Занесло же вас, однако, улыбнулся Хуснуд.
А нам с сестрой Марией очень нравятся ваши горы, вот мы и стараемся посещать такие поселения, как ваш аул.
Как наша Яма, уточнил Хуснуд.
Мда, теперь я понимаю, почему вы её так прозвали. Тут действительно не легко: ни электричества, ни газа, и как вы только живёте?
Увы, из нашей Ямы не вылезти, не сбежать. Поднимаешься вверх, а оттуда вновь попадаешь в яму. Кто знает, может это не мы в яме живём, а она в нас. Вот и приходится выживать милостью Аллаха.
Аллаха? Так вы верующий?
А разве без веры тут проживёшь? Вопрос лишь в том, чем вы готовы пожертвовать ради того, чтобы получить благоволении бога.
Хуснуд зашёлся в кашле, затем долго восстанавливал дыхание, просил прощения у собеседников. Те выражали беспокойство по поводу его кашля. Сестра Мария даже нашла в рюкзаке какое-то лекарство в стеклянном флаконе и предложила его Хуснуду, но тот лишь отмахивался.
Думаю, вы правы насчёт благоволения бога, продолжил разговор Всеволод. В предании говорится, что в Судный день умрут все, кроме избранных. Только они предназначены к спасению, ибо единственный путь к вечной жизниэто Познание.
Они говорили недолго, но за это время Яма успела наполниться темнотой, тяжёлой, вязкой, словно деготь, вытесня из неё свет.
Я живу тут недалеко, если желаете, можете остановиться у нас. Думаю, Зулхимор, моя супруга, будет только рада гостям. Детей у нас нет, так что мест хватит всем.
По правде говоря, мы думали снять где-нибудь хижину или комнатку.
Хижину? В Яме? он засмеялся и вновь зашёлся в кашле, прикрывая рот платком.
5
Началась погребальная молитва. Имам стоял у тобута, лицом к собравшимся. Сложив руки перед собой и прикрыв глаза, он воздавал хвалу Аллаху и просил упокоение усопшему. Слова молитвы пронзали тишину, взвивались вверх, в горы, но сорвавшись, эхом катились обратноиз Ямы, и вправду, не вырваться ни крикам, ни стонам, ни даже мольбам Всевышнему.
Вся мужская часть Ямы, как и положено, выстроилась во дворе дома, словно рота солдат на плацу, в три стройных рядавпереди старшие, молодые в задних рядах. Погребальная молитвадело коллективное. Тут не требуется ни поклонов, ни падения навзничьстой себе в толпе и помалкивай. Даже молитву знать не обязательно, за тебя всё сделает имам. Для того и вызвали его, даром что ли узелок ему с подарками готовили.
А ведь он не был мусульманином! вдруг кто-то выкрикнул из толпы.
Имам оборвал молитву, пробежал взглядом по толпе: послышалось? Или кто и впрямь осмелился перебить его? Он прокашлялся, опустил глаза, попытался вспомнить на каком месте молитвы остановился.
Это сектанты сбили его с пути! вновь послышался голос из толпы.
Все разом зашумели, зашевелились, начали о чём-то спорить, перебивая и не слушая друг друга.
Что это значит? Прекратите! Замолчите! взорвался гневом имам и метнулся в толпу, как разъярённый командир, отыскивая в строю провинившегося солдата. Вы для чего меня позвали? Посмеяться надо мной решили, грешники? Побойтесь же Всевышнего!
Люди его не слушали. Каждый что-то говорил и кивал тюбетейкой, укутанной в целлофан, чтобы не промокла под снегом.
Народ, послушайте же меня, наконец вскрикнул имам и, вернувшись на своё место, продолжил: Вы ведь знаете, что Ислам запрещает совершать молитвы по немусульманам и тем грешникам, кто осмелился наложить на себя руки. Если вам что-то известно, касательно покойного, то немедленно скажите, ибо на том свете вас ждут муки ада, так не гневите же Всевышнего.
Гавкающее эхо передразнило имама. Народ, сложив руки на животах, опустил головы, умолк.
Вы скажете наконец или так и будете стоять, как бараны? вскрикнул имам. Он хмурился, мрачнел, ему казалось, что его обманывают, над ним насмехаются.
Из толпы отделился старик Эшан-бобо и захрустел по снегу к имаму. Приподнимаясь на цыпочки, он дотянулся до его красного, торчащего из-под чалмы уха, и стал что-то шептать.
они и меня пытались вовлечь в свои ряды, шайтаны! причитал старик, выдувая пар в ухо имама. Эти сектанты вели агитацию среди нас, проводили тайные моления, называли себя служителями бога.
Имам слушал старика, не отводя взгляда от стоявшего рядом Мансура. Его взгляд тяжелел, медленно наливаясь яростью. От этого Мансуру было не по себе. Он переминался с ноги на ногу, будто взгляд этот грузом взваливался на него и гнул, давил к земле.
Ты знал об этом? наконец спросил его имам.
Мулла, позвольте объяснить
Я спрашиваю, ты знал, что твой брат не был мусульманином?
Мой брат принял этих путников у себя дома, им негде было остановиться, вот они и живут здесь месяц, полтора, может и больше, с тех самых пор, как появились здесь, в Яме
Значит знал, сквозь зубы выдавил имам. В эти слова он вложил всё зло и обиду за проделанный в такой холод путь, за время, потраченное впустую, за глупых людей, которые ведали всё, но не предупредили его, пытались скрыть.
Уважаемый мулла, поймите, мой брат был болен, он уже тогда сильно кашлял
Хватит, остановил его имам, выставив ладонь перед Мансуром. А теперь слушайте все. Он обратился к собравшимся, жадно заглотнув воздух и, как дракон, пустив на них облако белого пара. Вы должны изгнать иноверцев из вашего аула, пока эти посланники шайтана окончательно не промыли вам мозги. Им тут не место.
Но мулла, Мансур испугался, что осмелился перебить имама, мы не можем с ними так поступить, ведь сестра Мария, например, бесплатно учит наших детей читать и писать, а Всеволод помогал брату в хозяйстве. Это ведь неправильно! Народ, что же вы молчите?
Они учат ваших детей Библии и псалмы заставляют зубрить Мне обо всём уже поведали. Что касается твоего брата: так как он отрёкся от Ислама и проповедовал иную религию, мы не будем читать по нему погребальную молитву. Молиться за неверующего запрещено Кораном. Так что завтра с первыми лучами солнца ты, Мансур, должен будешь загрузить тобут на свою арбу и везти его за эти горы, он кивнул в сторону, и там предать брата земле.
Имам оглядел толпу, пытаясь взглянуть каждому в глаза, но те опускали головы, отводили взгляд.
Вам всё ясно? Или может у кого есть вопросы? А может кто-нибудь ещё желает перебить имама, оспорить его решение, ослушаться, а? Ну же, смелее.
В нависшей тишине доносилось мычание коровы, протяжное, нездоровое. Вероятно, это была корова Хасанбая, просила корма или воды.
А теперь пусть все разойдутся по домам, сейчас же, скомандовал имам.
И толпа разошлась, не смея возразить имаму и пряча глаза от Мансура. Тот остался стоять посередине двора. Снежинки падали и обжигали ему лицо, окутывали стоявший рядом тобут. Мансур пал на него и только теперь беззвучно и отчаянно зарыдал.
6
В углу комнаты догорала керосиновая лампа. Язык пламени извивался на фитиле, оживляя предметы в помещении. Свет и тень резвились по комнате, прыгали по стенам, потолку. Сцепившись, они боролись на столе, на закопчённой буржуйке, на глиняной посуде и вдруг, словно застигнутые за шалостью мальчишки, замерли на высоком, обмотанном белым полотном, предмете.
«Что это?» Мансур протёр слипшиеся глаза.
Предмет, окутанный куском бязи, походил на статую, укрытую в белый материал от любопытных глаз. Статуя медленно двигалась к Мансуру, увеличиваясь и возвышаясь над ним подобно снежной горе. Ему казалось он медленно проваливается в яму, всё дальше, глубже, а белая гора вот-вот накроет его надгробной плитой. Стягивая за собой одеяло, он попятился назад и забился в угол.
Внутри материи что-то зашевелилось, задвигалось, пытаясь разорвать натянутую, как смирительная рубашка, ткань. Мансур тщетно пытался крикнуть, заорать, завыть, но не могего разом онемевший язык лежал во рту, как выброшенная на берег рыба, беспомощно подёргиваясь.
Наконец материя треснула, подобно скорлупе яйца, из которой вот-вот должно вылупиться что-то зловещее, недоброе. Из образовавшейся трещины показались пальцы, синие, в пятнах, изогнутые в стальные крючки. Пальцы раздвигали материю, разрывая её всё шире, шире и проделывая в ней отверстие, словно вход в пещеру. Оттуда, из тёмной бездны, подулокто-то протяжно выдыхал воздух. Из пещеры медленно ступила нога и беззвучно опустилась на войлочный ковёр, устланный вокруг кровати Мансура. Из тьмы в комнату шагнул Хуснуд, покойный брат.