как туристы, оказавшись в Париже, топают в Лувр занять очередь к «Джоконде».
Инга Юрьевна рассказала мне один секрет.
Секреты на зонеэто то, что рассказывают друг другу шёпотом и без свидетелей, но знают всё равно поголовно все.
Повадился к Инге Юрьевне ходить в гости один ромалэ. В смысле, зайдёт в кабинет, поздоровается, но, гад такой, не уходит. То спросит, как здоровье, то начнёт рассуждать, пойдёт ли Инга Юрьевна с ним когда-нибудь в кино Испытывает, короче, на прочность. Она ему и намёками, и прямо, мол, нет, дорогой, иди-ка ты лесом дальним, полем широким, нет у меня к тебе личного интереса, я работаю на работе. А он всё на своём стоит.
Однажды заходит к ней и вдруг театрально так в сторонупрыг! У Вас, несравненная Инга Юрьевна, говорит, бумажка какая-то на полу. Ба, да тут целое письмо! Обронил, может, кто? Хотите почитать?
Инга Юрьевна бумажку у него взяла, в глазки хитрые посмотрела и пошла прямиком в соседний кабинет, к директору.
Там они вдвоём налили чайку, взяли конфетки в руки и принялись читать записку.
А записка оказалась письмом аж на несколько страниц убористым почерком. Воздыхатель, пожелавший остаться неизвестным, признавался Инге Юрьевне в вечной любви, в том, что считает дни до своего скорейшего освобождения, и что хочет пригласить её на свидание, а пока что довольствуется фантазиями, как они вместе
И ещё на одну страницусобственно, откровенное описание того, чего они там вместе могут делать.
В конце приписка: если душа твоя не камень, жду тебя между вторым и третьим уроком у пятого светильника левого крыла на третьем этаже.
Идти или не идти, вопрос, конечно, не стоял. Не идти, конечно.
Но вот кто мог написать такое?.. И директор, и секретарь задумались.
А потом узнали, что ромалэ этот прекрасный, вылитый молодой Сличенко, работает на оперов. Тем, видно, скучно сталокомпромату нет. А ведь известная пословица гласит: «Если хочешь сделать что-то хорошо, делай это сам». Вот они компромат сами и состряпали. Решили поймать развратную работницу школы на месте. Но не получилось. Порядочность победила хитрожопость. Письмо парень, видать, вместе с целым отрядом сочинял, налицо были явно фольклорные нотки.
Коварные опера и мне пытались в борщ нагадить.
Решили мы как-то с многоуважаемыми учителями математики чайничек купить на работу в складчину. Купить-то полбеды, самое главноезанести. Взяла я форму официальную, приложила к ней, кроме шуток, фотку чайника, всё расписала-оформила, чин по чину, понесла на подпись к начальнику колонии, чтоб на проходной чайник пропустили.
А мне говорят: вы бы сначала операм показали чайничек ваш. Мало ли что. Они же как раз по чайникам специалисты. А когда они добро дадут, возвращайтесь, и вам всё подпишут в лучшем виде.