Скажи какой прозорливый! недовольно пробурчал Карачун. Всё он видит, лешак таёжный.
«Кум» выдержал небольшую паузу, вероятно размышляя о целесообразности дальнейшего общения с рядовым зеком. Затем невзрачным голосом сообщил:
Руководство удовлетворило мой рапорт об отправке на фронт. После праздника в лагерь прибывает новый хозяин. Так-то вот. Иди, давай. Не твоё дело совать нос в чужие дела.
Карачун поставил Кацапова в известность, что завтра после утренней переклички вывезет его за пределы лагеря. У коновязи будет стоять лошадь с санями. На ней ему в одиночку предстоит отправится в тайгу. «Кум» поставил задачу завалить лося к празднику.
Александр почти год отбывал наказание, отвыкнув от тех тягостных условий жизни, в которых находилась основная масса заключённых. После возвращения из «отпуска» с берегов Печоры, где он пробыл до поздней осени прошлого года, у него началась «сытая» по лагерным меркам жизнь.
Карачун сдержал своё слово. Он выделил Кацапову пустующее помещение кладовой в хозяйственном блоке. Через две недели помещение было уже не узнать. Александр соорудил в углу небольшую кузницу с горном и мехами, изготовил верстак, установил печь-буржуйку. Карачун обеспечил необходимым инструментом.
Главная ценность заключалась в том, что помещение имело отдельный вход, ключи от которого имелись только у Кацапова. О таком подарке можно было только мечтать. Александр понимал, что в самое ближайшее время он обязан будет зарекомендовать себя профессиональным мастером. Иначе «кум» вышвырнет его из тёплого места и отправит в самый гиблый забой. Оттуда возврата уже не будет.
Пока шло переустройство помещения, он напрягал всю свою память, вспоминая о продукции цеха ширпотреба, в котором ему довелось поработать. Вспоминал разные приспособления и лекала, имевшиеся у спецов цеха. Изготовил несколько штук по памяти.
И дело пошло. Он мастерил из жести ёмкости разных размеров и конфигураций. Это были чайники, бидоны, ведра и ведёрки, различный инвентарь для лазарета и посуда для кухни. Ковал сувениры и детские игрушки для офицерского состава. Ковал, паял, лудил, вырезал, строгал, пилил, сверлил Исходным материалом служили жестяные банки из-под консервов, бросовый металл и дерево.
Жить стало легче. У него появился дополнительный источник пропитания. Заказчики благодарили по-разному: кто-то из лагерного персонала тихонько совал ему сверточек с куском сала или масла, кто-то приносил немного мёда, кто-то угощал домашней сметаной и куском курицы, а кто-то просто оставлял на верстаке пайку ржаного хлеба. Такое случалось не часто, но силы организма удавалось поддерживать на том уровне, чтобы не превратиться в доходягу. Да и физические нагрузки в мастерской были несоизмеримы с теми, которые несли заключённые в забое.
Всего этого Александр мог запросто лишиться уже в ближайшее время. Кто будет новым «кумом»? Как он поведёт себя? Оставит ли мастерскую или ликвидирует за ненадобностью? А если оставит, то не найдёт ли ему самому замену из числа блатных?
Вопросы витали в голове один за другим. Он продолжал смотреть на огонь так пристально, словно боялся проглядеть ответ, который должен вот-вот мелькнуть среди пляшущих языков.
«Повезло хозяину, думал Кацапов с завистью. Вырвался из тухлого мира. На фронте в сто раз лучше, чем здесь на островке ада. Хотя в положении «кума» лучше ли? Он офицер, начальник лагеря, а не униженный бесправием и голодом зек. Жизнь ему здесь гарантирована железно, а на войне смерть дышит в затылок каждую минуту. Для него это существенная разница. А вот мне на фронте было бы лучше. Погибнуть от пули вовсе не страшно. Такую смерть можно принять за милость. Если ты не труствоя гибель станет частичкой общей победы над врагом. А здесь ты умрёшь в мучениях совершенно бесцельно и бесславно. Да и умрёшь ли? Умирают люди, о них остаётся память, им ставят памятники. Ты же просто сдохнешь от истязаний и голода, как бездомное животное. Без почести и без вести».
Размышляя, Александр смотрел в топку до тех пор, пока дрова окончательно не прогорели. Там, лениво перемигиваясь, вспыхивали и тут же угасали последние угли.
Он перевёл взгляд на старенькие часы на стене. Их ему принёс один из вертухаев и самолично повесил на гвоздик.
Времени оставалось ровно столько, чтобы успеть на вечернюю поверку.
Кацапов тяжело вздохнул, потушил свет, затем вышел из мастерской и запер дверь на замок.
На следующий день, едва забрезжил рассвет, к мастерской подъехал на лошади Карачун. Кацапов поприветствовал «кума» и без лишних слов забрался в его розвальни.
За воротами лагеря у коновязи Карачун остановил лошадь, распорядился:
Вылезай! Иди посмотри, всё ли я для тебя положил?
Александр подошёл к саням, отвернул край тулупа. Под ним лежало в чехле знакомое ружьё и тощий вещевой мешок. В мешке были две банки с порохом и дробью разного калибра, охотничий нож, в холщовой тряпке завёрнута буханка ржаного хлеба, банка тушёнки и небольшой бумажный куль с перловой крупой.
Всё, коротко ответил Александр.
Тогда поезжай. Даю тебе ровно три дня. На больший срок не рассчитывай. К моему приезду сохатый должен быть разделан.
Карачун дёрнул за вожжи и, не оглядываясь, поехал в сторону рудника. Через пару минут и кобыла Александра мелкой рысью побежала в противоположном направлении.
Природа отсчитывала второй день ноября и успела уже забросать пожухлую траву полуаршинным слоем снега.
«Самое время на лося сходить, отметил про себя Александр. И следы видны, и преследовать не так трудно, если сохатый вдруг раненым уйдёт. С моими силёнками за ним не угнаться. На первом же километре лягу с вытянутым языком».
Погода словно решила поиздеваться над ним. Не успел Кацапов отъехать и пару километров, как поднялся ветер. Выскочившее из-за горизонта робкое солнце в одно мгновение укрылось за рваными белесыми облаками. Небо посерело, бегущая навстречу снежная даль кристальной белизны враз помутнела, словно нахмурилась отчего-то. Низовой ветер создал позёмку, а затем поднялась слабая метель.
«Вот, чёрт, недовольно подумал Александр. Этого ещё не хватало! «Кум» отмерил три дня на всё про всёкак тут уложиться с такой погодой? Изба вымерзла, придётся печь протопить основательно. На это полдня уйдёт, а то и больше. Потом сохатого надо будет где-то отыскать. Старые следы занесёт снегомпопробуй вычислить, в каком месте он гуляет?»
Потом мысли Александра вернулись к вчерашним размышлениям. По-прежнему не давала покоя весть о смене руководства лагеря. Теперь его жизнь будет зависеть от воли одного человека. Податься в штрафной батальон уже не получитсяналожен запрет. Набор добровольцев на фронт был в конце лета прошлого года, когда он «отдыхал» на Печоре. Сейчас в лагере большой мор заключённых, на руднике нехватка рабочих рук, а план поставок угля только наращивается.
Лагерный писарь, который заглядывал к нему в мастерскую, обмолвился, что смертность на руднике составила за полугодие почти двадцать пять процентов. Это значит, каждый четвёртый невольник уже зарыт в землю неподалёку от зоны. В бараке стало намного просторнее, верхние нары пустуют наполовину.
Вольготно чувствуют себя лишь блатные. В забой они ходят для галочкинорму за них делают мужики и политические.
Сейчас приходилось лишь сожалеть об упущенном шансе отправиться на фронт в составе штрафного батальона. Карачун, приезжая к нему на заимку в августе прошлого года, похоже, преднамеренно умолчал о формировании такого подразделения. Хотя, вполне возможно, просто не вспомнил.
Метель прекратилась так же внезапно, как и началась. Тучи унеслись за горизонт в тот момент, когда до знакомой избы оставалось не больше пары километров, и дорога пошла вдоль реки.
Солнце, как ни в чём не бывало, высунулось из-за последнего облака и зажгло изумрудами рыхлый снег. Он заискрился, засверкал, глаза Александра сразу заслезились от чрезмерно яркого света. Он вытер их тыльной стороной рукавицы и перевёл взгляд на тёмные ели.
Вскоре показалась изба отшельника. Издали она выглядела, как сказочный домик. Крыша была словно укутана сверху толстым слоем снега, окна пылали солнечными бликами, а рядом с крыльцом огромным ярко-красным букетом пламенел куст калины.