Если ты, гнида, думаешь, что тебе всё позволено, то ты глубоко заблуждаешься, Александр презрительно усмехнулся и сплюнул слюну сквозь зубы так, как это делают урки. Ты не вор, а обычный фраер, и будешь пахать у меня наравне со всеми! Понял, сука?
Последнее слово было особенно оскорбительным для уголовника. Суками на зоне называют заключённых, сотрудничающих с руководством лагеря, и Грыжа, конечно же, не мог смириться с таким незаслуженным оскорблением. Тем более, в присутствии его лагерных соратников.
Пургу не гони, начальник! взвинтился он незамедлительно. Не царапай поганым языком, что попало!
А ты не изображай из себя бурого, если титула не имеешь, спокойно произнёс Кацапов и улыбнулся. В бараке пробуй устанавливать свои порядки, если тебе позволят, а на трассе я хозяин. Будешь трудиться, как они, Александр кивнул в сторону заключённых, и даже лучше.
Круто берёшь, начальник, губы уголовника расползлись в злой усмешке. Смотри, как бы чего не произошло, здесь всякое может случиться.
Ты, паскуда, будешь мне ещё угрожать?
Да что ты, гражданин начальник. Я просто проявляю о тебе заботу. Не вся же братва научилась правильно валить лес. Иногда дерево падает совсем не туда, куда бы хотелось. И штабеля плохо связывают, бревна, порой, раскатываются совсем неожиданно. Отскочить не успеешь.
Кацапов спустился в траншею, подошёл вплотную к Грыже и сходу, сильным ударом в челюсть, сбил уголовника с ног. Тот, раскинув руки, распластался в коричневой жиже.
Моя благодарность за твою заботу, сказал он с издёвкой.
Это тебе не пройдёт, гражданин начальник, зловещим тоном выговорил Грыжа, поднимаясь на ноги. Считай, баню с веничком ты себе уже заказал. Осталось наметить день помывки.
Второй удар снизу вновь опрокинул Грыжу на землю.
И так будет каждый раз, пока ты, сволочь, не научишься вежливо разговаривать с мастером, повысив голос, пробасил Александр. На щеках у него несколько раз проявились и быстро исчезли желваки. А сейчас выползай из грязи и приступай к работе. Понял?
Грыжа встал, потрогал рукой нижнюю челюсть, сплюнул кровавую слюну. В глазах у него, как у загнанного зверя, трепетали огни ярости. Он понимал, что ответить ударом у него не получится. Не потому, что за драку придётся отсидеть пару недель в ШИЗО, находиться в котором, несомненно, намного хуже, чем работать на трассе под проливным дождём с ветром. Просто Кацапов был намного сильнее его, выше ростом и, по всей вероятности, умел хорошо драться. Точного и чувствительного удара ему не нанести. Тогда мастер озвереет и затопчет его в луже. Грыжа стоял и молчал.
Я не слышу ответа! грозно сказал Кацапов.
Понял я, гражданин начальник, глухо прорычал уголовник.
Вот так-то будет лучше. Если узнаю, что ты ослушалсяпеняй на себя. Переведу на индивидуальную выработку. Будете втроём выдавать мне по пятнадцать кубов за смену. По пять кубов на брата. Всё. Взяли инструмент в руки и за работу. Живо!
Александр выбрался из траншеи и, не оглядываясь, пошагал дальше. Он был доволен своим поступком.
Прошло несколько дней. По словам Ярошенко, уголовники трудились на протяжении всей смены. Правда, без особого усердия, но у костра подолгу не засиживались.
И, всё-таки, будь осторожнее, Александр Степанович, предупредил бригадир. Урки не простят тебе унижения. Мастер, который был до тебя, пытался их вразумить и заставить работать.
И что? Не получилось?
Испугался расправы и спешно уволился.
Струсил, значит, медленно проговорил Кацапов, глядя куда-то в сторону. А кулаком в бандитскую морду он не пробовал тыкать?
Что ты, куда ему! Филипп Нестеровиччеловек маленького роста, хрупкий. Заключённые звали его по-разному. БлатныеМаломерком, а политическиеФилиппком, с теплотой отозвался Ярошенко о прежнем мастере.
Понятно. Вот что я тебе скажу, бригадир. Эта кодла, что вошь тифозная, привыкла сосать кровь и заражать окружающих. Её нужно прижимать к ногтю и давить на месте. Одними словами тут не обойтись, даже если беспрерывно крыть их матом. Тут нужна грубая физическая сила, чтобы они жили в постоянном страхе, горячо и убеждённо сказал Александр. Волк не присмиреет, пока не окажется под рогатиной.
Я с тобой полностью согласен, одобрительно отозвался Марк. Только поверь: не один из политических на такую меру не осмелится.
Почему?
Прошлой зимой попытались проучить урок
И что?
Порезали они тех троих, что задали потасовку. Похоронили мужиков. Теперь все молчат.
Молчат и безропотно пашут за блатных, так?
Так, Марк отвёл глаза в сторону. Только твой метод не сработает, Александр Степанович.
Это почему же?
Дело ведь не в Грыже и Хрипатом. Я тоже не из робкого десятка, мог бы и в одиночку с ними справиться. Навалял бы им, как когда-то австриякам на фронте, и стали бы они трудиться у меня, как все остальные.
В чём же причина, по-твоему?
Блатных на трассе одна треть, и все они работать не хотят. Вы просто не видите этого. Они так же, как эти двое, сидят у костра и коротают смену. Летом даже в карты играли.
Я хожу вдоль всего участка трассы и ничего подобного не заметил, возразил Кацапов.
Блатные не все лезут на рожон, как Грыжа и Хрипатый. Они выставляют дозорных. Следят за каждым шагом прораба и мастеров. И сейчас за нами наблюдают, я на сто процентов уверен в этом. Вернусь в траншею, начнут интересоваться, о чём это мы с тобой тут толковали.
Понимаю, в одиночку всем блатным морды не перебьёшь.
Просто не успеешь, Александр Степанович, горестно усмехнулся Марк Ярошенко. Расстанешься навсегда с этим миром.
И что же, оставить всё, как есть? Пусть одни падают от изнеможения, а другие выживают за счёт их труда? начал сердиться Кацапов. Может, сходить мне к начальнику лагеря, да рассказать всё, как есть?
Твой поход ничего не даст, уверил Ярошенко. Только усугубит отношение к тебе со стороны лагерного начальства. Оно сильно не любит заступников. Особенно тех, кто заступается за политических. Мы для них заключённые второго сорта, так сказать, враги советской власти. Нас считают чуждым элементом, а уголовников причисляют к разряду социально близких. Вот в чём вся закавыка.
Ну и чёрт с вами! рассердился в конец Александр. Продолжайте гнить в траншее, раз вас всё устраивает!
Постой, не кипятись, не обижаясь на слова Кацапова, проговорил Марк. Есть у меня одно предложение, он замялся на несколько секунд, обдумывая свои слова, только не знаю, насколько оно жизнеспособно.
Ну?
Тебе неизвестно, как выполнялись нормы зимой?
О чём ты?
Надеюсь, ты знаешь, что зимняя норма практически не отличается от летней выработки? Марк внимательно посмотрел в глаза мастеру. И выполнить на мёрзлом грунте её просто невозможно.
Это спорный вопрос, не согласился Кацапов. Грунт предварительно разогревается разведением костров, Бобров мне говорил об этом.
Прогреть землю на нужную глубину полностью не удаётся, приходится всё равно долбить часть мёрзлого грунта. Это отнимает много сил и времени.
Слушай, что ты мне тут кружева плетёшь? Говори яснее! не выдержал Александр, по-прежнему находясь в злости.
Хорошо, поясню короче, совершенно спокойно произнес бригадир. Уголовники всю зиму гнали туфту.
Чего? глаза Кацапова округлились от удивления. Он не поверил заявлению Ярошенко. Врёшь, и не сплёвываешь?
Какой резон мне врать, если через месяц ты сам сможешь убедиться в справедливости моих слов. Завтра-послезавтра земля схватится, начнём отогревать.
Ну и дальше что?
Блатные каждый день колышки назад переносили. Те, которые нормировщик забивает после замера дневной проходки. Они уверены, что никто не будет промерять всю трассу сызнова.
С какой целью ты мне это сообщил?
Уж не подумал ли ты, что я в стукачи к тебе записался? сощурив глаза в злой усмешке, спросил Марк.
А кто ты после этого?
Это тебе судить. Сказал я для того, что заступиться за политических. Прошлую туфту, вероятно, никто проверять не будет, за лето мы ушли далеко вперёд. Но зимой всё повторится, и при обнаружении приписок пострадают политические. Уголовники, как всегда, отбрешутся. В ШИЗО за них пойдут доходяги и начнут там умирать, как мухи. Несправедливо будет, правда?