Потому что нельзя. Не допытывайся, прошу тебя.
Ты мне не веришь, что ли? Боишься чего-то? оскорбленно спросил он.
И Валя, всхлипнув, упала к нему на грудь, вцепилась руками в плечи, исступленно шепча:
Я верю тебе, верю. Но ты честный, Сережа, ты врать не умеешь. Если вдруг тебя спросят, ты сможешь сказать, что не знал, только если и правда не знал. Не спрашивай меня, пожалуйста, ни о чем не спрашивай. Я люблю тебя больше всего на свете, но в Москву мне нельзя. Даже и в область.
Ну и к черту Москву, почти крикнул он, до боли сжимая ее, маленькую, беззащитную, припавшую к нему, как к единственной опоре в жизни. Поедем еще куда-нибудь. В любой другой город, в какой захочешь. Какая нам разница, где жить?
А как же небо? Летное училище? спросила она, не поднимая головы, касаясь губами его обнаженного плеча.
Да что оно, одно, что ли, на весь Союз, это училище? нетерпеливо дернул подбородком он. Поступлю еще где-нибудь. Ну даже если и нет Да мне плевать на все, на училище, на небо, на самолеты, лишь бы ты была рядом. Я тебе вообще-то предложение делаю, ты как, согласна?
Он, наклонившись, принялся целовать ее заплаканное лицо, ощущая на губах соленый привкус ее слез, путаясь пальцами в рассыпавшихся по спине пышных рыжих волосах.
Не знаю, я не знаю качала головой она. Ты не понимаешь
И не хочу ничего понимать, резко бросил он. Мне плевать, что там у тебя за тайны! Да пусть ты хоть десяток пионеров прирезала, мне все равно. И попробуй только мне отказать, я тебя все равно никуда не пущу! Вот так схвачу и не выпущу, понятно тебе? он стиснул ее руками, сжал почти до боли, и Валя, все еще сквозь слезы, рассмеялась коротким счастливым смехом:
Понятно.
Дома бушевал скандал. Мать, большая любительница эффектов, возлежала на диване с мокрым полотенцем на лбу, стонала и охала. Отец, не выносивший семейных сцен, морщась, курил папиросу, стряхивая пепел в распахнутое окно. Они не услышали, как в прихожей хлопнула дверь, и некоторое время Сережа различал их реплики.
Да брось ты рыдать, он взрослый мужик, увещевал отец. Ну трет там кого-то по молодому делу, ну и что с того. У него за жизнь еще тыща баб будет, ты каждый раз станешь реветь белугой? Тебе все кажется, что его еще в детский сад водить надо в коротких штанишках.
Да при чем тут это, при чем тут это? не унималась мать. Тебе же особист все рассказал про нее она понизила голос и что-то яростно зашептала, Сережа не мог разобрать. А если он на ней жениться вздумает? снова в голос завопила она.
Да куда там жениться, ему семнадцать лет, отмахнулся отец. Через неделю уедет, начнется учеба, девочки. Он и думать забудет, что тут у него было
А если не забудет? патетически бросила мать. А если не уедет? Ты же знаешь, какой он упертый, весь в тебя. Если он вообразит, что это у него любовь на всю жизнь? Ты такого будущего хочешь для нашего сына? Все надежды прахом, училище, карьеравсе. Такое пятно в биографии И мы с тобой тоже под эту лавочку навсегда тут останемся небо коптить. Ты все хлопотал о переводе в Москву? Так вот, теперь дудки, можешь забыть! Никогда мы отсюда не выберемся.
Да брось ты драму разводить, нетерпеливо прикрикнул отец.
Иван, сделай что-нибудь! взмолилась мать. Поговори с ним, объясни, заставь! Нужно же принять какие-то меры, я не знаю
Мать театрально зарыдала, отец, хмыкнув, отправился на кухню за каплями и наткнулся в прихожей на бледного, дрожащего от негодования Сережу.
Сын так никогда и не узнал, кто его увидел, кто донес. Отец сказал только, что кто-то доложил замполиту, а тот счел необходимым поставить в известность командира части, чем на досуге занимается его отпрыск. Впрочем, это и неважно, городок маленький, сплетни расходятся быстро. Куда больше, чем раскрытие его тайны, Сережу поразила реакция родителей. Как они могли решать что-то вот так, за его спиной? У них дома такого никогда не было. Неужели они до сих пор считают его сопливым мальчишкой, которого можно за ручку вести куда угодно? Да никогда в жизни он никому не позволит вмешиваться в свою жизнь, он им покажет, будут знать, как совать нос в чужие дела. Еще и шепчутся, пересказывают друг другу какие-то сплетни. Что такое они напридумывали про Валю, про его смешливую, нежную, страстную Валю? Какую грязь развели, даже вслух не скажешь! Пошлые, мелкие людишки, ограниченные мещане!
Значит, вы с матерью уже в курсе? едва сдерживая ярость, спросил он отца. Ну и прекрасно, я и сам хотел вам рассказать.
Так это правда? грузно выбежала из комнаты мать. И тебе не стыдно вот так нам признаваться? Спутался со взрослой теткой Она же тебя старше
Ну и что? запальчиво возразил он. Какая разница? Мы любим друг друга.
Ты слышишь? победоносно обернулась мать к отцу. Я тебе говорила, говорила! Эта девка задурила ему башку!
Не смей называть ее девкой, перебил Сережа. Валя не девка, онамоя будущая жена.
Ты как с матерью разговариваешь? взревел отец. Очень взрослый стал? Тили-тили-тесто, жених и невеста! Я тебе устрою свадьбу! А ну марш в свою комнату вещи собирать, у тебя поезд через неделю.
А я никуда не еду, бросил ему в лицо Сережа.
В эту минуту он, казалось, ненавидел этого крепкого, коренастого мужика с лицом твердым и властным, который тряс перед его носом красноватым, в белых тонких волосках, кулаком.
Я никуда не еду, я разве забыл вам сказать? глумливо ухмыльнулся он. Дело в том, что моя невеста не хочет в Московскую область, а без нее не поеду и я. Но мы, конечно, не станем мозолить вам глаза, уберемся отсюда куда-нибудь. Вот только решим куда.
Ах ты сучонок! зарычал отец и, налившись свекольным цветом, бросился на него, сжимая кулаки. От горшка два вершка, а тоже еще рот разевает! Я тебя научу уму-разуму!
Ваня, Ваня, не трожь его! заголосила мать, кинулась наперерез, повисла у отца на руках, не пуская к сыну.
Бей, бей! озверев от злости, надсадно орал Сережа, которого подстегивало чувство противоречия. Давай, ну что же ты? Все равно ты ничего не сможешь со мной поделать. Я люблю Валю и женюсь на ней, даже если ты меня искалечишь!
Ваня, не трогай его! ревела мать, повиснув на отце. Он не понимает, что говорит, это все она его накрутила, против нас настроила!
Да идите вы! бросил Сережа. Что вы лезете в мою жизнь? Оставьте меня в покое, я все решил, и никто мне не помешает!
Он распахнул дверь и скатился по лестнице вниз, во двор.
Папуля, смотри, что я достала. Шура, как часто бывало в последнее время, машинально бросила «смотри» и сразу же смутилась, стушевалась.
Что там у тебя? подхватил Сергей Иванович, делая вид, что не заметил этого «смотри», чтобы не расстраивать дочь еще больше. Пахнет-то как!
Сервелат копченый, твой любимый! победоносно объявила Шура. Два часа в продуктовом в очереди стояла.
Ух ты! Вот это да! ему казалось, он отлично разыграл энтузиазм.
С чего она взяла, что сервелатего любимая колбаса? Он вообще никогда не отличался особой привередливостью в еде, как и отец когда-то, любил, чтобы было вкусно и сытноэтого и довольно. Впрочем, если Шуре приятно чувствовать себя заботливой дочерью, он возражать не будет.
Сейчас положу в холодильник и в кухне заодно приберу.
Она протопала на кухню, загремела посудой. «Стыдно все-таки, молодая женщина, двадцать семь всего, а так себя распустила, с досадой думал он. Ну, дети, семья, все понятно, но хоть бы зарядку, что ли, делала по утрам. И ведь не скажешьобидится. Вот, посмотрела бы хоть на Валюей пятьдесят пять, а даже по походке слышно, какая она легкая, стройная, грациозная. Как девочка» Он отправился вслед за дочерью, стараясь ориентироваться по смутному белому свету, льющемуся из-за незанавешенного окна. Вот уже несколько дней, как он мог отличать свет от темноты, сначала боялся в это поверить, пытался убедить себя, что это всего лишь воображение, потом удостоверился, в душе проснулась смутная, опасливая надеждана исцеление, на возвращение к былой жизни, пускай без полетов, без неба, но хотя бы не зависящей от милости других, полноценной, самостоятельной. Он, однако, не поделился своим открытием ни с кем из близких, чтобы не обнадеживать их раньше времени. О том, что чувствительность стала понемногу возвращаться к его глазам, знала только Валя.