Валя, но почему?.. голос прервался. Он испугался, что сейчас расплачется, как мальчишка, кашлянул, машинально сжал ладонью горло, проглотил тугой комок. Да к черту возраст, к черту все самолеты на свете. Я работать пойду, я буду заботиться о тебе! Хочешь ребенкада пожалуйста, хоть завтра. Я же сильный, я смогу вас прокормить!
Он подступал к ней, но Валя отпихивала его руки, трясла головой, бормотала:
Нет, нет, Сережа, нет. Уходи, пожалуйста! А лучше уезжай учиться. У тебя когда поезд, завтра? Вот и прекрасно, поезжай!
Да что с тобой? выкрикнул он наконец.
Тише! Не ори! воровато оглянулась на окна Валя.
У тебя там есть кто-то? сообразил он. Кто он? Кто? Отвечай!
Он решительно направился к дому, Валя пыталась остановить его, вцепилась в локоть, всем телом повисла на руке. Он, отталкивая ее, ринулся к крыльцу. Дощатая дверь распахнулась, и из дома вышел, позевывая и потирая свешивающийся над форменными суконными штанами волосатый живот, капитан Шевчук.
Что за шум, а драки нет? лениво спросил он. А, это ты, сын полка? Тебе чего?
Это, Коля, Сережа мне конфеты принес, мать передала, залепетала вдруг Валя, выхватив из его скрюченных пальцев глянцевую коробку. За уколы отблагодарить. А я брать не хочу.
А че так? повел мохнатыми усами Шевчук. Бери, не ломайся, раз дают. Мы-то с тобой небось не миллионеры, от халявных харчей отказываться. Давай сюда свои сласти, Сергуня, да батьку не забудь поблагодарить. Ну бывай, я пойду придавлю еще, чей-то разморило.
Он снова зевнул, потянулся, выставив на обозрение клочки свалявшейся темной шерсти под мышками, и вернулся в дом.
Сережа, побелевший от отвращения, дрожащий, обернулся к Вале:
Так ты с ним? С этим боровом? Так же, как со мной?
Валя стояла, опустив голову, не в силах поднять на него глаза, лишь молча развела руками. Голова закружилась, кровь ударила по глазам. Врала, все время врала Играла с ним, как с щенком, а сама и не собиралась никуда с ним ехать, только и думала, как бы выгоднее продать свою молодость и красоту. Конечно, Шевчук-то мужик домовитый, зажиточный, посолидней муж получится, чем вчерашний школьник. Но неужели же Неужели и он вот так же целовал ее, прикасался к ее коже, груди, телу? Господи, какая мерзость!
Сережа понял, что не сможет больше этого вынести, убьет ее, уничтожит, сотрет с лица земли, только бы не видеть больше никогда эту склоненную, увенчанную огненной короной голову, эти губы, которые целовали его, шептали такое, что дышать становилось больно, а оказалось, так беззастенчиво, омерзительно лгали.
Тварь! заорал он. Сволочь! Дрянь последняя! Я ненавижу тебя! Я убью тебя, сука!
Он схватил ее за плечи, рванул, словно издалека слыша треск рвущейся, расходящейся под пальцами старой выношенной ткани. Голова ее качнулась, в глазах, синих, измученных, больных, закружилось летнее небо. Рыча что-то невнятное, нечленораздельное, почти давясь исступленным рыданием, он ударил ее по лицу, по губам. Валя вскрикнула, собачонка снова залилась лаем. Что-то хлопнуло за спиной, и какая-то сила подняла его за шкирку, легко, как щенка, оторвала от земли. Он ничего не видел, все двоилось перед глазами, плыло красным маревом.
Ты что сказал, сопляк? гаркнул над ухом бас Шевчука. А ну пошел отсюда.
Он отволок его к забору, распахнул калитку и пинком армейского сапога выбросил на улицу. Сережа отлетел в сторону, ткнулся лицом в старую, еще с весны не просохшую протухшую лужу. Дворовые собаки заливались, как бешеные, отовсюду из-за заборов торчали любопытные головы. Он медленно поднялся на ноги, утирая текущую по лицу грязь. Шевчук, красный, сердитый, закрывал калитку. Он успел еще на миг рассмотреть Валюразорванный сарафан, голое золотистое плечо, рассыпавшиеся волосы, кровавый потек у запекшихся губ, и глазачужие, усталые, погасшие. А потом калитка захлопнулась.
Через сутки, трясясь в новеньком купейном вагоне, вдыхая незнакомый железнодорожный запахкарбида, металлической пыли, паровозной гари, он прятал лицо в подушку, не желая никого видеть, слышать, знать. Мечтая попросту исчезнуть из этого отвратительного, лживого, продажного, жестокого мира. Боль, раздиравшая его нутро, казалось, не кончится никогда, сожрет его живьем. Изредка он засыпал, но и это не приносило облегчения, потому что во сне приходила Валя.
Ты не болен, мальчик? спросила его заботливая пожилая попутчица.
Он помотал головой, не оборачиваясь.
Да оставьте вы его, тут же первая трагическая любовь, сразу видно, хохотнул остряк с газетой «Советский спорт».
Эх, счастливый, отозвался кто-то. Молодость, молодость
Ему казалось, что эти люди издеваются, смеются над его горем, ничего не понимают. Если бы кто-то из них сказал, что уже через две недели после окончания вступительных экзаменов он, счастливый студент первого курса летного училища, будет залихватски глушить вместе с новыми друзьями дешевый портвейн, а все старое, прежняя жизнь, пыльный гарнизон, школа, Валя будут казаться ему давно забытым сном, он бы ни за что не поверил.
Значит, вы узнали правду только через много лет? спросила сиделка.
Да, кивнул он, мне уж было под тридцать. Родители тогда переехали к нам, в Москву. Отца так и не перевели поближе, несмотря на надежды матери, и они смогли перебраться к нам, только когда отец ушел в отставку. Был какой-то праздник, день рождения Шуры, что ли Ох, мы и дали жару с ним в тот раз, оба вспыльчивые, горячие. Разорались страшно: «Кто тебя просил лезть в мою жизнь, полковник хренов?»«Да если б не я, из тебя бы ничего в жизни не вышло, пустое место!» Жена с кухни прибежала, мать на всякий случай столовые ножи попрятала, он усмехнулся. Только тогда я понял, наконец, почему она так со мной поступила Понял, что она не врала, что, должно быть, и правда любила меня, раз решила отступиться, чтобы не ломать мне жизнь
И что же вы сделали? поинтересовалась Валя.
Ничего, пожал плечами он. А что я мог сделать?
Ну, например, попробовать ее найти
Да что вы, столько лет ведь прошло, махнул рукой он. У меня уже была жена, дети, у нее, наверное, тоже Да и зачем?
Ну хотя бы для того, чтобы раз и навсегда поставить точку в этой истории, предположила Валя. Раз уж она столько лет не дает вам покоя. Не знаю, можно же как-то послать запрос по месту жительства Просто из интереса хотя бы
Черт его знает смешался он. Может быть, мне не хотелось ничего о ней знать все-таки она очень жестоко со мной обошлась Ведь не маленькая, должна была понимать, что насильно причинить добро нельзя. Могла же сказать все как есть
Тогда бы вы ни за что не уехали, возразила Валя. Вас следовало ударить как можно больнее, чтобы заставить отступиться.
Это в вас женская солидарность говорит, улыбнулся он. А может, мне страшно было Представляете, через столько лет встретиться, можно сказать, со своей юностью. Не всякая психика выдержит
А мне кажется, мучиться неизвестностью тяжелее, упрямо стояла на своем Валя. Впрочем, сейчас, наверное, уже и в самом деле поздно Прошлое не вернешь, не переиграешь.
Валя поднялась на ноги, отошла к плите и начала разогревать обедгрохнула о плиту чугунная сковородка, зашипело масло.
Валя! позвал он. Мы с вами как-то ударились в воспоминания и отвлеклись от главного Вы упрекнули меня в том, что я обращаюсь не к вам, а к той, давно забытой женщине. Это не так Мне нужны именно вы, я так сроднился с вами за эти месяцы. И мне мне бы невыносимо было вас потерять.
Чудовищно раздражало, что он не видит выражения ее лица. Какие эмоции вызывают в ней его слова? Может быть, досаду, нетерпениеишь, привязался надоедливый калечный старик? Или Черт, хоть бы на секунду взглянуть в ее глаза
Я никуда не собираюсь уходить, сдержанно отозвалась она. Тем более мне заплачено до девятнадцатого мая
Валя, я же не об этом, вы понимаете! настаивал он. Может быть, вам неприятно, все-таки я человек больной, искалеченный. Я даже не представляю, как сейчас выглядит мое лицо, может быть, оно безобразно, отталкивающе Тогда вы просто скажите, и я никогда больше вас не побеспокою