Эй, морячок, не стесняйся тоже! окликнул рыжий Семена Ивановича.
Так я не моряк я рыбак?
Моряк рыбака видит издалека Я не рэкет, не таможня подкупить меня не сложно
А баянист твой может.
«Еще ее мелькают огоньки»? баян резко сжался, фыркая воздухом из-под клавиш, и высокий мужик легко растянул его в новой мелодии: «В тумане скрылась милая Одесса».
Семен Иванович улыбнулся обоим, слушая слова песни и легко расставаясь с пятью гривнами: «Это же не рэкет артисты!..»
Был какой-то кураж сегодня, и в этом баяне про море, и в этой толпе с работы, и в этом настроении, когда выгребешься с парохода, а дома нет. А музыка и в душе, и на улице. И в каждой женщине, на тебя глянувшей Эх, Одесса!
Только загляделся капитан и стал пристраиваться в кильватер миниатюрной мадаме в шляпке и с локотками прижатыми к талии, как она оглянулась верная примета, что мужской интерес и кормой чувствует, вздернула головку, и правый локоток ее отстегнулся, взлетая, потому как появилась необходимость поправить шляпку: кокетство женское А у Семена Ивановича запершило в ноздре аллергия на женский парфюм: бог шельмеца метит газовой помехой, можно сказать, мешает бравой атаке при выходе на торпедный залп. Эх, перекресток Маринеско и Черноморского казачества! Труба телеге, или достаньте, Сеня, носовой платок, апчхи!..
Семен Иванович, конечно, успел увидеть, что второй локоток дамочки тоже оторвался, как пуговичка, и дамская сумочка, прижимаемая прежде локотком к талии, вспорхнула птичкой за чьей-то рукой и нырнула в толпу так естественно, что даже шарканье ног и каблучков цоканье с ритма не сбились и хода не нарушили: тик-тик, как часики. «Ой!» только и вскликнула дамочка, будто споткнувшись. Оглянулась она на Семена Ивановича, а через мгновение повисла на нем, как шарфик на вешалке: «Где моя сумка?!» Он даже платочек в голубую клеточку от носа оторвать не успел. Но дамочка поняла уже, что у него ее сумочки нет, и попыталась отлипнуть. Однако, сменив гнев на милость, она просто распласталась и расплакалась на его груди. Тело и душа моряка горячо завибрировали на грани желаний успокаивать и ухаживать, и он засопел от важности момента.
«Я вас держал, как ручку от трамвая», пел из магнитофона на прилавке мужской голос
Пересыпь. Вечер. Одесса. Женщина и мужчина.
Это вы здорово придумали, мадам, по моему фраку, можно сказать, слезами мазать, приговаривал Семен Иванович, осторожно выводя ее из толпы, обеими ладонями оглаживая ее маленькие пальчики.
Сами вы к моей груди пристроились
Это грудь? Простите старого моремана, я полагал это самая приятная пристань, к какой я когда-либо швартовался.
Посмотрите, какой галантный оказался, лучше б ты тогда за моей сумочкой присматривал, чем на мои ножки и каблучки пялиться.
Что, так много пропало?
Состояние!
Сумочка-таки золотая была?
Состояние души, морячок! Такой вечер испортили. Думала, пойду в загул, кутну на три рубля, может, понравлюсь кому-нибудь.
Так ничего не потеряно: кутнем, гульнем, понравимся друг другу.
Хватит трепаться, она вдруг перестала бравировать и играть, сумочка старая, ее давно менять надо было. Да в ней было триста гривен месячная зарплата.
Не густо.
Теперь и того нет. Пусти. Не по пути нам, она повернулась и шагнула с тротуара на асфальт.
Стой! Его окрик и скрип тормозов слились с матом шофера: «Ты! Мать Я же на машине! Не затопчу, как петух курочку, а по асфальту размажу!» Движение замерло, и все повернули головы: шляпка катилась по асфальту, упала, и неустойчивый мужик с пивной бутылкой в руке по инерции и нечаянно оступился на нее ногой с тротуара, только пыль дорожная пыхнула. Дамочка глянула на раздавленную красоту, театрально качнулась, восстанавливая равновесие души и походки, и сказала шоферу небрежно, махнув рукой, как на муху: «А-а, мужики, вы так теперь слабо топчете, что лучше задавили бы сразу» «Ох, ха-ха-у!» загудели и заулыбались вокруг одобрительно.
А вам лучше не отрываться от меня, дамочка, заворковал Семен Иванович, подхватил ее под руку и с нарастающей симпатией повел, куда сам правил. Она не сопротивлялась:
Правда твоя, морячок. Нападение на меня сегодня какое-то. Веди меня, парнишка седенький. Мне, видно, выпить надо.
Но выбор ресторанчика она определила просто:
Чтобы не далеко идти, не шумный зал и музыка хорошая уж если тратить деньги, то там, где это приятно.
И с удовольствием, добавил он, на что она тут же поправила:
С удовольствием, позже и чуть дороже. И, кстати, не надо меня путать: то дама, а то мадам. Возрастом моим меня не испугаешь, и сама давно не бунинская Лика, и не рыбачка Соня, а Таня, просто, Таня.
Бунина знаете?
Повторяю: я девочка давно и сначала советская, а потом уже перестроечная. Мастер спорта по акробатике и высшее советское это в прошлом, а челноки, торговля на рынках, уборка квартир и песни по рюмочному настроению теперь пришло
Прости. Я не хотел обидеть.
Это и не удалось бы. Я из поколения, где отцы всю Европу сапогами промеряли, а матери по два три мужика потеряли: по тюрьмам, по войнам, по морям и трудовым будням. И сама я, имей в виду, одесская вдова с двумя детьми. Дети взрослые, правда. Дочь работает. Сын в мореходке учится. А только горбатиться приходится на десяти работах. Вот с работы иду, а через два часа на работу снова.
Давай, не все сразу, он остановил ее, тронув за руку, нервно мявшую салфетку на столе. Она смолкла, посмотрела, успокаиваясь, сказала просто:
Поесть бы и выпить чуток. Иначе разревусь Что-то я нервная стала сегодня
Не волнуйся. Кутнем, гульнем, понравимся друг другу
Местами поменяй. Я с теми, кто мне не нравится, за стол не сажусь.
Хорошее правило.
У тебя не так?
На море принято: с теми, кто рядом с теми надо и жить, и выжить.
Тогда заказывай. Я согласная. Только мне обязательно первое, а пить, что и сам будешь.
Обижаешь. Ты же дама моя, протянул через стол руку, взял ее пальчики и поцеловал.
Ладно, не гони лошадей, провела рукой по воображаемой прическе. У меня когда-то такая фигурка была закачался бы! и впервые улыбнулась откровенно и доверительно.
Я уже закачался.
«Там были девочки Маруся, Роза, Рая и с ними Костя Костя Шмаровоз» приблатненно шелестел магнитофон.
Через час пришлось, действительно, сниматься с теплого ресторанчика и двигать куда-то вверх, к современно отреставрированному особнячку, с решеткой-оградой, наружным освещением и цветами на клумбах, где ей предстояло отдежурить ночным вахтером. Но вид у нее был совсем усталый, а настроение не рабочим, а потому Семен Иванович взял инициативу в свои руки и продуктивно переговорил с ночным шефом тридцатилетним балбесом у ворот. Балбес обнимал двух девочек одновременно, а пересмеивался с третьей, стоявшей у двери охранного помещения. Шеф резюмировал кратко: «Гони дед двадцать гривен и забирай свою старушку до утра, мне все равно не спать, видишь, какая на меня очередь».
Когда вышли из ворот, Таня доверительно потерлась лицом о рукав неожиданного ухажера: «Спасибо тебе, рыбачок-морячок. Как на свежий воздух вышли, буквально»
Но город засыпал уже, и самим надо было искать место:
Куда пойдем?
Я сейчас позвоню подруге.
Можем ко мне, на судно?
Еще чего?! Я тебе кто?!. Подруге позвоню сейчас и все будет Пойдем. Это рядом. Не поздно, не поздно! Там сегодня соседа их в рейс провожают
Подруга, чистая одесситка, встретила просто:
О-о! Танюха с самоваром и пиджак на плечах!?
Самовар это, надо полагать, я
Морячок гуляет и ухаживает?! Одобрям, как говорят болгары, и сама себе подпела «Хороша страна Болгария», продолжая высказывать радость. Гости дорогие, да не с пустыми руками успевала вывернуть принесенные нами кульки, о-о! По закуске и коньячку наш человек! Заходите, бездомные, найдем коечку